– О, это же в Паланеуме?
– Да-да. И король живет там же. Это в каком-то смысле центр города. Только вот он наверху. – Тозбек почесал подбородок. – Ну, так или иначе, светлость Ясна Холин – сестра короля; в Харбранте она просто не может остановиться где-то в другом месте. Ялб покажет вам дорогу. Багаж подвезем попозже.
– Капитан, от души вас благодарю, – сказала она. – Шайлор мкабат нур.
«Благополучно принесли нас ветра». Благодарственная фраза на тайленском.
Шкипер широко улыбнулся:
– Мкай баде фортенфис!
Шаллан понятия не имела, что это значит. Ее тайленский был хорош, когда она читала, но с восприятием на слух все обстояло совсем иначе. Девушка улыбнулась Тозбеку и, похоже, попала в точку, потому что он рассмеялся и махнул одному из своих матросов.
– Мы будем ждать у причала два дня, – предупредил капитан. – Завтра будет Великая буря, так что мы все равно не сможем уйти. Если ваше дело со светлостью Ясной обернется не так, как вы надеетесь, мы отвезем вас обратно в Йа-Кевед.
– И снова благодарю.
– Юная госпожа, это пустяк. Мы бы в любом случае именно так и поступили. Мы можем брать товар где угодно. Кроме того, вы подарили мне такой похожий портрет моей милой жены, ну прям вылитая она. Я повешу его в каюте.
Он направился к Ялбу, чтобы дать указания. Шаллан ждала, положив рисовальные принадлежности обратно в кожаную сумку. Ялб. Ей, веденке, произнести подобное имя было трудновато. Почему тайленцы, смешивая буквы, так часто забывали о гласных?
Ялб махнул ей. Она шагнула вперед.
– Будьте осторожны, барышня, – предупредил капитан, когда она проходила мимо. – Даже в безопасном городе вроде Харбранта хватает неприятностей. Не теряйте голову!
– Да уж, пусть остается на плечах, – ответила Шаллан, осторожно ступая на трап. – Сомневаюсь, что кто-то вернет мне потерю, если таковая и впрямь случится.
Тозбек рассмеялся, помахал ей на прощание, пока она шла, держась за перила. Как все воринки, Шаллан одевалась так, чтобы левая рука, защищенная, была скрыта, а правая, свободная, видна. Темноглазые простолюдинки носили на левой руке перчатку, но дама ее положения обязана демонстрировать бóльшую скромность, которая выражалась в длинной манжете левого рукава, застегнутой на пуговицы.
Платье Шаллан облегало грудь, плечи и талию, а ниже расширялось – обычный воринский покрой. Сшито из синего шелка с рядами пуговиц из панцирей чуллы по бокам; девушка несла свою сумку, прижимая к груди защищенной рукой, а свободной держалась за перила.
Сойдя с трапа, она погрузилась в яростную суматоху порта, где туда-сюда носились гонцы, а женщины в красных жакетах вписывали грузы в бухгалтерские книги. Харбрант являлся воринским королевством, как Алеткар и как родной Шаллан Йа-Кевед. Здешние жители не были язычниками, и письмо считалось женским искусством; мужчины изучали только глифы, предоставляя буквы и чтение женам и сестрам.
Капитан Тозбек умел читать – Шаллан в этом не сомневалась, хоть и не спрашивала напрямую. Она видела его с книгами; ей это было неприятно. Мужчинам не полагалось уметь читать. По крайней мере, если они не были ревнителями.
– Желаете прокатиться? – спросил Ялб с таким сильным тайленским акцентом, что она едва различала слова.
– Да, пожалуйста.
Он кивнул и куда-то умчался, оставив Шаллан на причале. Вокруг суетились паршуны, которые усердно перетаскивали деревянные ящики с одного причала на другой. Паршуны тупые, но из них получаются отличные работники. Молчаливые и исполнительные. Ее отцу они нравились больше обычных рабов.
Неужели алети и впрямь сражались на Расколотых равнинах с паршунами? Шаллан это казалось таким странным. Паршуны не дерутся. Они покорные и почти немые. Конечно, если верить слухам, те, что с Расколотых равнин, – их называли паршенди – физически отличались от обычных паршунов. Они сильнее, выше, смышленее. Возможно, на самом деле вообще не паршуны, а какие-то их очень дальние сородичи.
