Загадка песков - Яковлев Александр Леонидович 8 стр.


На следующее утро, тридцатого сентября, радостный клич «норд-вест дует!» заставил меня чуть свет тащиться, поеживаясь, на палубу, чтобы выбирать якорь и управляться с набухшими от дождя парусами. День выдался пасмурный и непогожий, но вполне приемлемый после вчерашней нестерпимой пытки. Мы вернулись к Зондербургу, а оттуда взяли курс на едва различимую бледно-зеленую линию в юго-западной части горизонта. Именно во время этого перехода произошел случай, который при всей его незначительности на многое открыл мне глаза.

Стая диких уток подрезала нам нос на небольшом расстоянии – треугольной формы фаланга вытянутых шей и хлопающих крыльев. Я правил, тогда как Дэвис прокладывал в каюте курс, но я сразу же позвал его, и разгорелся спор насчет наших шансов поохотиться. Дэвис оценивал их не слишком высоко.

– Те парни в Затрупе сильно сомневались, – сказал он. – Уток тут полно, но, насколько я понял, добыть их нездешним не так-то просто. Вся эта местность слишком уж цивилизованная, тут недостаточно дико, не правда ли?

Приятель поглядел на меня. Я затруднялся прийти к мнению. В некотором смысле здесь было как угодно, но только не дико, но вроде как хватало и укромных местечек для охоты на уток. Берег, вдоль которого мы шли, был обрамлен уединенными болотцами, хотя за ними простирались обширные поля. Разве не за прекрасными видами прибыли мы сюда? При растущем моем желании насладиться ими уклончивые отговорки Дэвиса только подливали масла в огонь. С какой стати, спрашивается, заставил он меня тащить сюда охотничье снаряжение, если даже пострелять нельзя?

– Плохая погода – вот что нужно для уток, – продолжал мой друг. – Но мне сдается, тут для них не лучшее место. Вот в Северном море, на Фризских островах…

Тон его сделался вкрадчивым и слегка просительным, и я сразу почувствовал, что в уме у него созрел план, о сути которого не так сложно догадаться.

Дэвис промямлил еще что-то насчет «дикости» и «никто тебе не помешает», и я не выдержал:

– Ты и в самом деле хочешь покинуть Балтику?

– А почему бы и нет? – откликнулся он, не отводя глаз от компаса.

– Опомнись, дружище! Октябрь на пороге, лето кончилось, и хорошая погода скоро прикажет долго жить. Мы одни на этой скорлупке, и это в период, когда яхты нашего размера уже встают на зиму. По счастью, мы оказываемся в идеальном краю для круизов, с широчайшим выбором безопасных фиордов и отличной перспективой пострелять уток, имей только желание. Стоит ли тратить время и рисковать (тут мне вспомнился вырванный из бортового журнала лист), предпринимая долгий вояж к этим твоим заброшенным островам в Северном море?

– Не такой уж он и долгий, – упрямо возразил Дэвис. – Часть маршрута проходит по каналу да и остальная вполне безопасна, если не забывать про осторожность. Воды там укромные, и вовсе нет необходимости…

– К чему ты клонишь? – прервал его я. – Мы ведь даже не попытались поохотиться здесь! Ты ведь не собираешься возвращаться на яхте в Англию осенью?

– В Англию? – пробормотал мой товарищ. – Мне как-то все равно.

Снова бросилась мне в глаза его уклончивость – нас словно разделяла стена, невидимая, но неодолимая. Да и что вообще я тут делаю? Заточен на этой паршивой крошечной яхте, вырванный из привычной среды, с человеком, который еще неделю назад ничего для меня не значил, а теперь представляет собой мучительную загадку. Подобно мгновенно действующему яду разлилось по моим жилам то презрительное разочарование, с которым я оставлял Лондон. Все, чему я учился и радовался недавно, было забыто, осталась только усталость. С языка моего рвалось уже слово, которое могло положить стремительный конец совместному нашему круизу, но Дэвис опередил меня:

– Мне чертовски жаль, я повел себя, как последняя скотина. Не знаю даже, о чем я думал. Ты, как настоящий друг, приезжаешь, чтобы составить мне компанию, а я, боюсь, оказался никудышным хозяином. Разумеется, лучшее место для прогулок на яхте сложно представить, я напрочь забыл про красивые пейзажи и все прочее. Давай поразведаем насчет уток. Ты прав, мы наверняка сумеем поохотиться, стоит только немного постараться. Мы, наверное, почти уже у цели. Да, вот вход. Примешь руль, а?

