– Ну и как это понимать? – задал главный вопрос шеф. – Кто? И за что? Ну с отшельником понятно… Падлы! Такого дохода лишили! А их кто? И где девка? Ага! Привел? А где Бычок?
– Там… Валяется, как этот, – кивнул в сторону Тату старый знакомый девушки, опасливо косясь на него.
– Сестрица, может, объяснишь, что произошло там, в пещере? – поинтересовался местный авторитет.
– Они отшельника… пытали… Потом их шеф его убил.
– Это я догадался. А потом?
– Потом пришло возмездие.
– И это я понял. Ты скажи, кто? Ты понимаешь, что мне теперь за все это перед столицей отвечать? Кто?
– Она это, шеф, она! – закричал вдруг Вован.
– Ну и сдохни тогда, – почти равнодушно заявил шеф и так же, как шеф приезжий, сделал несколько выстрелов в девушку.
Только этот был профессионалом – послал пулю за пулей в ее голову. Тотчас закричали двое его подручных, стоявших позади, – из-за разницы в росте шеф стрелял в девушку сверху вниз, и пули попали им в живот и грудь.
– Сам сдохни, – прошипела девушка, и еще один шеф упал, все еще сжимая пистолет. – И ты не уйдешь, сдохнешь! – крикнула она вслед убегающему Вовану.
Упал и тот. Больше расправы чинить было не с кем. И до этого очумевшие от случившегося в пещере, от криков и стонов раненых, от бесславной смерти шефа, его подельники растворились в лесу. А ведьма села за руль одного из «хаммеров». Посидела в кожаном кресле. Затем включила музыку и немигающим взглядом уставилась на солнце. Потрясла головой, завела мотор оказавшимися в замке ключами.
– Ух ты! – восторженно ахнула она, когда на дисплее высветилась карта. – Значит, так. Я здесь. А это где? Это аж… Ну ладно, поехали.
Через добрый час, выехав на трассу, она выдавила до упора педаль акселератора. Джип радостно взревел и рванулся вперед. Его никто не останавливал, – ни пассажиров, ни водителя за тонированными стеклами не было видно, а автомобиль и его номера были известны многим.
Руки и ноги двигались автоматически, как автоматически иногда вспоминаются навыки управления велосипедом.
И девушка не удивлялась, а, мчась по дороге, вспоминала, вспоминала, вспоминала…
– Все-все, дочушка. Все хорошо. Ну-ну, ачинайся, все хорошо, – добрые руки матери растирали с какой-то водкой кожу на висках, затем в нос ударил невыносимый запах нашатыря, и Алёна окончательно пришла в себя.
Она лежала дома, на диване в зале. Яркие лучи солнца пробивались сквозь занавески, давая понять, что летний день в самом разгаре.
– Ну вот и молодец, дочечка. Вот и умничка.
– А почему я?..
– Ты главное, полежи и не волнуйся. Все хорошо.
– Что хорошо, мама?
– Все хорошо. И с Виталиком тоже.
– Тоже?
– Да. Ничего с ним не случилось. Совсем ничего. Сейчас уже с Васей на речку пошли.
– Мама, что случилось? Что со мной?
– Да ничего. Сомлела с испугу.
– Но расскажите, мама.
– Ты лежи-лежи. Доктор скоро приедет. Ты что же, совсем ничего не помнишь? Как на Виталика машина?..
– Нет… нет. Сегодня… нет, вчера помню, до самого вечера помню. Грибы собирали с утра. Потом картошку пололи… вечером в клуб ходила. А сегодня… Мамочка, родненькая, что со мной?
– Да не пугайся ты. Ничего такого страшного. Вы днем из лесу пришли, мы с тобой грибами занимались, а Виталик на улице бегал. Потом машина приехала к соседям. Комбикорм привезли. А когда шофер уезжать собрался, то не посмотрел, что Виталик под колеса за Анфиской полез. Мы то с тобой на скамейке сидели, ты увидела, ну и сомлела. Я повернулась, когда машина уже проехала. Нет-нет, дочушка, все хорошо. Колеса мимо проехали. Все целы – и Виталик, и кошка, и шофер. Ну, шоферу я добре дала. Правда, и сами виноваты, недоглядели. А так все добре. Вспомнила?
