Я сажусь за стол и пью пиво с Антоном, он не танцует принципиально. Антон делится со мной:
– Нормальные у нас девки, а?
– Ну да, – осторожно отвечаю я.
– Нравится тебе кто?
Алгебру я, конечно, дам списать, но открывать ему тайны своего сердца в мои планы не входит.
– Да брось ты, – отвечаю я, – с чего бы?..
– Я просто так спросил. Борису вон Анька Звинцова нравится…
– Это ни для кого не секрет.
– Только неинтересно с ними. Они все еще целки. Кроме Кузьминой…
Вот это уже интересно. Не знаю, насколько можно верить словам Антона, но то, что моя возлюбленная в списке тех, кого он отнес к «целкам», почему-то обнадеживает.
– Откуда информация? – с самым равнодушным видом спрашиваю я.
– Ерема сказал. А Ерема про баб знает все.
Про Ерему он прав. Ерема – бабник и самый ушлый пацан в нашем классе. Он потерял девственность полтора года назад, и наверное, в вопросах секса его мнению можно доверять. Скорее всего, его социологические выкладки верны. От радости я опрокидываю в себя стакан пива.
Из колонок звучит композиция «Руки вверх!» с бесхитростным рефреном «Ай-яй-яй девчонка…», все устремляются к столу. Вновь разливается водка.
После тоста многие идут курить, в том числе и моя возлюбленная. Я не курю, но иду за компанию. Курящей братией оккупирован ближайший к классу мужской туалет. Здесь и парни, и девчонки. Борис достает пачку «Мальборо», угощает всех собравшихся. Тянет сигарету и мне, я не отказываюсь. Борис же дает мне прикурить.
Горло режет прогорклый табачный дым. Я пробовал курить до этого пару раз, мне не понравилось. Но быть белой вороной не хочется. Я курю, как, наверное, и многие из тут присутствующих, чтобы не быть отщепенцем. Насколько мне известно из разного рода «Энциклопедий для мальчиков» и «Психологий юношества», которые время от времени мне подсовывает мама, такое поведение, в общем-то, типично для нашего возраста.
Борис – не имя, прозвище. Образовано от фамилии Борисов, а зовут его Андрей. Правда, Андреем его никто не называет, даже родители – пару раз мне приходилось слышать, как они обращаются к нему, используя прозвище. Конечно, такое обращение показалось мне несколько странным, но это, в общем-то, их семейное дело. Борис говорит:
– Ты умный, скажи мне: когда двадцать первый век наступил – в том или в этом году?
– В следующем, – отшучиваюсь я.
– Я серьезно. Ты в конец света веришь?
– Нет, конечно.
– И я не верю. Но у меня бабка-соседка – свидетельница Иеговы2 – все уши этим концом света прожужжала. Родаков моих агитирует…
– А те?
– Верят ей, по ходу. На собрания ходить начали.
– Это антинаучно.
– Вот и я о том же. Фигню какую-то несут, блин. Какой конец света, когда мы с тобой еще жизни толком не видели, с девками нормальными не мутили? У американцев пусть этот конец случается, а у нас не надо…
– У американцев одиннадцатого сентября вон случился…
– Ну и поделом им. Нечего выпендриваться…
Кто-то начинает читать рэп, девчонки запрыгивают на унитазы и кричат припев стародавнего хита «Мальчишника»: «Секс, секс – как это мило! Секс, секс без перерыва…»
Я докуриваю сигарету до половины и иду к выходу из туалета – здесь уже не продохнуть. Открываю дверь и натыкаюсь на завуча школы – Елену Павловну. Она стоит и смотрит мимо меня в клубы табачного дыма, откуда несется звонкое девичье «Секс, секс – как это мило! Секс, секс без перерыва…»
– Добрый вечер, – говорю я, понимая всю нелепость текущей ситуации, и юркаю мимо нее. Она ничего не отвечает.
Быстрым шагом я возвращаюсь в кабинет, где остались от силы человека четыре.
– Шухер! – говорю я им. – Завуч тут!
– Мы в курсе, – отвечают мне, – заходила сюда уже…
– И что?
– Ну, бутылки мы успели убрать, так что не спалила. Но настойчиво интересовалась – по какому поводу сбор.