С ловкостью мартышки вскарабкавшись на мачту и устроившись на гафеле, он стал осматривать берег. Глядя на своего компаньона, я возблагодарил Провидение, что не успел заговорить, потому как никто не смог бы устоять перед такой вспышкой искренней и прямой натуры. И все же я не мог удержаться от мысли, что взаимопонимание между нами, принимая во внимание обстоятельства, происходит слишком уж медленно. Мне трудно было уловить, где заканчивается напускное и начинается он сам, да и Дэвис, полагаю, находился на той же стадии понимания меня самого. Если бы не эта неуверенность, я продолжил бы напирать, ибо не сомневался, что в поведении его кроется некая тайна, смысл которой ускользает от меня. Впрочем, свету скоро суждено было рассеять тьму.

Я не видел ни малейшего признака входа, о котором велась речь. И неудивительно, потому как ширина его составляла всего восемьдесят ярдов, хотя вел он в фиорд в добрых тридцать миль длиной. Как по волшебству, морская болтанка осталась позади, и нам неохотно открылся канал, петляющий среди болот и лугов, сначала узкий, потом расширяющийся до размеров озера, как в Эккене. Мы бросили якорь рядом с устьем, неподалеку от скопления судов, принадлежащих к типу, ставшему вскоре очень привычным для меня. Они представляли собой парусные баржи, вроде тех, что курсируют по Темзе: тупой нос, высокая корма, тонн пятьдесят водоизмещения, оснастка кетча, боковой шверт, простейшая оснастка и длинный наклонный бушприт. В дальнейшем я буду называть их галиотами. Если не считать кораблей, единственным признаком жизни служил белый домик – обиталище лоцмана, как подсказала нам карта, – приютившийся с северной стороны от входа в канал. Выпив чаю, мы отправились с визитом к лоцману. И обнаружили патриархального, расположившегося у пылающего очага, в окружении заботливой снохи и розовощеких внучат, дородного и крепкого субъекта, встретившего нас потоком приветствий на немецком, тут же – стоило ему разглядеть нас – уступившим место забавнейшему ломаному английскому, на котором старикан изъяснялся с непередаваемой важностью и гордыней. В промежутках между сердечными предложениями отведать пива и завываниями музыкальной шкатулки, заведенной в честь нашего прибытия, мы кое-как ухитрились представиться и сообщить о цели нашего прибытия. Нет нужды и говорить, меня раскусили сразу же и отодвинули в сторону, отведя роль слушателя.

– Да, да, отлично! – заявил лоцман. – Тут отшень много уток, но сначала мы выпить по стаканчик пива. А потом мы передвинуть ваш корабль, капитан, стоять там – не есть отшень хорошо.

Дэвис в панике вскочил, но был жестом возвращен к пиву.

– Потом мы будем выпить еще по стаканчик пива и будем говорить про утки… Нет, мы будем стрелять утки, так лутше! А потом выпить много-много стаканчик пива!

То был неожиданный поворот и весьма многообещающий. И намеченная программа была исполнена с точностью до пункта. После пива наш хозяин наскоро облачился при помощи снохи в теплые вязаные рукавицы, плащ, шарф и войлочный шлем, скрывавший все лицо, за исключением пары сверкающих глаз. Экипировавшись, лоцман направился к выходу и взревел, приказывая найти Ганса и ружье. В ответ на пороге объявился неуклюжий юнец со скуластым лицом и пробивающейся бородкой, застенчиво пожавший нам руки.

Всей компанией мы направились к причалу, где нас поджидал лоцман, напоминавший по виду клубок из грубой шерсти. Повинуясь его хриплым указаниям, мы передвинули «Дульчибеллу» на стоянку у противоположного берега, поближе к остальным судам. Захватив свои ружья, мы вернулись в домик, и последовал еще один перекус. Когда пришла пора выходить, опускались уже сумерки. Переправившись через полосу болот, мы заняли стратегические позиции вокруг застоялого пруда. Ганса отрядили в качестве загонщика, и результатом стали отличный селезень и три утки. Стоит признать, все они были сбиты из ружья лоцмана, – сказалась, быть может, сыновняя преданность Ганса, а быть может, эгоизм, с которым его родитель выбрал для себя лучшее место, но в любом случае охотничья вылазка наша увенчалась сокрушительным успехом. Оный был отпразднован музыкой и пивом, как и прежде, а лоцман тем временем, усадив на каждое колено по внуку, плел цветистые дифирамбы здешнему краю и своему райскому в нем существованию.

