Несколько солдат под командованием Рустана втащили в императорский кабинет его походный раскладной стол, кресла и походную кровать. Наполеон посторонился, пропуская их, потом снова приблизился к Коленкуру и спросил:
– Вы по-прежнему считаете этот поход ошибкой, Арман?
Граф де Коленкур промолчал, он много раз высказывал императору свое мнение. И теперь Наполеон без слов понял его.
– Тот, кто освободил бы меня от этой войны, – неожиданно признался император, – оказал бы мне большую услугу. Конечно, драка на Немане выгоднее всего австриякам – только Меттерних[8] получит с нее выигрыш, не затратив ничего. А еще – англичанам! Но мы в ловушке, Коленкур! – Император снова заходил по коридору, не замечая, как Рустан придерживает на входе солдат с ящиками документов, чтобы они не прервали императора. – Скажите, зачем я сделал Бернадота королем Швеции? Для того чтобы он поддержал меня с севера, вернув себе Финляндию. А он? Вместо того чтобы союзничать со мной, он теперь – лучший друг императора Александра. Бернадот! Которого я из солдат произвел в генералы!.. А турки? Кутузов заключил с ними мир в Бухаресте. Это вы, Арман, проспали в Петербурге! – Он резко повернулся на каблуках. – Пока таскались там за юбками, вместо того чтобы сорвать этот мир. Теперь у Александра свободны и правая, и левая рука. Нам очень повезет, Арман, если мы вытащим русских за Неман и вынудим их напасть на нас первыми. Тогда русская война превратится для нас во вторую польскую кампанию и окажется кратковременной. В крайнем случае, даже если русские не поддадутся, мы дойдем до Минска – не дальше! – заставив их принять сражение, а потом вернемся к Вильно… – Император замолчал и продолжил ходить взад-вперед, меряя шагами узкий коридор на первом этаже захолустной польской усадьбы.
– Ваше Величество, – позволил себе заметить Коленкур, – насколько я знаю русских генералов, они не остановятся на Немане. Силы Багратиона и Барклая де Толли разобщены. Я уверен, они отступят, чтобы соединиться.
Наполеон, казалось, не слышал его.
– Сколько раз, – проговорил он задумчиво, – я долгими зимними ночами размышлял об этой кампании. Ни я, ни Александр не хотим этой войны, но обстоятельства сильнее нас. В борьбе с англичанами мы никогда не добьемся успеха, пока силой оружия не излечим Александра от его хитрой политики: кивать с согласием на континентальную блокаду Англии и тут же тайком пропускать для них грузы. Мы должны закрыть Балтику, эту последнюю щель, через которую английские товары просачиваются в Европу. Англичане же – главные враги Франции. Вы и с этим не согласны, Коленкур?
– Согласен, Ваше Величество…
– Тогда ступайте, – кивнул Наполеон устало и тут же заметил притихшего Рустана, бережно прижимающего к груди императорский портфель красного бархата, украшенный серебряным шитьем, изображавшим лавровый венок со звездами и пчелами. – Что вы стоите там? – прикрикнул Бонапарт на камердинера. – Несите, несите все это добро. И побыстрее!
Утром следующего дня император, надев мундир польского офицера, подъехал в коляске к Неману. Его сопровождали только Дюрок и Коленкур, также переодетые поляками. Император сразу приказал подвести коня и верхом направился вдоль берега, выбирая места для переправы.
По противоположному, русскому берегу проскакал казачий дозор – промелькнули красные флажки на пиках, донесся лихой посвист. Внимательно осмотрев местность, император в тот же день продиктовал начальнику штаба маршалу Бертье свое обращение к армии. «Солдаты! – говорилось в нем, – война начинается. Россия увлекаема роком. Судьбы ее должны совершиться. Так перейдем же Неман!»