К собственному удивлению, Шаллан заметила в порту представителей местной фауны. Несколько небесных угрей извивались в воздухе в поисках крыс или рыб. Маленькие крабы прятались в щелях между досками причала, а к толстым деревянным опорам прицепилась гроздь скрепунов. На улице, уводившей прочь от причалов, среди теней копошилась юркая норка, высматривая, не уронил ли кто-нибудь что-то съедобное.
Шаллан не смогла удержаться – вытащила блокнот и начала набрасывать атакующего небесного угря. Неужто он не боится такого количества людей? Она держала альбом защищенной рукой, сквозь ткань сжимая пальцами верхнюю часть, и рисовала угольным карандашом. Не успела девушка закончить, как вернулся ее проводник с мужчиной, который тянул за собой любопытную конструкцию с двумя большими колесами и сиденьем под балдахином. Шаллан в нерешительности опустила свой блокнот для зарисовок. Она-то ожидала паланкин.
Человек, тянувший кресло на колесах, был невысоким и темнокожим, с широкой улыбкой и толстыми губами. Он жестом предложил Шаллан садиться, что девушка и сделала со скромным изяществом, которое в ней воспитали наставницы. Возница задал ей вопрос на незнакомом резком и отрывистом языке.
– Что он хочет? – спросила она у Ялба.
– Спрашивает, желает ли госпожа проехать длинной дорогой или короткой. – Ялб почесал голову. – Не уверен, что понимаю, в чем разница.
– Наверное, в том, что одна из них длиннее, – предположила Шаллан.
– О, да вы и впрямь умница.
Ялб что-то сказал вознице на том же резком языке, и человек ответил.
– Длинная дорога позволяет как следует рассмотреть город, – перевел Ялб. – Короткая ведет прямиком к Конклаву. Глядеть там особо не на что, по его словам. Думаю, он понял, что вы здесь впервые.
– Я так сильно выделяюсь? – Шаллан покраснела.
– Э-э-э, нет, светлость, конечно нет.
– То есть я столь же заметна, как бородавка на носу королевы.
Ялб рассмеялся:
– Боюсь, что да. Но по-моему, нельзя попасть куда-то во второй раз, не побывав там впервые. Всем иногда приходится быть в центре внимания, так что лучше уж выделяться так мило, как вы!
Ей пришлось привыкнуть к легкому флирту со стороны моряков. Матросы никогда не были слишком уж прямолинейны, и она подозревала, что жена Тозбека строго поговорила с ними, когда заметила, как Шаллан краснеет. В доме ее отца слуги – даже полноправные граждане – боялись лишний раз открывать рот.
Возница все еще ждал ответа.
– Короткой дорогой, пожалуйста.
На самом деле ей хотелось проехаться живописным путем. Она наконец-то в настоящем городе – и отправляется прямой дорогой? Но ее светлость Ясна слишком неуловима, словно дикий певунчик. Лучше уж поспешить.
Главная улица шла то вверх, то вниз, так что даже короткая дорога позволила Шаллан многое увидеть. От неимоверного количества странных людей, видов и звенящих колокольчиков голова шла кругом. Девушка откинулась на спинку сиденья и смотрела во все глаза. Дома отличались по цвету, и это явно неспроста. Лавки, где продавали одинаковый товар, красили в одинаковые цвета: в фиолетовый – для одежды, в зеленый – для еды. Жилые дома тоже подчинялись некой закономерности, которую Шаллан не могла понять. Цвета были мягкими, вымытыми, приглушенными.
Ялб шагал рядом с ее повозкой, и возница заговорил, обращаясь к ней. Ялб переводил, держа руки в карманах жилета:
– Он говорит, этот город особенный из-за лейта.
Шаллан кивнула. Многие города строились в лейтах – местах, защищенных от Великих бурь скалами.
