– С какого года это – праздник?
Пока одноклассники упражняются в искусстве оглушать смехом, с лица учителя стекают все возможные выражения. Артистичны теперь только глаза, испускающие зеленое изумление. Они сейчас такие яркие, что на них баночку гуаши в один присест израсходовать можно.
– Я не понял.
– Мир велик и до конца не изучен. – Отвечаю на это его «не понял», и вижу, как Дмитрий, сощурившись, принимается оценивать мои умственные координаты, решая, с чем же меня съесть. – Дмитрий Валерьевич, а сколько вам лет? – теперь я стал тем, кто исполнил мечту девчонок узнать возраст их нового принца. Некоторые отрываются от стульев, так отчаянно рвутся к разгадке, но учитель оказывается скуп на личную информацию, у него внутри сотня секретов, завязанных в узел. Кроме того, он до сих пор приходит в себя от моего смелого ответа.
– Может, тебе мой номер паспорта озвучить? Ты откуда такой взялся?
У меня кульков в душе нет, почти все узелки развязаны. Что там по этому поводу рассказывал дедуля? На этот вопрос я отвечаю недвусмысленно, доказав всем, насколько высоки мои знания в области появления на свет людей.
– Какие нынче начитанные дети. – Замечает учитель, пока заливисто хохочет та половина класса, которой родители тоже рассказали об этом все подробности, кроме густо краснеющего Ярослава. Краснеет он не за меня, а от самой сути мною сказанного. По лицу Дмитрия видно, что мой рассказ его ничуть не впечатлил. – Хватит ржать!
– Дмитрий Валерьевич! – перекрикивает его Кристина Веник. На самом деле, конечно же, Винник, но Ярик назвал ее Веником.
– Что случилось?
– А снимите очки на секундочку, я хочу посмотреть, насколько вы без них красивее.
– Так, сидеть смирно… Как тебя, напомни-ка?
– Кристина Винник! – произносит Кристинка так яростно, что в конце впору добавить «к вашим услугам, господин». Ярик поглядывает на нее как-то неласково.
– Кристина, сидеть смирно. Кипятков, кто тебя воспитывает? – Дмитрий так быстро переключается на мою волну, что губы Кристинки вздуваются от негодования, точно их поцеловала пчела.
– Дедушка Вова. – Вырывается у меня. – Но его сейчас в городе нет.
«Иногда мне кажется, что мой папа – мой старший брат, а дедушка – это мой папа», – хочется сказать мне, но вылетает вот это.
– С кем ты живешь, пока его нет?
– С папой.
– Я хочу познакомиться и пообщаться с твоим отцом.
Глупая идея! – собираюсь сказать, но вместо этого произвожу банальщину в виде вопроса «зачем?»
– Ты – хам, который прогулял День знаний и который, если не научится подбирать тональность при разговоре с классным руководителем, будет учиться этой науке в кабинете директора.
Ага, до него дошло, что на моей футболке впору написать «Осторожно! Кипятков!» Ни то ошпарю.
– Хорошо. – Я смиренно киваю. – Договорились, буду фильтровать базар.
Учитель как будто проглатывает очищенный лимон.
– Ну, хоть так договорились. Итак, наш первый урок я решил полностью посвятить знакомству со своими новыми детьми. Сначала я расскажу о себе, – молодая ладонь с длинными пальцами касается середины груди, точно у него там самая лучшая тайна из всех тысяч остальных. Не зная, зачем, я ищу на его пальце обручальное кольцо, но не замечаю ничего подобного. – Затем немного слов о себе произнесет каждый из вас, начиная с первой парты того ряда, который ко мне ближе. Коротко и в основном. Ясно?
Класс вдумчиво жужжит. Яснее некуда, яснее молнии и солнца, он специально выбрал наш ряд, чтобы меня выслушать первым. Иногда мне хочется стать тем, кому звезд с неба не хватает, чтобы не понимать взрослых до конца, но часто получается так, что я вижу взрослых отчетливее, чем они думают. А думают они одно – что дети до пятнадцати лет идиоты.
– Запишите у себя в дневнике мое имя. Я перешел сюда работать из сороковой школы.
– Ого! – говорит кто-то позади меня. Узнаю по голосу коротышку Дениса Фаталина. Для своих он просто Дэн, а иногда Хоббит, но только потому, что его это не обижает. Некоторые люди способны по-доброму посмеяться над своим недостатком, этим самым превратив недостаток в изюминку и задать себе хорошую характеристику. Я обожаю таких людей. Могу не выносить только очаровательных. Плохая черта. Не очаровательность, а то, когда человек ее в себе осознает. – Далеко. А чего перешли?
