– Но никто не может мне помешать отдать мое наследство! Он может рвать и метать, если ему от этого станет легче. Но в результате ничего не изменится, так ведь?
Лайонел покачал головой. Столько гнева! Такая самоуверенность. Самонадеянность юных…
– В принципе, Роберт, ты прав. Решение зависит от тебя. Однако как поверенный твоей семьи в течение сорока лет я обязан уведомить…
Но Робби ничего не желал слушать.
– Отдай компанию тому, кому есть до нее дело. Я не хочу и никогда не хотел «Крюгер-Брент». И плевать мне на мое проклятое семейство! Ни один ни черта не стоит… кроме Лекси, конечно.
Он пришел к главному в своей жизни решению вчера вечером. Честно сказать, в то время он был под кайфом, затерян в текилово-героиновом тумане и сидел за грязным, расстроенным пианино в «Томмиз», бруклинском гей-баре. Какой-то парень постарше, строивший ему глазки весь вечер, заорал:
– Знаешь, малыш, ты мог бы зарабатывать этим дерьмом себе на жизнь!
Мужчина просто хотел подольститься к красивому пианисту, но Робби словно пулей прошило мозг.
Он действительно может зарабатывать игрой! Может сбежать. Подальше от папаши, подальше от «Крюгер-Брент», подальше от преследующих его демонов. Изменить имя. Играть на пианино в каком-нибудь захудалом баре. Понять, кто он есть на самом деле.
Робби Темплтона не интересовали тревоги, предостережения и нытье старого Ньюмана. Он хотел свободы.
– Сейчас!
Он схватил лист бумаги и ручку и нацарапал несколько строк, которые должны были навеки изменить его жизнь…
Я, Роберт Темплтон, настоящим отказываюсь от всех претензий на имущество и наследство, оставленное мне моей прабабушкой Кейт Блэкуэлл, включая права на пользование акциями «Крюгер-Брент лимитед», в пользу моей сестры, Александры Темплтон.
– Оно подписано и датировано. И вы только что стали свидетелем.
Вручив бумагу взволнованному адвокату, Роберт встал. Лайонел в который раз поразился красоте мальчика. Настоящий представитель золотой молодежи. Но предательские приметы разгульной жизни уже проступили на лице. Налитые кровью глаза, запавшие щеки, приступы неконтролируемого озноба…
Сколько времени пройдет, прежде чем он очутится в сточной канаве? Еще один безнадежный, беспомощный, безликий наркоман…
Полгода. Самое большее…
– Спасибо за помощь, мистер Ньюман. Не провожайте, я сам найду дорогу.
Глава 7
Лекси Темплтон разительно отличалась от своих сверстниц.
Когда ей было пять, отцу позвонили из детского сада.
– Боюсь, вам придется приехать и немедленно забрать Лекси, – объявила расстроенная директриса миссис Теккерей.
– Что-то случилось? С Лекси все в порядке? – встревожился Питер.
– Ваша дочь совершенно здорова, мистер Темплтон. Я беспокоюсь за других детей.
Стоило Питеру появиться на пороге подготовительной школы «Маленькие херувимы», как Лекси в слезах бросилась ему на шею:
– Я ничего не сделала, папочка! И ни в чем не виновата!
Миссис Теккерей отвела Питера в сторону.
– Сегодня утром мне пришлось отправить в медпункт двоих детей. Ваша дочь набросилась на них с ножницами. Один мальчик только по счастливой случайности не потерял глаз!
– Вздор! Такого быть не может!
Питер взглянул на Лекси, обхватившую его ноги. В своем желтом полотняном сарафанчике с такими же желтыми лентами в волосах она выглядела олицетворением невинности.
– Почему она так поступила?
– Понятия не имею. Сотрудники заверили меня, что нападение было совершенно неожиданным. К сожалению, мы не можем допустить, чтобы Лекси оставалась в «Маленьких херувимах». Вам придется подыскать что-нибудь другое.
Усадив дочь в лимузин, Питер стал допытываться, что произошло на самом деле.
– Ничего особенного!
Лекси, очевидно, ничуть не раскаиваясь, весело болтала ногами.
– Не знаю, из-за чего поднялась вся эта суматоха! Я делала коллаж. Картинку с «Крюгер-Брент». Знаешь, та башня, куда ты ездишь на работу?
Питер кивнул.