Наступил двенадцатый день июня, заря едва забрезжила над Неманом. Выйдя из палатки, Наполеон Бонапарт, окруженный свитой, смотрел в подзорную трубу на выплывающие из Вильковисского леса многоцветные потоки войск, разливающиеся по трем мостам, наведенным на Немане. Заметив знакомую фигуру императора в походном, сером сюртуке и черной треуголке без плюмажа, солдаты приветствовали его криками «Да здравствует император!», колонны их неиссякаемым потоком, одна за другой все текли и текли к мостам и переходили на русскую сторону…
* * *
Известие о вторжении армии Наполеона застало русский двор в Вильно. Вот уже более месяца император Александр Павлович находился вблизи границы, лично наблюдая за приготовлениями к войне, которую давно ждали. Регулярно получая письма от французского императора с уверениями в вечной дружбе и верности прежним союзническим договоренностям, Александр все же не доверял Наполеону. Через своих лазутчиков на территории Польши он был осведомлен о передвижениях французских войск и потому, вопреки мнению многих своих военачальников, еще в январе отдал приказ – подтянуть на Неман все имеющиеся в наличии войска, оставив лишь несколько корпусов для прикрытия Петербурга.
Прекрасно зная о шпионах, которыми кишела его ставка, русский император старался действовать тайно. Три армии, сосредоточенные на границе, были надежно прикрыты, связь с ними поддерживалась секретно. Непосредственно у Немана на глазах французской армии оставались лишь пограничные казаки атамана Платова. Их спокойствие и даже безмятежность должны были убедить Бонапарта, что русские не догадываются о скорой войне.
Военные заботы тяжелым грузом лежали на плечах Александра. Его штаб до сих пор не выработал общий план ведения кампании, и споры в нем не утихали. Командующие двумя главными армиями, которым предстояло принять основной удар французов, князь Багратион и военный министр Барклай де Толли не ладили между собой и никак не могли договориться о совместных действиях. Принять же на себя общее командование молодой русский император не решался: поражение под Аустерлицом многому научило его и в первую очередь, что не ему тягаться с Бонапартом в полководческих талантах.
Чтобы надежнее сокрыть от ушей и глаз французских лазутчиков свою озабоченность и подготовку к войне, Александр приказал устраивать в Вильно балы. К тому же это помогало снять напряжение и усталость от постоянного ожидания вторжения.
Вечером одиннадцатого июня в Вильно давали обед и бал государю от корпуса польских генерал-адъютантов. Для праздника выбрали загородный дом графа Беннигсена, расположенный в Виленской губернии, а в хозяйки бала пригласили княгиню Елизавету Потемкину, зная, сколь приятно государю посетить праздник, верховодить на котором станет княгиня Лиз. После обеда и бала предполагали катание на лодках и фейерверк.
К полуночи бал в загородном имении графа Беннигсена был в самом разгаре. Государь шел в мазурке с княгиней Потемкиной. Дивные изумруды, украшавшие изящную шею княгини, мерцали в свете многочисленных свечей и перекликались с блеском золотой вышивки на ее темно-зеленом газовом платье. Праздник получился блестящий – на некоторое время все забыли о Наполеоне и его армии.
Генерал Балашев, один из генерал-адъютантов императора, внезапно прервав танец, покинул зал, а вскоре явился и вопреки придворному этикету остановился рядом с танцующим государем. Лицо генерала выражало тревогу.
Княгиня Потемкина первой заметила Балашева и остановилась. За ней на генерал-адъютанта обратил внимание удивленный император. Он взглянул на Балашева вопросительно, но сразу сообразив, что опытный царедворец не нарушил бы традиций, не будь на то важного повода, молча взял Балашева под руку и, попросив извинения у Лиз, вышел с генералом на балкон. Музыка стихла. Танцующие остановились. Все напряженно смотрели вслед государю.
Княгиня Орлова поспешила к Лиз.
– Что произошло? – спросила она взволнованно у подруги. – Неужели… – Анна не договорила. Она боялась произнести вслух слово, которое готово было сорваться с уст у каждого русского в зале, но все еще страшило – «война».