– Много пива, много мяса, много денег, много уток, – подытожил он свой обзор.

Как ни странно, но Дэвис, хоть и весьма оживленный, слушал как-то рассеянно. И это когда перед нами оказался столь бесценный оракул! Именно на мою долю выпало черпать полезную информацию: подробности о времени, погоде и наиболее удобных местах охоты, а также намеки на людей, с которыми неплохо бы установить добрые отношения. Не знаю, отвечали ли мне взаимностью, но я проникся к лоцману живейшей симпатией, поскольку он без устали твердил, что с круизами на этот год пора заканчивать. По его мнению, безумием с нашей стороны было так затягивать, а еще большим безумием – обитать «на таком маленьком суденышке», когда можно с комфортом жить на берегу, не испытывая нужды в пиве и музыке. Меня прямо подмывало поднять тему перехода на Северное море, просто чтобы посмотреть, как сникнет Дэвис под градом насмешек знающего человека. Но мне не хотелось портить приятелю жизнь теперь, когда все пошло так хорошо. Фризские острова казались экстравагантной шуткой, и я даже не вспоминал про них, когда мы, обменявшись прощальными уверениями в вечной дружбе с добрым лоцманом и его семьей, погребли к «Дульчибелле».

В тот вечер мы с Дэвисом ощущали себя добрыми друзьями. Впрочем, скорее, это относилось ко мне, потому как, ложась спать, я оставил его сидеть посасывающим пустую трубку и бесцельно листающим том Мэхэна. Проснувшись посреди ночи, я заметил, что койка Дэвиса пуста, а сам он сидит в темной каюте, погруженный в раздумья.

Глава VII

Пропавшая страница

Утром первого октября я проснулся с неприятным ощущением, что намеченный план дал трещину. Все объяснилось, когда я поднялся на палубу и обнаружил, что «Дульчибелла» окутана плотным, непроницаемым туманом, за которым не видно ничего, кроме призрачных очертаний галиота, стоящего на якоре рядом с нами. Он, должно быть, пришел ночью, потому как с вечера в такой близости не было никого. Тут я припомнил, что слышал сквозь сон грохот якорной цепи и приглушенные голоса.

– На сегодня, похоже, никакой надежды, – поежившись, сказал я Дэвису, который готовил завтрак.

– Да, пока туман не рассеется, – отозвался он с изрядной долей покорности в голосе.

Завтрак прошел в безрадостной атмосфере. Влага проникала даже внутрь каюты, оседая на палубе и переборках. Хотелось искупаться, но лезть в воду было страшно, скатерть в тусклом свете казалась грязнее, чем на самом деле, и вообще все вокруг раздражало. И бекон был поджарен не так, и отсутствие подставки под яйцо больше не выглядело забавным.

Дэвис только начал по своей привычке собирать посуду в пирамиду, чтобы помыть, как на палубе послышались шаги и на трапе появилась пара тяжелых морских сапог. Гадая, кто может быть нашим неожиданным визитером, мы увидели коротышку в непромокаемом плаще и зюйдвестке. Радостно улыбаясь Дэвису во весь заросший седой бородой рот, он шагнул в дверь каюты.

– Рад встрече, капитан, – негромко сказал наш гость по-немецки. – Куда идете на этот раз?

– Бартельс! – подпрыгнув, воскликнул Дэвис.

Двое ссутулившихся мужчин, молодой и пожилой, улыбнулись, словно отец и сын после долгой разлуки.

– Откуда вы? Кофе? Как «Йоханнес»? Это вы подошли ночью? Как я рад вас видеть!

Передавая разговор, я позволю себе избавить читателя от невразумительных выражений. Коротышка был затащен в глубь каюты и усажен на диванчик напротив меня.

– Возил яблоки в Каппельн, – степенно заявил шкипер. – Теперь иду в Киль, оттуда вернусь в Гамбург, к жене и детям. Это последний рейс в этом году. А вы, капитан, больше не одни? – Стянув с головы мокрую зюйдвестку, немец церемонно поклонился мне.

– Ах, совсем забыл! – вскричал Дэвис, опустившийся на одно колено в узком дверном проеме и целиком поглощенный нашим визитером. – Это майн фройнд герр Каррузерс. Каррузерс, это мой друг, шкипер Бартельс с галиота «Йоханнес».