– Она такая красивая, серебристая, и я сделала коллаж из пищевой фольги. Но Тимми Уиллард сказал, что моя картина «чертовски глупая», а Малколм Мэллой посмеялся.
– Они вели себя некрасиво, дорогая. И что же ты сделала?
Лекси с сожалением взглянула на него, словно говоря: «Что за странный вопрос?»
– Я постояла за себя, как ты мне велел. Ткнула ножницами в голову Томми. Не волнуйся папа, – добавила девочка при виде потрясенного лица Питера. – Он не умер. Давай пойдем в «Макдоналдс»? Я хочу есть.
* * *
Детские психологи твердили одно и то же.
Лекси очень умна и чувствительна. Агрессивное поведение вызвано потерей матери.
– Но откуда такая злость у маленького ребенка? Такое желание отомстить? Полное отсутствие моральных принципов? – недоумевал Питер.
Ответ неизменно был один и тот же:
– Все это она когда-нибудь перерастет.
– Я не желаю слышать твоих оправданий! Ты отравила королеву! И за это тебе отрубят голову.
Лекси схватила Русалочку: куклу Барби, выпущенную очень ограниченной партией.
– Я проучу тебя, пре-ступ-ница с рыбьим хвостом!
Торжествующе улыбаясь, она оторвала кукле голову.
– Вот теперь ты совсем мертва!
– Лекси!
В комнату вошла новая няня, миссис Грейнджер. При виде пола, усеянного обезглавленными куклами, она вздохнула.
Опять? Что случилось с кукольными чаепитиями и пикниками?
В ее время восьмилетние девочки были совсем не такими.
Бездетная вдова лет пятидесяти с хвостиком, миссис Грейнджер была нанята взамен пресловутой миссис Картер. Бывшая домоправительница Темплтонов забрала свои кровные денежки, развелась с ворчливым мужем и уехала на Гавайи. В последний раз ее видели на пляже Мауи, где полуобнаженный двадцатилетний юнец по имени Кеану, втирал кокосовое масло в ее пухлую спину. Новая няня плохо переносила кокосовое масло.
Миссис Грейнджер по-своему любила Лекси, но бесхарактерной назвать ее было нельзя. Куклы Барби стоят денег, и она вечно журила Лекси, требуя бережно обращаться с игрушками.
Что здесь происходит?
Лекси лихорадочно соображала, как быть. Миссис Грейнджер сердится. Как ее задобрить? Что она хочет услышать?
– Не беспокойтесь, миссис Джи. Я всего лишь играла. И в два счета могу их починить. Смотрите.
Схватив кукольную голову, Лекси безуспешно попыталась прикрепить ее к телу. Оказалось, что это вовсе не так легко, как кажется. Обрубок шеи был слишком широк для дыры над плечами, которая, как по волшебству, сузилась, едва Лекси оторвала голову. Пряди красного нейлона липли к пальцам. На лбу у девочки выступили крупные капли пота.
– Честно-честно, я смогу все исправить. Я уже делала это раньше.
– Вполне возможно, но тебе прежде всего не следовало отрывать им головы. Теперь ковер выглядит как «Ночь живых мертвецов».
– Я не виновата! Ариель пыталась убить королеву!
Лекси показала на одну из Барби, пока еще сохранившую голову. Одетая в королевский красный бархат, с обрывком мишуры, обвивавшей голову, прекрасная блондинка раскинулась на невероятно дорогой «кровати Барби», которую Робби купил сестре на прошлой неделе.
Как раз то, что нужно Лекси. Новые игрушки.
– Ее отравили. Видите? Поэтому она такого странного цвета.
Миссис Грейнджер шагнула ближе и застонала при виде лица куклы, размалеванного зеленым фломастером. Только бы Лекси не успела измазать одежду и постельное белье. Эту штуку ничем не вывести.
– Если вы кого-то отравите, вам отрубят голову! – торжественно объявила Лекси. – Это чистая правда, миссис Джи. Я читала в учебнике истории.
Выражение ее лица было таким уморительно-серьезным, что няне стоило большого труда не рассмеяться.
– Да, но я предпочитаю, чтобы история не повторялась так часто, особенно на полу спальни, – строго ответила миссис Грейнджер. Однако Лекси знала, что победила. Одно дело – сердиться. Другое – притворяться рассерженной, а Лекси была достаточно умна, чтобы видеть разницу.