– Я переехал. Вместе со мной в школу устроилась Юлия Юрьевна, ваш новый учитель музыки. Мы с ней давние знакомые, еще со школы. Кто-то из вас уже видел ее. Кто-то, кто, в отличие от некоторых, не пропускает первое сентября.
Ответьте, кто в курсе, этот придурок до конца учебного года будет пилить меня великим «первым сентября», которое я посмел пропустить?
– Я буду вести классное руководство, а также изучать с вами основные предметы: русский, чтение, природа, математика, история. Остальные науки вам преподают другие учителя, в других кабинетах. Я расскажу о себе, как об учителе. До меня дошли слухи, что у вас бывали учителя, которые выходили из себя. – (Я знаю таких учителей, которые орут и обзываются, и, по-моему, в этом они полностью олицетворяют себя настоящих, никуда из себя не выходя и не притворяясь). – Так вот, я не обзываюсь. Заорать могу в редких случаях, если недурно вывести, но вы ведь хорошие детки, поэтому вам не нужно этим заниматься. Во всяком случае, я не вижу смысла орать и обзывать. Наказывать сразу. Как я наказываю, хотите узнать сейчас или потом?
– Скажите сразу, а-то фантазия девочек им что-нибудь подкинет, – предупреждаю вполне серьезно, но он опять напускается на меня, словно гусь.
– Я тебе расскажу, как я наказываю. Более того, на тебе продемонстрирую.
– А может не надо? Тогда это будет сюрприз.
– Если оставаться после уроков неделю или две (в зависимости от степени вины) для тебя приятный сюрприз, то я могу наказать тебя прямо сегодня. Тем более есть, за что. За аморальное поведение. – Слышали бы вы, с каким мерзопакостным чувством в душе учитель выплюнул это словосочетание. Я ему сейчас покажу!
– Смотря, что для вас является «моралью». На основе именно своего определения вы и собираетесь меня наказывать. Но наши взгляды могут не совпасть. Что делать будем? Подадим иск в суд?
– Положи мне на стол дневник. Хочу похвастаться твоему папе, какой богатый у тебя язык для маленького мальчика. – Бесстрастно просит Дмитрий Валерьевич сухим бесстрастным голосом. Мне интересно знать, бывает ли он когда-либо более эмоциональным, но пока что кладу на край его стола свой новенький дневник с пронзительно-красной тачкой на бегу. – Хорошо. На чем я остановился? Ах, да. Наказываю я тем, что вы остаетесь после уроков и сидите. Причем не как вам хочется: лежа, полулежа, слушая музыку или с кем-то переписываясь. Все телефоны я забираю, причем предварительно вы отключаете на них звук. И как положено сидим: прямо, руки положив перед собой.
А руки при этом в наручниках или нет?
– По желанию вы можете делать заданные на дом уроки, кстати. В сороковой школе один, ммм, очень нехороший мальчик сидел у меня в классе до двенадцати.
– Ночи? – пугается Ярослав, хотя чего пугаться этому тихоне-то?
– Да, ночи.
Мы с другом переглядываемся. Я слышу, как многие люди за нашими спинами переглядываются. Даже птицы и деревья за окном просто в шоке, а облака падают с неба в обморок.
– У вас явно нет личной жизни, – подмечаю, хотя планирую помалкивать, пока не произошло убийство.
Я хотел увидеть яркий, шумный и эмоциональный драмтеатр? Буйство красок с картин раннего Шагала? Я это получаю в эту самую секунду, и тут же хочу сдать билет. Дмитрий Валерьевич роняет на стол кулак, от чего стол трещит по швам, и принимается не просто кричать (что, по его словам, было редким явлением), а вопить.
– Все, останешься после уроков! – вопит он.
И тут до меня доходит, что оставлять ребенка в школе до двенадцати ночи, тем более в наше безумное время, для учителя слегка недопустимо. А отнимать личные вещи учитель не имеет никакого права. Так сказал дедушка. Никакого права.
– Ведь вы не переехали. – Вырывается у меня еще что-то немыслимое. – Вас выперли из сороковой школы. Может, и вам надо изменить стиль поведения? Придется каждый год ведь школу менять.
