Стоя у окна, государь прихлебывал из круглого матово-белого блюдца крепкий несладкий чай, и рассеянно любовался видом на припорошенный снегом внутренний дворик. Могучие ели оделись серебристым инеем, будто сахарной глазурью, а на ветвях китайскими фонариками светились красные и розовые грудки снегирей. К своим кормушкам с сытным завтраком торопились бойкие белки. По дорожкам, затемно расчищенным служителями от снега, с высокомерными лицами прогуливались королевские павлины, величаво верша неторопливый утренний моцион.
Любуясь этой идиллией, государь с трудом мог поверить в то, что где-то в его царстве дела идут неладно. И, тем не менее, так и было. Вверенная Господом его попечению величайшая Империя разваливалась на части и трещала по швам.
Ну, хорошо. Если отринуть присущее роду человеческому бесцеремонное бахвальство, по меркам бесконечной Вселенной Империя представляла муравейник на самой кромке темного леса. Мало того. Современная Империя, по сути, составляла две трети от безымянного государства, построенного Черным Триумвиратом на осколках Старой Федерации.
После гибели Триумвирата и разрушения Дворца Сопричастности, связь с десятками обитаемых миров, входивших в систему Великой Сопричаствующей Машины, была утеряна безвозвратно. Другие мгновенно погибли, когда Терминалы, получив весть о гибели Триумвирата, запустили программы самоуничтожения, утопив жилые резервации в радиоактивном пламени. Но многие поселения после выхода из строя управляющих Терминалов погибали медленно и мучительно. Жители деградировали до уровня бессловесных животных или вымирали, и надгробиями их становились странные многоярусные города-призраки с кубами Пантеонов, пирамидами Храмов Антихаоса и пятиугольными зданиями министерств Фатализма.
Некоторые колонии сумели пережить взрыв Финальной Сопричастности и Освобождение, когда Терминалы перешли в запасные режимы консервации, но для их обитателей этот исход оказался куда худшим, чем мгновенная смерть и даже медленное вымирание. По-видимости, без постоянного надзора погибшего Триумвирата, Терминалы были неспособны самостоятельно контролировать ход сложнейших генетических преобразований. Вырождение населения в подобных колониях достигало катастрофических степеней. Из эмбриональных маток Сот Детопроизводства и питательных чанов появлялись на свет утратившие всякое человеческое подобие монстры, нежизнеспособные биологические формы… перепутанные клубки розового мяса, слизи и внутренностей… слепые, немые, безногие, безрукие, безглазые… деформированные обрубки.
После гибели Триумвирата было обнаружено двенадцать или тринадцать подобных поселений, последнее – двести лет тому назад. Войска Империи стерли их с лица земли вместе с обитающими там чудовищными созданиями. Только, наверное, какие-то из законсервированных поселений могли оставаться ненайденными до сих пор, перейдя на замкнутые циклы полного самообеспечения, получая энергию от автономных генераторов, чьих мощностей вполне могло хватить на десятилетия, а то и на столетия. И, быть может, прямо сейчас, где-то в подземных бункерах, автоматические конвейеры формовали комки биомассы, помещая их в Соты Детопроизводства, умные механизмы поддерживали чистоту стерильных жилищ и работу пищевых комбинатов, и раз в стандартные сутки ревели сирены, созывая граждан давно несуществующего государства на богохульные мессы в честь Сопричаствующей Машины.
И пять столетий спустя после Освобождения человечество пожинало плоды разрушительного правления Триумвирата, и даже спустя столько лет наиболее процветающими и влиятельными оставались миры, в свое время по тем или иным причинам избежавшие губительного касания вездесущих щупалец свихнувшегося машинного божества. Среди них – бывшая Священная Ортодоксия, ныне столица Империи, Форт Сибирь. Салем, бывшая Свободная Торговая Колония. Луизитания, обитель Синдиката Крайм-О, бывшая Республика Луизитания, бывшая Федеральная Тюрьма №1892 Старой Федерации. И Особые Территории, включая Каенн и Дезерет.