– Понятно. У нас ведь репетиция?
– Ага, – мы смеемся, но в этом смехе слышится общая для всех тревога.
Вскоре появляется компания из туалета в сопровождении Елены Павловны.
– Откуда ключ от класса? – спрашивает она.
– На вахте взяли. У нас же репетиция, – отвечает за всех Борис. Хмель с него как рукой сняло.
– В туалете у вас репетиция? – хмурится Елена Павловна. – А гадости, которые я там слышала, – это коронный номер для директора школы, я так понимаю?
Все неловко улыбаются. Что тут объяснять – спалились по полной. Главное теперь – минимизировать последствия этой истории.
– Туалет весь прокурили, а завтра туда младшие классы пойдут… Борисов, ты тут главный? – спрашивает Елена Павловна.
– Вроде того, – берет вину на себя Борис.
– Ладно, мы с тобой потом поговорим еще. А сейчас – все быстро убираем, и чтобы ни души в школе через десять минут не было. Я пойду пока с вахтершей пообщаюсь по поводу ключей…
– Елена Павловна, она не виновата… – геройствует Борис.
– Сама разберусь, – Елена Павловна удаляется.
Все понуро приступают к уборке класса.
Через пятнадцать минут мы идем по улице. Елена Павловна ушла. Осадок в душе остался. Последствия этой истории непредсказуемы. Но открытой угрозы пока не прозвучало, так что все надеются на лучшее. Борис бодрит:
– Не унываем! У меня же днюха, так что продолжаем праздновать и веселиться!
Днюха у Бориса была неделю назад, поэтому, по всей видимости, данный аргумент действует слабо. Впрочем, беззаботность и оптимизм молодости скоро берут верх сами собой, и через несколько минут настроение улучшается. У нас еще осталось немного водки и пиво.
Мы идем через город к реке. Быстро смеркается, зажигаются фонари. Прохожих практически не видать – осенняя ночь делает свое дело. Лишь в желтых квадратах окон копошатся смутные силуэты.
На городском пляже мы устраиваемся на единственной скамейке. Остатки водки разливаются по стаканам, произносится какой-то тост в духе «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», затем алкоголь отправляется в наши молодые и неокрепшие организмы.
Леха Радченко напевает куплет «Молодых ветров», все остальные подхватывают.
Словно поймав золотую нить наших помыслов, реальность посылает легкий вздох теплого ветра, приносящего ворох облетевшей листвы и треплющего наши волосы. С юга дуют молодые ветра…
Нашла коса на камень – про инцидент в туалете никто не вспоминает. Елена Павловна – вообще хорошая женщина, не удивлюсь, если она вообще замнет эту историю, просто поговорив с каждым наедине.
Неприятности прошлого нас больше не тревожат. Все, что заботит нас сейчас, – невесомость, прозрачность текущего момента, остановить который, застолбить, материализовать в более устойчивых формах мы не в силах. Растает молодость, пройдет любовь…
Две тысячи первый год ускользает, утекает в небытие вместе с дыханием этой осени, вместе с молодыми ветрами, которые в последний раз овевают нас своими легкими струями. Он уходит, как опьянение молодости, спадающее внезапно, бьющее в голову неожиданной трезвостью окружающей действительности. Как алкоголь, выветривающийся из наших голов на этом пляже, в этой кажущейся бесконечной ночи…
– Сколько времени? – спрашивает кто-то из девчонок, и становится понятно, что рано или поздно все подходит к концу.
У меня есть часы, но мне не хочется смотреть на них. Совсем рядом сидит моя возлюбленная, которой, возможно, я никогда не открою своего сердца, да это не особо и важно, одноклассники, сегодняшние мои спутники в лодке жизни, несущейся вниз по течению, и мне хочется остаться здесь навсегда. Жаль, что это так же невозможно, как выиграть «Клинок Армагеддона», презрев ожесточенные битвы и выбрав тихую, мирную жизнь на берегу реки. Антагонист реальности под управлением неумолимого компьютера-Времени обязательно нападет первым и разобьет тебя в пух и прах…
Я прихожу домой в одиннадцатом часу. Не так уж и поздно. Алкоголь практически весь выветрился, пока я возвращался с реки, мама ничего не замечает. Я прохожу в комнату и ложусь на кровать. Не хочется ни игр, ни музыки.