– Харбрант – один из самых защищенных больших городов в мире, – продолжил переводить Ялб, – и колокола это символизируют. Говорят, их впервые начали использовать, чтобы предупреждать о наступлении Великой бури, поскольку на предвещающий ее слабый ветерок люди не всегда обращали внимание. – Ялб помедлил. – Ваша светлость, он болтает, потому что хочет получить большие чаевые. Я слышал эту историю, но считаю ее полной чушью. Если ветер дует так сильно, что колокол шевелится, люди его и сами заметят. И вообще, разве трудно заприметить, что на голову льет как из ведра?
Шаллан улыбнулась:
– Ничего, пусть продолжает.
Возница опять затарахтел – что же это за язык такой? Шаллан слушала перевод Ялба, поглощала виды, звуки и, к несчастью, запахи. Она с детства привыкла к свежему запаху чистой мебели и аромату плоскохлеба в кухонной печи. Океанское путешествие приучило ее к запаху соли и морского воздуха.
В том, что ее нос ощущал здесь, не было ничего чистого. Каждый из переулков вонял на свой неповторимый лад. Зловоние перемежалось пряными ароматами еды, которую продавали уличные торговцы, и смесь получалась еще более тошнотворной. К счастью, возница переместился в центр улицы, и запахи ослабли, но теперь путники продвигались медленнее, поскольку приходилось лавировать в потоке. Она пялилась на местную публику. Мужчины в перчатках, с кожей голубоватого оттенка, явно из Натанатана. Но откуда вон те высокие, статные люди в черных одеждах? А мужчины, у которых бороды заплетены в такие жгуты, что смахивают на палки?
Звуки напомнили Шаллан концерты, которые устраивали возле ее дома дикие певунчики, – только здесь они были разнообразнее и громче. Сотни голосов обращались друг к другу, мешались с хлопаньем дверей, скрипом колес по камню, случайными криками небесных угрей. Где-то на заднем плане пели вездесущие колокольчики, и пение становилось громче, когда дул ветер. Колокольчики виднелись в окнах лавок, свисали со стропил. На каждом фонаре под самой лампой висел колокольчик, и на ее телеге имелся один – серебряный, в верхней части балдахина. На полпути к вершине принялись звонить колокольчики в часах, и от их разноголосого хора по улице словно прокатилась гудящая и звенящая волна.
Толпа поредела, когда они преодолели три четверти пути. Наконец возница остановился возле массивного здания в самой высокой части города. Выкрашенное в белый цвет, оно было скорее вырезано в поверхности скалы, чем построено из кирпичей или глины. Колонны на фасаде вырастали из камня без намека на стыки, а задняя часть здания плавно сливалась со скалой. Люди беспрестанно входили и выходили. Сновали, сжимая принадлежности для письма, светлоглазые женщины в таких же платьях, как и на Шаллан, с длинными левыми рукавами с манжетами. Прохаживались мужчины в воринских куртках, похожих на мундиры, – до колен, с двумя рядами пуговиц на груди и жестким воротничком, охватывавшим шею, – и узких брюках, у многих были мечи.
Возница остановился и что-то сказал Ялбу. Матрос начал с ним спорить, уперев руки в боки. Шаллан улыбнулась при виде его сурового выражения лица и моргнула, закрепляя сцену в памяти, чтобы позже нарисовать.
– Он предлагает поделиться, если я позволю ему завысить цену поездки, – пояснил Ялб, качая головой и помогая Шаллан выбраться из повозки.
Она вышла и бросила взгляд на возницу. Тот пожал плечами и улыбнулся, как ребенок, которого застигли ворующим сладости.
Девушка прижала сумку к груди, а свободной рукой поискала внутри кошелек:
– Сколько, по-твоему, я должна ему заплатить?
– Двух светосколков будет более чем достаточно. Я бы дал один. Ворюга собирался просить пять!
До этого путешествия она не использовала деньги, а просто восхищалась красотой сфер. Каждая состояла из стеклянного шарика чуть крупнее ногтя большого пальца и куда меньшего по размеру самосвета в центре. Самосветы впитывали буресвет, и от этого сферы начинали сиять. Когда Шаллан открыла кошелек, на ее лицо упали рубиновые, изумрудные, бриллиантовые и сапфировые блики. Она выловила три бриллиантовых светосколка – самых маленьких по достоинству. Изумруды были наиболее ценными, потому что духозаклинатели могли использовать их, чтобы создавать еду.