Снизу донеслись громкие голоса взрослых. Лекси встревоженно встрепенулась:
– Папа кричит. Как по-вашему, Робби снова попал в беду?
– Понятия не имею.
Миссис Грейнджер плотно прикрыла дверь спальни.
– Если это и так, тебе нечего беспокоиться. Твой брат достаточно велик и уродлив, чтобы самому о себе побеспокоиться.
– Робби не уродлив! – мгновенно встала на защиту брата Лекси. – Он самый красивый во вселенной! Так все говорят!
Миссис Грейнджер снова вздохнула. Хотелось бы, чтобы Лекси не понимала все так буквально. И еще хотелось бы, чтобы мистер Темплтон научился не повышать голос. Он понятия не имел, насколько чувствительна и умна его дочь. Лекси, словно крохотный спутниковый приемник, пропускала через себя все скопившееся в доме напряжение, и преобразовывала его в собственное видение мира, которое с каждым днем становилось все более искаженным.
Сегодня она отрывала головы куклам.
Что же будет завтра?
– Извращенец! Растлевает невинных детей! Подобных психов следует кастрировать!
Питер Темплтон старался дышать как можно ровнее. Главное – не терять спокойствия. Не сорвать злость на этой мерзкой бабе, которая стояла в гостиной и изрыгала непристойности, как спятившая шлюха.
– Мы с Лудо можем и в полицию пойти, и посмотрим, что будет с вашим сыночком!
Женщина, выражавшаяся, как спятившая шлюха, на самом деле была Анжеликой Деллал, женой известного менеджера банка «Джей-Пи Морган» Лудо Деллала и матерью шестнадцатилетнего Доминика Деллала, футбольной звезды и (если Питер верно понял смысл тех мерзостей, которые изрыгала эта особа) любовника его сына Роберта.
– Гомик! Урод! Педофил!
Поток обличений вторгался в сознание Питера, как токсичные отходы из канализации.
Эта женщина лет сорока двух, с красивым аристократическим лицом и безупречно подстриженными осветленными волосами, первым признаком жены богатого человека, вероятно, когда-то была ослепительной. Но всякая сексапильность, которой она когда-то обладала, давно уже была задушена спа-процедурами, пилингами, косметикой, маникюром и инъекциями ботокса. В этот момент она выглядела положительно уродливой: рот растянут чуть ли не до ушей, лицо искажено яростью, руки в бриллиантовых кольцах молотят воздух.
– …что теперь?
Питер вздрогнул, поняв, что она наконец угомонилась.
– Простите… что вы спросили?
Анжелика выглядела так, словно вот-вот лопнет от возмущения.
– Вопрос в том, что вы собираетесь предпринять, чтобы ваш мерзкий сыночек-извращенец держался, черт возьми, подальше от моего мальчика?
– Я поговорю с Робертом.
– Поговорите? И это все? Мой муж поймал их! Они устроились на заднем сиденье машины, ясно? Вы понимаете, о чем я? До вас наконец дошло?
Она ткнула когтем, покрытым французским лаком, в сторону Питера. Тот инстинктивно отступил, схватившись за спинку дивана, чтобы не упасть. Неужели Робби в самом деле способен на такое?
Питер вздрогнул. Об этом даже подумать страшно!
– Возможно, ваш муж ошибся? – едва слышно прошептал он, прекрасно сознавая, что Лудо Деллал не мог ошибиться. Просто у него не хватает силы воли признаться, что банкир прав. Признаться даже себе.
Несмотря на тридцатилетний стаж врачебной практики, Питер не мог смириться с тем, что его сын – гей. Сколько латентных гомосексуалистов он консультировал за эти годы? Десятки. И так легко было сочувствовать этим отчаявшимся беднягам, измученным собственной непохожестью на остальных. Но сын… это совсем другое. Ему безумно хотелось верить, что это сын ужасной особы сбил Роберта с пути, а не наоборот. Что это его, Питера, ребенок проходит через фазу юношеского вызова окружающему обществу. Его ребенок перерастет тягу к мужчинам. Его ребенок поступит в Гарвард, станет звездой футбола и будет вспоминать свои юношеские проделки как нечто глупое и незначительное. Так, временные сексуальные сдвиги.