– Я не меняю школу каждый год! – вопит учитель после того, как один из кульков в его душе самым варварским образом надрывается, чему я и только я виной. Девочки притаились и опустили головы. Я затылком чувствую их настроение, опустившееся до отметки самого мрачного. – Это было только раз!
– Неудивительно, если вы там устроили исправительную колонию. – Что заставляет людей заходить в темное логово все глубже, зная, что по пути им не встретится добрая феечка?
Учитель глубоко дышит, успокаивая обнаженные нервы.
– Я тебя остужу позже, Кипятков. Далее, что я хочу сказать своему новому классу. У меня не бывает любимчиков и не бывает нелюбимых учеников. Для меня важен каждый ребенок. Тем более что у меня всегда найдется время на любого из вас. Домашние работы я каждый урок проверяю у всех без исключения, даже если к доске вызываю отвечать всего пару человек. В случае невыполнения домашних заданий в журнал безоговорочно ставится «два». Пересдать на лучшую оценку задание допустимо, но не выучить урок совсем – нет. Чем хуже мои дети ведут себя на уроках, тем более объемное задание весь класс получает на дом. Наказываю я не только мальчиков, это касается и девчат тоже.
– Ой, да они только об этом и мечтают! – говорит кто-то вместо меня. Мне кажется, снова Дэн. А слова его подтверждены прямой спиной Кристины, которая сложила руки как положено исключительно ради Дмитрия Валерьевича, прямо из кожи выпрыгнула. Хотя за такую позу он ее никак не накажет, все равно Кристина вся выпрыгнула из кожи.
– Стало быть, вам понятны мои принципы работы и требования. – Ощутив всю сладость коллективного беспокойства, он разваливается в своем кресле с едва уловимой усмешкой победителя. – А многого мне не нужно: хорошее поведение и знания. При всем желании это выполнить может каждый из вас. Бояться меня не надо, я не кусаюсь, но и поблажек не делаю в равной же степени. Я не злой и не добрый. Оценки ставлю такие, какие заслужили, мне все равно, насколько круты ваши родители: я не из тех, кому можно заткнуть рот статусом. Деньги и шоколадки мне на стол класть не надо. Я вообще ненавижу сладкое. А в больших деньгах у меня нет необходимости, я работаю учителем, потому что просто люблю свою работу.
– Угу, над детьми издеваться. – Слышу чье-то очередное колкое замечание. Упс, это ведь снова я!
– Каждый из ваших пропусков должен быть заверен справкой от врача или мне должны позвонить ваши родители. Если у вас не выполнено задание, мне все равно, какая на то причина – не было вас, или вы забыли, это абсолютно не важно. Нет задания, значит, нет знаний. А если нет знаний, в журнал автоматом ставится «два». И обижайтесь сами на себя. Учеба нужна не мне, а вам, потому что у меня уже имеется аттестат и диплом. На ваших партах лежат чистые листки. Взяли ручки. – Спокойствие учителя никому здесь не нравится, оно зловещее, как ведьмовская избушка с черными кошками, зельями и котлами. Весь мой напуганный класс послушно гремит ручками, ну и я спокойно беру ручку с бумагой. – И пишем. Полное имя обоих родителей и все их контактные телефоны. Я понимаю, что не у всех есть двое родителей, а у кого-то их вообще нет. Поэтому записываем контакты и имя того, кто воспитывает вас. Это могут быть старшие совершеннолетние братья или сестры, бабушки, дедушки, и другие опекуны. Информацию каждого я сегодня же проверю, и будь та неверна, обязательно найду настоящую. А сейчас подойдем к сути урока, когда вы расскажете мне пару слов о себе. Со Степы начнем, пока остальные пишут.
Мысленно перекрестившись и положив ручку, я перепрыгиваю через свой стул. Кто-то сзади с поддержкой говорит «Жги!», а я все равно не могу расслабиться, у меня сжимаются ребра, потому что я боюсь наляпать чего-то не того.
– Меня зовут Степа. Среди друзей я Кипяток. Но лучший друг… он… он у меня единственный, лучший, это Ярик, он рядом со мной сидит, вот он, он меня просто Степой иногда называет.
– По твоему голосу я слышу, что это довольно приятно. – Перебивает на миг Дмитрий Валерьевич, и я улыбаюсь про себя, оттого что на этот раз заставляю его улыбаться. Мои ребра чуть разжимаются.
– Да.
– Продолжай.
– Еще я люблю своего дедушку. Он тоже судья.
– Как понять – тоже?