Стеклянная часть у большинства сфер была одинаковой; размер самосвета в центре определял их ценность. В каждом из трех свето-сколков, например, заключался всего лишь малюсенький бриллиантик. Этого хватало, чтобы лучиться буресветом, намного хуже лампы, но все-таки заметно. Огнемарка – средняя по ценности сфера – была чуть бледнее свечи и равнялась пяти светосколкам.
Шаллан взяла с собой только заряженные сферы, потому что слышала, будто пустые считаются подозрительными, и иногда даже требовался ростовщик, чтобы подтвердить подлинность самосветов. Она хранила самые ценные сферы в защищенном кошеле – он был пристегнут к ее левому рукаву изнутри.
Она вручила три светосколка Ялбу, который склонил голову набок. Шаллан кивнула на возницу, краснея и понимая, что невольно использовала парня в качестве старшего слуги и посредника. Неужели он обиделся?
Матрос захохотал и приосанился, будто и впрямь подражал старшему слуге, а потом выдал вознице деньги с насмешливо-суровым выражением лица. Возница тоже рассмеялся, улыбнулся Шаллан и покатил свою телегу прочь.
– Это тебе, – сказала Шаллан, доставая рубиновую марку и протягивая ее Ялбу.
– Светлость, это слишком много!
– Это благодарность лишь отчасти, – объяснила она, – я хочу заплатить, чтобы ты побыл тут пару часов и подождал – вдруг я вернусь.
– Ждать пару часов за огнемарку? Так ведь это жалованье за неделю в море!
– Значит, я могу быть уверена, что ты не исчезнешь.
– Буду стоять прямо тут! – Ялб отвесил ей на удивление правильный изысканный поклон.
Шаллан глубоко вздохнула и направилась вверх по ступеням, к внушительному входу в Конклав. Резьба на камне выглядела потрясающе – художница в девушке желала задержаться и изучить узоры, но Шаллан не смела. Войти в большое здание было все равно что оказаться проглоченным. Стены холла украшали ряды буресветных ламп, излучавших белое сияние. Внутри их, скорее всего, были бриллиантовые броумы; в большинстве богатых домов для освещения применялся буресвет. Броум – сфера наибольшей ценности – равнялся нескольким свечам.
Лампы горели ровно и мягко, освещая множество прислужников, письмоводительниц и светлоглазых, что двигались по широкому коридору. Здание, похоже, представляло собой один широкий, высокий и длинный туннель, пробитый в скале. По бокам находились большие салоны, вспомогательные коридоры убегали в стороны от центрального «бульвара». Здесь девушка почувствовала себя намного уверенней, чем снаружи. Это место с суетливыми слугами, светлордами и светледи невысокого ранга казалось знакомым.
Шаллан подняла руку в призывном жесте, и довольно быстро старший слуга в безупречно белой рубашке и черных брюках поспешил к ней.
– Светлость, что вам угодно? – спросил он по-веденски, видимо обратив внимание на цвет ее волос.
– Я ищу Ясну Холин, – сказала Шаллан. – Мне говорили, она где-то здесь.
Старший слуга чопорно поклонился. Большинство старших слуг гордились своим сравнительно высоким положениям, и Ялб совсем недавно высмеивал именно эту особенность.
– Ждите меня, светлость.
Он, вероятно, был второго нана – темноглазый гражданин очень высокого ранга. В воринизме Призвание – дело, которому человек посвящал свою жизнь, – обладало необыкновенной важностью. Избрать уважаемую профессию и усердно трудиться, совершенствуя свои умения, – таков был лучший способ обеспечить себе хорошее посмертие. Как правило, именно Призвание определяло, прихожанином какой обители являлся человек.
Шаллан скрестила руки на груди и стала ждать. Она уже давно размышляла о собственном Призвании. Искусство казалось очевидным выбором, и она действительно очень любила рисовать. Но ее привлекало не рисование как таковое, на самом деле девушка любила изучать, наблюдать и задавать вопросы. Почему небесные угри не боятся людей? Чем питаются скрепуны? Почему крысиные стаи в одной местности благоденствуют, а в другой – нет? Она избрала своим Призванием естественную историю.