В голове и так звучит одна бесконечно навязчивая мелодия: Гордость полными вагонами, золотыми погонами, с юга дуют молодые ветра…
Околофутбол (2002)
Поколение, которого нет,
Течет словами сквозь Интернет.
2002 – две двойки по краям, два нуля посередине. Два лебедя и два кольца – что ни говори, а есть в этом числе какое-то эстетическое превосходство над другими, соседними. Может, даже магия какая-то есть. Это невооруженным глазом видно. И в гороскопах об этом иногда пишут, заостряют внимание. Будто год особенный, отличный от других. Кто верит во все эти знаки и тому подобное – тот уж точно от две тысячи второго года чего-то особенного ждет.
Андрей дочитал газету, отложил в сторону. Гороскопы он тоже, конечно, обычно просматривает, но верит в них лишь наполовину. Приблизительно в таком же соотношении они для него и сбываются. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы этот год какую-нибудь радость принес.
Тем более чемпионат мира начался. Наши первую игру выиграли. Может, и дальше удача попрет. В газете большая статья на эту тему есть, он ее от нечего делать даже два раза прочел. Типа хорошее поколение футбольное подросло, перспективное. Сычев, Кержаков, Измайлов… Ну и старички крепкие, боевые. В общем, Андрей, как и все «болелы», ждет от сборной успехов.
Да и группа проходная – ни бразильцев, ни немцев, ни англичан каких-нибудь в соперниках. Все можно, все возможно. Надо только постараться.
«Если очень захотеть, можно в космос полететь», – вспомнилась строчка из популярной лет пять назад песни3.
Скрипнула входная металлическая дверь – в помещение проходной ввалился сменщик Морозов.
– Здорово, Андрюха! – крикнул с порога.
– Утро доброе, – Андрей оттолкнулся ладонями от торца стола, и кресло на колесиках, в котором он расположился, поехало назад. Надо собираться, смена подошла к концу.
– Ну, че тут у вас? – спросил Морозов, сбрасывая с плеча черную матерчатую сумку с криво вышитой эмблемой фирмы Adidas на боку, в которой он обычно носил собранный супругой на смену провиант.
– Все как обычно. – Андрей потянулся, разминая затекшие члены, затем вылез из кресла.
– Телек не сломал, надеюсь? – с ухмылкой поинтересовался Морозов, убирая свою сумку под стол.
– Да что с ним станет…
– Смотри у меня. Сегодня футбол, пропустить никак нельзя.
– Знаю. Как думаешь, выиграют наши?
Морозов расположился у стола, отодвинул газету, затем потянул журнал учета дежурств, открыл на нужной странице, замер.
– Очень надеюсь. Иначе жопа нам. Че журнал не заполнил-то?
Морозов был очень дотошным мужиком. Иногда это раздражало. Андрей засуетился.
– Не успел еще, давай заполню…
– Ладно уж, сам все сделаю. – Морозов махнул рукой. – Иди…
С улицы послышались голоса – заводские возвращались с ночной смены. Андрей снял с вешалки свой пакет и джинсовую куртку, надел куртку поверх рубахи – начало июня в этом году выдалось дождливым и прохладным. И судя по всему, сегодняшнее утро в этом плане ничем не отличалось от предыдущих: сквозь мутное стекло виднелись серые тучи, свинцовыми дирижаблями бороздившие небо.
Вновь хлопнула дверь – через проходную потянулась ночная смена. Мужики галдели, что-то оживленно обсуждая. До Андрея долетело несколько обрывков фраз:
– Надо Сычу больше играть давать!
– И Кержакову! Нечего молодежи на банке сидеть. Пусть доказывают, что есть будущее у российского футбола…
– Олег Иванович без вас, мудаков, разберется, кого ему в основу ставить…
Морозов проводил рабочих задумчивым взглядом, затем с ехидной улыбкой обернулся к Андрею:
– Видал? Спортивные аналитики из компрессорного цеха домой потопали…
– Ага. Пойду и я.
– Ну, бывай. – Морозов протянул сухую, жилистую ладонь. – Газету оставишь?