Вот только по какому-то стечению обстоятельств именно эти миры служили неиссякающим источником беспокойства и общей дестабилизации. В столице, прямо под носом у государя, продолжалась давно опостылевшая возня между консерваторами и демократами, причем со временем благой Василевс совсем перестал понимать, кто из них кто. На фоне этих бесконечных распрей продолжал обстряпывать темные делишки с виду улыбчивый и простодушный, но на деле хитрый и коварный, Верховный Канцлер Монтеррей Милбэнк. Высшие эшелоны власти уже давно трясло, и не легкими подземными толчками, а настоящим десятибалльным землетрясением – не на жизнь, а на смерть сцепились министерство обороны, Священный Трибунал и Отдел Благонадежности под руководством господина Блэка Холлиса.
На Салеме поднимали головы непокорные и могущественные лендлорды, которые спали и грезили о возрождении в былом могуществе и блеске независимой Свободной Торговой Колонии.
А на Луизитании Синдикат Крайм-О и его глава, Садахару Моримото, столкнулись лицом к лицу с врагом столь же таинственным, сколь и опасным, именно, с Культом Короля и миллионами безумных последователей этого загадочного Культа.
Тревожные вести поступали с Эпплтона, где в Гетто продолжали вспыхивать отчаянные бунты не-существ, дожидающихся возвращения своей Матери-Богини.
Или из Промышленной Зоны Южная Венеция, где ставленник нечеловеческого Комитета, адептов Священной Скрижали Штатного Расписания, генерал-губернатор Вольф, по совместительству председатель Народного Трудового Альянса, затеял кровопролитную гражданскую войну, уничтожая всех непокорных ему и его неведомым хозяевам.
И разве можно забыть о внезапном и беспричинном сумасшествии почтенного Шеймаса Харта, бывшего губернатора Лудда, и о его демарше на прошлогоднем съезде Партии Новых Демократических Преобразований, когда Харт обвинил власти в некоем ЧУДОВИЩНОМ ЗАГОВОРЕ и в знак протеста проткнул свой глаз карандашом?
Хотя государя, само собой, необычайно беспокоила эта дьявольская чехарда уже разразившихся и еще затевающихся бунтов и кровопролитий, заботой первостатейной важности для него сейчас все же были Особые Территории. Главным образом, Дезерет, где уже четверть века продолжалось противостояние Империи и мятежного губернатора, сепаратиста, еретика, самозваного мессии и непризнанного святого, некоего Сэйнта.
Известный некогда под прозаическим именем Джона Смита, Сэйнт, должно быть, находился в неведении касательно того, что Император давно воспринимает его не просто как мятежника, бунтовщика и опасного преступника, но как личного врага. Ибо сэйнтистское восстание, помимо прочего, покончило с самым честолюбивым проектом государя – планом Четвертой Экспансии.
Четвертая Экспансия должна была стать эпохальной вехой в истории человечества, обозначить эпоху новых великих географических открытий, доказать, что человечество оправилось от правления Триумвирата и способно двигаться вперед. На худой конец, символизировать торжество современной науки и могущество имперского космического флота. Какая злая ирония, что именно Дезерет тридцать лет назад была избрана форпостом Четвертой Экспансии!
При мысли о великолепных космических кораблях нового поколения, так и недостроенных, гниющих теперь в подземных секретных ангарах в пустынях Дезерет, Императора одолевали припадки ярости, и по всему его телу распространялись волны дикой, почти припадочной, дрожи. Невозможно представить, сколько сил и времени он лично посвятил замыслу Четвертой Экспансии. Сколько людей было задействовано! Сколько финансовых средств ухнуло без возврата в эту черную трясину! Но, в связи с восстанием, Проект Четвертой Экспансии был заморожен на неопределенный срок, а мечты государя погребены в братской могиле с телами сотен тысяч солдат Империи и мирных жителей.