– Как мой папа, правда, по сравнению с ним, дедуля рассматривает семейные дела. Разводит пары, делит имущество, решает, с кем будут жить дети после развода…
– А какие дела рассматривает папа?
– Он судит несовершеннолетних преступников. Мою маму зовут Марта, она замужем за каким-то чуваком. Мы с ней не видимся уже два года, ровно столько она замужем. Судя по тому, что она не ответила ни на одно из сотни моих писем, я чувствую, что не имею значения для нее. А я все равно пишу и звоню. И звоню. И звоню, и верю, как наивный дебил, что она поднимет трубку, а она не поднимает! Папа говорит, что она того не стоит, но я хочу разобраться с ней сам, понимаете? Он не должен в это лезть.
– Успокойся, во-первых. – Говорит Дмитрий Валерьевич, и я наконец-то торможу своих внутренних коней, понимая, сколько пыли вылетело из-под копыт, насколько много лишнего я наговорил всему классу и незнакомому человеку, и как много чувства превознес в свои слова, настолько эти чувства больше невозможно оставлять одному себе. Наверное, не нужно было бросать рисование (целая неделя без рисования, ужас!), я бы тогда молчал намного больше. В том числе о том, что мне нужна мама. Даже несмотря на то, какой классный у меня дед, мне все равно нужна мама. И папа. – Во-вторых, фильтруй базар, как сам выражаешься. Как еще объяснить, что хороший рассказ ты портишь своими словечками? Избавь меня от них. Итак, ты рассказал мне немного о своей семье, но я просил тебя рассказать о себе. Сначала я хочу познакомиться с тобой. Ты не против?
– Мне нравится гулять (обычно играть в футбол), еще собирать конструктор, ходить в кино и на выставки. Иногда я читаю книги о животных, но не только о них. Слушаю разную музыку. В основном русский рок, потому что папа… играет это на гитаре. Точнее, играл. Его гитара стоит в пыли уже давно. И не только она у нас стоит в пыли. У меня есть мечта. Несколько мечт. Я хочу кота. Но отец никогда не разрешит. Вот такая у меня жизнь.
– Жизнь такова, что надо уметь добиваться всего, чего хочешь, – твердо говорит учитель и мне сразу видно, что это его лучший метод, – но при этом ценить то, что имеешь. – Торопливо добавляет он, будто сперва сказав, а после осознав, что плетет. – Есть ведь что-то, доставляющее тебе радость помимо, как ругаться.
– Да. – Я же про Лали еще не рассказал! И про пианино. Но я и не стану, оставлю это одному себе, не буду делиться, даже если из мира исчезнут все цвета. – Я люблю животных. И буду работать в фонде, который занимается их защитой. А лучше организую свой.
– Отлично, то есть волонтером будешь? Хорошо. Садись. – Говорит учитель, потому что я посылаю ему сигнал о том, что на этом у меня все. Такие сигналы учителя идеально понимают. – Очень было интересно тебя послушать. Ладно, не буду тебя наказывать в первый день, ты в итоге меня приятно поразил, но если станешь плохо вести себя и дальше, я достучусь до твоего отца.
– Даже я не могу до него достучаться, а мы в одной квартире живем. – Мой рот открывается сам и язык тоже сам извивается в этих словах. Так бывает. Чем сильнее хочу заткнуться, тем больше говорит за меня предательский рот. Просто я очень сильно скучаю по запаху красок. Я заполняю пустоту.
– Степа… – что-то в моих словах заставляет учителя отвечать так дружественно и мягко, что мне приходится знакомиться с Дмитрием Валерьевичем еще раз. Это как смотреть на картину вверх тормашками, а потом повернуть под нужным углом и наконец-то осознать начинку. – И каждый из вас послушайте, пожалуйста. Я очень надеюсь, мы с вами станем семьей. Знаю, семья для многих – особое слово. Но, к сожалению, есть немало детей, у которых имеются проблемы, связанные с семьей – одни испытывают недостаток внимания, других покинул кто-то из родителей, а в худших случаях дети страдают от домашнего насилия. Сейчас мы не будем выяснять, есть среди вас такие или нет, но знайте, что с любыми проблемами вы можете обращаться ко мне. Все без исключения, кого прорывает рассказать о своих проблемах сильнее, чем вы хотите говорить о себе. Даже если вам угрожают, ничего нельзя бояться. Говорят, порой один обычный разговор может подвести на шаг к решению. Не молчите о том, что болит. А вдруг этот разговор освободит вас?