– Я не знаю, – вздохнула Потемкина. – Но думаю… – и тоже не закончила фразу. Накинув на плечи шаль, которая во время танца оставалась приколотой к платью, княгиня направилась к террасе: император и Балашев беседовали на фоне освещенного сада.
Приблизившись, Лиза услышала, как Александр Павлович возмущенно произнес:
– Не объявив войны, по-разбойничьи, тайком, вы говорите, он начал переправу? Никогда! Никогда я не примирюсь, покуда хоть один его солдат останется на моей земле. Вы отправитесь моим посланцем, Балашев. Если Наполеон не хочет известить меня о начале войны, то я извещу его сам – о том, что на своей земле мы ляжем костьми, но он не обойдется с нами, как с Австрией или Пруссией… – не договорив, император повернулся. У стеклянной двери, ведущей на террасу, он увидел Лизу.
Стянув концы шали на груди, та молча смотрела на него, и взгляд ее зеленоватых глаз был полон страдальческой решимости. В это мгновение она не выглядела блестящей светской дамой – весь облик Потемкиной выражал скорбь женщины, которой в самом ближайшем будущем предстояло отправить в сражение и единственного сына, и возлюбленного…
– Остановите бал, Балашев, – приказал император своему адъютанту. – Скажите же всем: офицерам и генералам немедленно отбыть в войска.
– Слушаюсь, Ваше Величество, – звякнув шпорами, генерал вышел.
– Ты слышала? – спросил Александр у Лиз, и голос его прозвучал мягко: – Нам предстоят многие испытания…
– Да, – коротенький ответ вырвался из груди княгини со вздохом. – Я верю, Ваше Величество, Господь не оставит нас. – Откинув шаль, княгиня поцеловала крест, висевший на ее груди под ожерельем из изумрудов. Потом повернулась к приблизившейся Орловой.
Догадавшись без слов, Анна осенила себя знамением. Из зала послышались вскрики дам и поспешные шаги многих ног – генерал Балашев объявил собранию о том, что французская армия перешла границу и движется к Вильно.
Глава 2. Нежданная встреча
В замке Ли де Траиль ужинали поздно. Так повелось издавна, и никому не хотелось менять традиций.
Вечер выдался теплым, и Анжелика, подойдя к окну, попыталась открыть его, но деревянный шпингалет, до которого давным-давно никто не дотрагивался, никак не поддавался. Наконец ей это удалось – и в просторную столовую залу ворвался свежий воздух. Солнце садилось за блестящую ленту Роны, тускло угасал закат.
Анжелика улыбнулась, поправила рубиновое колье поверх белого платья – она только что переоделась к ужину, – и вдруг в отблеске солнечных лучей на цветном стекле витража увидела отражение дворецкого, невысокого худощавого человечека с крошечным ртом и бледным болезненным лицом. Он прислуживал в замке, сколько Анжелика помнила себя. Теперь же дворецкий смотрел на молодую хозяйку с укоризной, и та сразу догадалась почему.
– Вы же знаете, ваше сиятельство, – произнес дворецкий нарочито строго, – ваша матушка терпеть не может сквозняков…
– Да, знаю, – Анжелика поморщилась, – но я ненадолго. В столовой пахнет, как в склепе. – Сообразив, что выразилась слишком резко, маркиза прикусила язык и снова отвернулась к окну.
Дворецкий никак не среагировал на ее слова и все так же стоял со спокойным и почтительным выражением на лице, ожидая, пока хозяйка соизволит снова обратиться к нему.
– Вы приказали накрывать на стол, Жан? – спросила Анжелика, не поворачиваясь.
– Да, мадам, – дворецкий слегка поклонился.