Не укладывалось в голове. Уму непостижимо. После всех этих лет и всех этих смертей! Выродок Сэйнт был жив, здоров, чувствовал себя прекрасно, и продолжал вербовать новых союзников и приспешников.
Золотые эполеты черного мундира сверкнули грозными молниями. Северные глаза Василевса от края до края затопил расплавленный червонный огонь. Пальцы его в белой перчатке разжались, и пустое блюдечко с грохотом ударилось о широкий подоконник. В покои его, низко кланяясь, заглянул начальник Преданной Гвардии.
– Государь?
– Доставьте-ка мне сюда этого скользкого ублюдка…
– Кого из них, государь?
– Холлиса. Директора Отдела Благонадежности. Немедленно!
ГЛАВА ПЕРВАЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ, часть первая
1.
Конечно, он врал, безбожно врал, когда говорил, что не помнит случившегося с ним на Дезерет.
Помнил он все превосходно от начала до конца. И сам взрыв помнил тоже. Гудящий огненный смерч, врывающийся в битком набитый людьми конференц-зал. Мелодичный перезвон, когда стеклянный купол потолка раскололся пополам и осыпался искрящими водопадами разноцветных осколков. И срывающийся со стены монументальный стальной логотип Корпорации с надписью крупной золоченой вязью – «Ланкастер Индастриз. Мы связуем судьбы».
Логотип, весом не меньше тонны, а то и двух, обрушился прямо на сидевшего рядом с Китом бургомистра столицы Дезерет, города Диса, и прихлопнул продажного чиновника, как мухобойка муху. А Кита будто ухватила за шкирку рука сказочного великана и легко, как кутенка, вышвырнула в окно.
Несказанное, невыразимое свое везение Кит осознал, придя в чувство после двадцати секунд полного беспамятства. Взрывной волной его отбросило далеко на прилегающие к административным зданиям пышные газоны, ухоженная зелень которых смягчила падение. Облепленный комьями земли, розовым гравием, выкорчеванной с корнями травой, изрезанный осколками стекла, в тлеющей одежде, с кровью, сочащейся из ноздрей, рта и ушей, он был жив.
Из оконного провала, откуда его выбросило, тем временем уже повалил черный едкий дым, вырывались столпы искр и облака серого, очень мелкого, пепла. Истошно, на одной пронзительной звенящей ноте, кричала женщина. Все было прескверно, но сделалось еще хуже, когда раздался тревожный, разрывающий барабанные перепонки, вой сирен. Небеса, добела раскаленные тремя солнцами Дезерет, заполонил рокот стремительно прибывающих имперских боевых колесниц с золотыми крестами на черных подбрюшьях. Немедленно началась безостановочная пальба, причем в дыму и копоти разобрать, кто, в кого, почему и откуда стреляет, представлялось невозможным. Кристальным ясным в тот момент было лишь одно: если он сию секунду не уберется отсюда, то погибнет под перекрестным огнем, задохнется в дыму или будет раздавлен обломками горящего здания.
Мучительным усилием перевернувшись на живот, он пополз, вдавливаясь в горячую, податливую, липкую, как пластилин, землю. Прямо над головой свистели выстрелы. Кровь сочилась изо рта, текла из ноздрей и, кажется, из ушей, но боли он не чувствовал. Бренное тело, охваченное нелепой, страстной, всепоглощающей жаждой жизни, сделалось расчетливым, собранным и вкрадчивым самым крошечным мускулом, самой крохотной жилкой. Чувства предусмотрительно погрузились в анабиоз, но мозг продолжал хладнокровно фиксировать и оценивать происходящее.
Катастрофа оказалась куда масштабней, чем показалось ему в первые мгновения. Эпицентр взрыва пришелся на цеха. Больше никаких цехов не существовало, а на месте их красовался кратер, полный до краев кипящего металла, где, подобно костям в курином бульоне, плавали перекореженные трубы. Дружно занялись склады готовой продукции. Горели светлые, стерильные, оснащенные по последнему слову науки лаборатории, которые он вместе с бургомистром Диса и начальником заводского комплекса осматривал сорок минут тому назад.