Неужто не будет конца загадкам, которые преподносит мне Дэвис? Не успели с губ его сорваться последние слова, как вся живость схлынула с моего приятеля, он стал нервно переводить взор с меня на Бартельса, подобно человеку, который вынужденно или по оплошности знакомит двух людей, заведомо неприязненных друг другу.

Последовала пауза, в ходе которой Дэвис возился с чашками, разливая остывший кофе и колдуя над ним так, словно проводил некий химический эксперимент. Пробормотав что-то насчет необходимости вскипятить еще воды, он воспользовался предлогом и сбежал на бак. Я тогда не научился еще толком общаться с мореходами, но этот человечек оказался настоящим кладом для начинающего. Кроме того, стоило ему снять прорезиненный плащ, как он, облаченный в прекрасно сидящий ворсистый пиджак с воротником-шалькой, стал похож скорее на провинциального лавочника, чем на шкипера торгового судна. Мы обменялись несколькими дежурными фразами о тумане и его плавании прошлой ночью из Каппельна, оказавшегося небольшим городком милях в пятнадцати далее по фиорду.

Дэвис вынырнул на минуту с бака и рассыпался в таких преувеличенных любезностях, что я едва не онемел от удивления. Общие темы быстро истощились. Тогда мой визави, покровительственно улыбнулся мне, как прежде Дэвису.

– Это хорошо, что капитан больше не один, – доверительно начал он. – Это прекрасный молодой человек. О небо, что за удивительный молодой человек! Я люблю его, как сына! Но он слишком отважен, слишком безрассуден. Хорошо, что рядом с ним друг.

Я кивнул и рассмеялся, хотя испытывал что угодно, но только не веселье.

– Где вы познакомились? – поинтересовался я.

– В скверном месте, при скверной погоде, – серьезно ответил шкипер, но в глазах у него блеснул озорной огонек. – А он разве вам не рассказывал? Я подоспел как раз вовремя. Но нет, что я говорю? Он храбр, как лев, и ловок, как кошка, и ни за что не погиб бы. И все-таки это было скверное место и скверная…

– О чем вы тут, Бартельс? – прервал немца Дэвис, появляясь в каюте с кипящим чайником.

– Твой друг рассказывал мне о том, как вы познакомились, – ответил я за шкипера.

– О, Бартельс помог мне выпутаться из одной небольшой заварухи на Северном море. Так ведь, Бартельс?

– Так, пустяки, – отозвался тот. – Но Северное море – не место для вашей крошечной яхты, капитан. Я это много раз говорил. Как вам Фленсбург? Прекрасный город, не правда ли? Разыскали герра Кранка, плотника? Вижу, вы установили маленькую бизань-мачту? Руль – это ничего, но хорошо, что он выдержал до Эйдера. Ну и крепкий же он, этот ваш кораблик! Хвала Небесам за это, иначе было бы худо!

Немец хмыкнул и покачал головой, укоряя Дэвиса, как нашалившего ребенка. Этот разговор предоставлял мне долгожданный шанс. Я дожидался его завершения в твердом намерении повернуть в русло, которое раз и навсегда прольет свет на многочисленные загадки. Дэвис угощал гостя кофе и поддерживал вежливую беседу, но во всем его поведении угадывалось сильное желание остаться наедине со мной.

Суть высказываний маленького шкипера сводилась к родительскому увещеванию, что хотя здесь, на Остзее, как называют немцы Балтийское море, нам ничего и не угрожает, маленьким яхтам самое время подыскивать зимние квартиры. Сам он, к примеру, отправляется через Кильский канал в Гамбург, чтобы переждать холодную пору в тепле и уюте, как и подобает порядочному бюргеру, чего и нам желает. Закончил Бартельс тем, что пригласил навестить его на «Йоханнесе», после чего, учтиво распрощавшись, растаял в тумане. Проводив гостя до шлюпки, Дэвис, не промедлив ни секунды, вернулся и уселся напротив меня на софе.

– О чем это он тут говорил? – спросил я.

– Я все объясню, – сказал Дэвис. – Объясню все, от начала до конца. По отношению к тебе это будет своего рода исповедь. Вчера вечером я принял решение не говорить ничего, но, едва завидев Бартельса, понял, что все выплывет наружу. Правда тяжелым камнем лежит на моей душе, быть может, ты поможешь мне его снять. Но выбор за тобой.

Назад Дальше