Он цеплялся за эту надежду, как неудачник-альпинист, льнущий к отвесному склону скалы, не щадя рук, с которых слетели перчатки. Женоподобным Робби никак не назовешь. Девушки вились вокруг него, как мухи над медом, наперебой назначая свидания. Может, мальчик просто застенчив? Задержка в развитии? Все бывает…
Миссис Деллал уходила, волоча за собой шубу и позолоченную сумочку «Шанель», очень похожая на злую фею.
– Я не шучу, – предупредила она, оборачиваясь. – Если увижу вашего сына-гомика в десяти милях от нашего дома или школы Доминика, немедленно вызову полицию. И молитесь, чтобы полиция нашла его раньше, чем мой муж!
Громко хлопнула входная дверь.
Молчание.
– Папа?
На пороге стояла Лекси в белом муслиновом платье с вышитыми на рукавах бабочками и с голубым бантом в светлых волосах.
Сама невинность.
– Что такое «извращенец»?
К своему величайшему смущению, Питер почувствовал, что краснеет.
– Видишь, солнышко… э-э-э-э… это плохое слово.
– Да, но что оно означает?
– Ничего особенного, милая.
– Вот как? Тогда что такое «гомик»?
Ради Господа Бога! Сколько всего еще она слышала?
– Почему бы тебе не пойти наверх? Поиграй немного. Я сейчас поднимусь к тебе.
– Надоело играть.
Лекси понизила голос до заговорщического шепота:
– А извращенец означает с-е-к-с?
– Пойди посмотри «Книгу джунглей». Скажи миссис Грейнджер, что сегодня я разрешаю тебе посидеть перед телевизором.
Лекси с восторженным визгом бросилась в игровую комнату. Питер устало опустился на диван.
– О, Алекс! Почему ты ушла? Почему с каждым днем жить становится все труднее?
Он обязан поговорить с Робби о мальчишке Деллалов. Вот только непонятно, с чего начать.
Как оказалось, заводить разговор первому не пришлось. Робби сам все рассказал, когда приехал домой в одиннадцать вечера, в дымину пьяный, и немедленно пошел разыскивать отца. Тот сидел на кухне.
– Ты б’дешь рад слшать, что я ужжаю, – пробормотал он заплетающимся языком. – Х’чу скзать, я свбоден.
– Ты пьян, Роберт. Несешь бог знает что. Я тебя не понимаю.
– Мой друг, – вдруг ясно выговорил Робби, нагло ухмыляясь. – Мы с моим другом Домом уматываем отсюда. В Новый Орлеан. Наконец-то ты от меня избавился. Открываем шампанское в честь праздника!
Подняв руку, словно желая произнести тост, он потерял равновесие, ударился головой о кухонный стол и сполз на пол.
– Ой! – фыркнул он и расхохотался так, что по щекам поползли слезы.
– Пьянство – это вовсе не забавно, Роберт.
– Да неужели? Странно. А вот твое пьянство вызывало всеобщее веселье.
Глаза сына буквально пылали презрением.
– Может, внести в нашу беседу некоторое оживление? Наставить на тебя пистолет? Вот уж шутка так шутка, верно, па?
Питеру хотелось плакать. Когда это слово успело стать оскорблением?
– Сегодня днем здесь была мать Доминика. Скандалила. Угрожала. Пообещала обратиться в полицию, если ты еще раз подойдешь к ее сыну. Пойми, это совращение несовершеннолетних!
– Совра… что? Черт, это что-то новенькое. Нужно будет попробовать. Дом обожает эксперименты.
– Ты омерзителен! – рявкнул Питер. – Думаешь, это игра? Мальчишке едва исполнилось шестнадцать!
– Он знает, что делает, – пожал плечами Робби. – И, по правде сказать, он чертовски хорош.
– Его родители подадут в суд! Неужели не понимаешь, что можешь попасть в тюрьму?
– Если нас не найдут, никто никуда не попадет.
Робби едва ворочал языком. Голова, казалось, весила тысячу фунтов. После ухода из офиса Лайонела Ньюмана он шатался по барам и медленно напивался до полубессознательного состояния, последнее время ставшего для него образом жизни. Вести подобную беседу – все равно что плыть по морю густого, теплого супа.
Сказать по правде, он почти равнодушен к Дому Деллалу. Не то чтобы они были влюблены или что-то в этом роде. Но явное отвращение отца вызвало желание ответить ударом на удар. Слишком уж оно напоминало Робби о собственных угрызениях совести и презрении к себе. Повезло же ему быть первым в мире геем-гомофобом!