Полуобернувшись, маркиза взглянула через плечо. Легкий ветерок, разгуливая по зале, колебал пламя высоких свечей в канделябрах на столе, будто играл с ним. Дворецкий все так же стоял не шелохнувшись. В руках он держал широкий серебряный поднос с сочным, бархатистым виноградом, а рядом с гроздьями – она заметила – белел лист бумаги…
Сердце Анжелики вздрогнуло: «Не может быть!» Почему-то ей сразу подумалось, что дворецкий принес послание от Армана! Но почти сразу же маркиза остановила себя: если письмо ей, то почему дворецкий так долго тянет и не отдает ей его?
Стараясь не выдать волнения, она как бы невзначай спросила Жана:
– Вы принесли виноград?
– Да, мадам, – откликнулся тот.
– Так почему не ставите на стол?
– Если позволите, мадам, – неслышно ступая по ковру, дворецкий приблизился к столу и, поставив на него поднос, принялся небольшими серебряными ножницами разрезать грозди.
Теперь уж Анжелика ясно рассмотрела письмо и не утерпела:
– Скажите, Жан, что за письмо у вас? Кто его доставил и когда?
– Это письмо переслали из Парижа, – ответил дворецкий невозмутимо, – оно адресовано вашей матушке, мадам.
– От кого же? – удивилась маркиза, хотя и догадывалась. – От графа Александра?
– Да, мадам. От вашего брата. Из армии…
«Из армии… А может быть, Александр что-либо пишет об Армане? – мелькнуло в голове Анжелики. – Но почему Александр должен писать матушке об Армане – с какой стати? И все-таки…»
– Не трудитесь, Жан, – Анжелика закрыла окно и приблизилась к дворецкому, – письмо матушке я отдам сама, а вы займитесь ужином. – Она решительно взяла письмо с подноса и, не слушая возражений дворецкого, направилась в гостиную.
Усевшись напротив камина, в котором весело плясал огонь – огромные комнаты замка часто приходилось протапливать от сырости даже летом, – Анжелика поудобней подложила под спину диванную подушку и некоторое время не решалась открыть конверт. Она смотрела на огонь и пыталась представить себе Александра в генеральском мундире с золотыми эполетами и шитьем. Присев у костра, он вот так же смотрит на пламя и пишет домой… Быть может, Арман в это время проходит мимо, спеша по очередному зову императора, и даже приветствует ее брата..
Анжелика разорвала печать. Исписанная мелким торопливым почерком страница как будто исчезла – Александр сам заговорил с ней, присутствуя в воображении.
Он рассказывал о том, что, перейдя Неман, армия почти месяц движется по русской территории и теперь достигла Вильно. Русские отступают, не желая принять генеральное сражение. Французам повсюду встречаются покинутые жителями деревни, захолустные уездные городки, тонущие в тучах пыли. Иногда русских удается нагнать – и тогда видны бивачные костры их лагеря, но под покровом ночи они снова снимаются и уходят. Постоянное отступление русских огорчает французов больше всего. Но вера в гений в императора в войсках очень сильна – никто не сомневается, что порядком наскучивший поход все же закончится одним громовым ударом, и солнце Витебска или Смоленска станет для Франции вторым солнцем Аустерлица.
Дальше Александр справлялся о здоровье mamán, посылал приветы младшему брату Пьеру, с нежностью спрашивал о ней, об Анжелике. Про Армана – ни слова.
В конце письма Александр в который уже раз настойчиво уговаривал матушку не держать Пьера при своей юбке, а отправить его на службу – юноша достаточно вырос и сидеть у маменьки под опекой для него позорно. Прочитав это, Анжелика невольно улыбнулась, представив, как отреагирует старая графиня де Траиль на такие пожелания старшего сына. Если бы сам Александр слушался ее в свое время, он никогда бы не стал кавалерийским генералом.
Отложив письмо, Анжелика встала с дивана и, откинув кружевную штору, вышла на застекленный балкончик гостиной. Сквозь зелень ветки деревьев расплывчато вырисовывались на фоне неба. Внизу в фонтанах, пузырясь, струилась вода. Сумерки отбрасывали лиловые пятна на пол и на стены комнаты. В соседней зале слышались шаги и тихие разговоры служанок, легкий звон столового серебра.