– Конечно, читай…
Андрей ответил на рукопожатие, затем взял свой пакет и вышел в дверь, в которую до него прошла смена из компрессорного.
Улица встретила холодным ветром, одиноко гулявшим вдоль заводского забора. Несколько бездомных собак ковырялись в помойке неподалеку. Мелкие вихри пыли вились под ногами. Андрей пошел вдоль забора в сторону автобусной остановки.
Зазвенел будильник, Андрей открыл глаза. Машинально глянул на часы: до матча оставалось двадцать минут. Где-то с минуту он изучал блеклый узор на потолочных обоях, затем потянулся и слез с дивана.
Умылся в ванной холодной водой, смыл с себя остатки сна. После этого прошел в кухню и поставил закоптелый чайник на плиту. Из динамика висевшего на стене радиоприемника доносился приглушенный гитарный перебор, Андрей крутанул регулятор громкости, прибавляя звук. Играла песня группы «Любэ» «Давай за…».
Серыми тучами небо затянуто… Андрей выглянул в окно: на улице за время его сна не прояснилось. «Дурацкое начало лета, – подумал он. – Холод и тоска».
Вся надежда на футбол. Если не подведут наши футболисты опять же. А они, пожалуй, еще более непостоянны, нежели здешняя погода. В общем, куда ни кинь…
Закипел чайник. Андрей бросил горстку заварки из картонной коробки на дно кружки, залил ее кипятком. Заварочный чайник он разбил где-то с месяц назад, а новым так и не обзавелся. Как со Светкой разбежались, так все хозяйство побоку пошло…
Правда, не мужское и дело – за хозяйством следить. Мужик должен деньги зарабатывать. А баба дом держать. Как-то так.
Сахарница оказалась пустой, пришлось пить чай без сахара. Издержки холостяцкой жизни. По радио заиграла песня Валерия Леонтьева «Августин».
Ах, мой милый, милый, милый Авгуcтин, Августин, Августин…
– Хорошо б, чтоб было нынче три один, – вслух скаламбурил Андрей, сожалея о том, что никто его юмора не оценит. Иногда, как ему казалось, у него получались неплохие перлы.
Покончив с чаем, он поставил кружку в раковину, где уже громоздилась внушительная гора посуды, и устремился к телевизору. Нашел на диване пульт дистанционного управления, щелкнул нужный канал. Темный экран моргнул белым всполохом, затем на нем возникло зеленое футбольное поле.
– Поехали! – почти прокричал Андрей. Его голос прозвенел в пустоте квартиры с воистину космическим пафосом.
Показались команды, заиграли гимны. Потянулись последние предматчевые минуты, нудные вдвойне. Андрей нервно почесался в предвкушении. Надо было пива взять…
Наконец, приветствие окончилось; немецкий судья Маркус Мерк провел жеребьевку, решая, какая из команд начнет игру с середины. Футболисты тем временем расположились вдоль центрального круга.
Телевизионный оператор направил камеру на переполненные трибуны, пестрые от национальных флагов, заскользил по восторженным лицам футбольных болельщиков.
Радость большого праздника захлестнула трибуны стадиона в Йокогаме. Отовсюду неслись бодрые речевки, песни; похожие на воинов-камикадзе болельщики команды хозяев исступленно били в барабаны…
Затем взгляд камеры вновь вернулся к центру поля. Раздался стартовый свисток. «Понеслась», – подумал Андрей, на этот раз про себя.
Первый тайм прошел в довольно равной борьбе. Правда, японцы смотрелись чуть активнее и агрессивней. Оно и понятно: самураям дома и стены помогают. Да и немецкий стоматолог4 немного подмахнул: не поставил пенальти за снос Семшова. Но мы им еще покажем харакири!..
Андрей убрал звук телевизора кнопкой Mute, потянулся к музыкальному центру. Panasonic, батя его в августе девяносто восьмого взял – аккурат перед тем, как рубль обвалился и цены на импорт взлетели. Диск был уже внутри, Андрей нажал на Play. Заиграла песня «Гимн Шута» с прошлогоднего альбома группы «Король и Шут».
Андрей вытянул ноги, принялся рукой отбивать такт по спинке дивана, на котором расположился.
Терпеньем я не наделен, И мне все лучше, Да мне все лучше! Я удивлен, я удивлен!