Самым трагическим образом дела обстояли в главном административном здании, новеньком, с иголочки, отстроенном в прошлом году из пепла и руин после эпической резни, затеянной в столице приспешниками низвергнутого губернатора Сэйнта и последующей бомбардировки города войсками Империи. Тайное становилось явным буквально на глазах. Именно, оснащенное сверхсовременным конференц-залом, мраморными вестибюлями и мозаичными панно, восьмиэтажное здание явно строилось впопыхах, на скорую руку, с тяжкими нарушениями всех возможных норм, включая, по видимости, преступные хищения в особо крупных размерах. Вот почему буквально во мгновение ока здание все занялось и полыхало погребальной свечой.
Ужасно. И все же, стократ ужасней было другое. Чудом выбравшиеся из огненного ада люди, полыхая, как факелы, выбегали на улицу в поисках спасения, попадали под шквальный огонь, и падали, падали, падали…
Киту довелось повидать в жизни немало страшного. Куда больше, чем можно ожидать от человека его благородного происхождения и высочайшего общественного положения, аристократа в двадцатом колене, наследника одной из богатейших семей Империи. Всякое случалось, особенно в пору заносчивой юности. Доводилось встревать в серьезные потасовки, а то и с поножовщиной. Были сломанные ребра, свои и чужие, выбитые зубы, свернутые набекрень челюсти. Видел он вещи и стократ серьезней. Трупы незадачливых самоубийц, что покончили с постылой жизнью, выбросившись из окон Копилки. Мозги своего отца, размазанные тонким слоем, как паштет, по стенам, потолку и полу кабинета, где Кеннет Ланкастер выстрелил себе в голову…
Но такое? Нет. Такого он не видел никогда.
– Что вы творите, прекратите… прекратите стрелять…
Его не услышали бы, даже если бы он закричал во весь голос, но он не мог кричать обожженным горлом и запекшимися губами. Внутри здания что-то громоздкое ворочалось, стонало, ухало, проседало и лопалось с причмокивающим, сытно облизывающимся, протяжным звуком. Еще раз сладко причмокнув, здание решило, что с них обоих довольно, и рухнуло. Не просто рухнуло, а рассыпалось по камешку, лишив находящихся внутри людей последней призрачной надежды на спасение.
Кит смотрел на это. Его чувства было невозможно описать словами. В момент взрыва в здании там находились, как минимум, десять тысяч человек. Рабочие. Обслуживающий персонал комплекса. Его личная охрана. Они остались там. А он был здесь. В порыве безумия он привстал и ринулся обратно, но сильнейший удар сбил его с ног и опрокинул навзничь. Пока он пытался понять, что происходит, его перевернули на спину, крепко ухватили за запястья и поволокли.
– Ты рехнулся, мужик. Куда полез в самое пекло.
Их было двое. В отблесках пламени и дыму он разглядел крепкие спины в безликом камуфляже без опознавательных знаков. Надо отдать должное, тренированные, в отличной форме. Они ползли и тащили его, двигаясь в размеренном, но бодром темпе, успевая отстреливаться и негромко переговариваться.
– Он?
– Да, он. Точно, он.
– Живой? Лорд Ланкастер? Эээ… сэр?
Небо красиво расцветилось красными и синими вспышками от залпов плазменных орудий. И, верно, что за праздник без фейерверков. Лорд Ланкастер. Да, пять минут назад он был лордом Ланкастером. Весь из себя расфуфыренный, при охране, в пошитом на заказ костюме за тридцать пять тысяч полновесных империалов. А теперь он был черти знает кем, выглядел черти знает как, и его волокли черти знает куда, волоком, как мешок подгнившего картофеля.
– Помогите…
– Не беспокойтесь, мы вам поможем, еще как поможем.
Даже в этом взрывающемся, плавящемся, полыхающем бреду он не сумел отделаться от въевшейся за долгие годы в плоть и кровь привычки распоряжаться и отчитывать.