– Нет, мама… Хотя, вот лес и грибы помню. На скамейке сидим – помню. Ты мне еще про бабушку рассказывала, как она грибы чуяла, да?
– Правда, доченька.
– А вот дальше не помню.
– Ну, ничего. Не страшно. Говорят, бывает. Сейчас доктор приедет, посмотрит. Вон и приехали.
В это же время тот самый незадачливый водитель уже в гараже дрожащими руками разливал в стаканы дешевое вино.
– Ты же знаешь, Микола, я это дело за рулем – ни-ни. А тут… Я, понимаешь, дитя переехал! Да че ты, если бы на сурьез, я бы сейчас здесь с тобой… Это, оказывается, почудилось мне. Привез я комбикорм, разгрузили… Я отъезжать, а сзади – крик женский. И задний мост так рывком приподнялся. Ну все, думаю. Я же видел, что рядом малые игрались. Но с мамкой же! Вот и… Остановил машину, выскочил, а сам под колеса и заглянуть боюсь. Потом вижу – малой жив-здоров у мамки своей на руках. А девчонка старшая – на лаве без чувств. Ну я и подумал, что ее. Нет, оказалось, сомлела от страха за малого. В общем, никого не переехал и не зацепил. Померещилось? Может… Только знаешь… Давай выпьем и доскажу. Так вот… Там у них возле ворот глина. Следы от колес видны. И как заезжал, и как отъезжал. Это вам кажется, что одна колея. А водила – он увидит. И вот что я тебе скажу – нет там в одном месте следа на метра три, будто подняли машину и перенесли. Вот это я и почувствовал тогда. Инопланетяне, говоришь? Я вот так и думал, что все будут, как ты: «Гы-гы». Лучше уж молчать. Давай-ка еще одну!
Докторша была не то чтобы злая, а какая-то неприветливая. Проведя традиционный осмотр с обычными вопросами, она тут же заявила, что девочку они забирают для более тщательного обследования.
– Может, как вы говорите, от страха за братика, а может, и нет. Возраст такой, что… Ну, сами понимаете.
– Ой, что вы, а как тут они без меня? – испугалась девушка.
– Я думаю, справятся, – улыбнулась-таки врачиха. – Да и не будем мы долго тебя там держать, если все нормально.
Встревоженная мать наскоро собрала немудреную поклажу, и санитарная машина направилась в районную больницу.
– Устроишься, позвонишь. Привезем, если что понадобится.
Братья и отец еще не вернулись, и Алёна попрощалась с соседскими бабусями, подтянувшимися на такое событие. С заднего сиденья «козлика» девушка рассеянно рассматривала обступавший дорогу лес. В районной больнице ей лежать не приходилось. Да и вообще лечиться – Бог миловал. И вот теперь… Чего она так сомлела?
– Абсолютно здоровая девочка… И чего вы ее привезли? Если нервное истощение – полежала бы дома.
– Но Сергей Сергеевич! Селяне. Лето. Где она там полежит? Не хотела ехать: «Как они тут без меня!» – повторила заступница. – А скоро уборка, школа, заготовки. И нет сейчас у нас запарки. Давайте обследуем?
– Хорошо. Полное обследование, общеукрепляющее… ну, вы знаете сами.
– Ну вот, недельку побудешь здесь, врачи тебя посмотрят хорошенько, чтобы больше в обморок не бухалась, – сообщила врачиха девочке, испуганно сидевшей на краешке койки. – А то будешь с кавалером танцевать – и бух в обморок! – решила растормошить шуткой она новую пациентку.
– Ой, что вы такое говорите, – засмущалась Алёна. – Какие там кавалеры!
– Ну-ну, тебе уже скоро пятнадцать?
– Скоро, – вздохнула девушка.
– Чего же вздыхаешь?
– Так…
– Ты, главное, не теряйся. Это твоя кровать, это твоя тумбочка. Санитарки все расскажут и покажут. Здесь, кроме тебя, две больные, сейчас они на процедурах. Так что держи хвост пистолетом. Если что, спрашивай меня. Я твой лечащий врач, зовут меня Вера Ивановна. Ну, не теряйся.
«Ей хорошо так советовать. Врач. В городе живет. Училась где-нибудь в областном центре. А человек, может, из деревни, только на экскурсии с классом выезжал да по телевизору другую жизнь и видел», – вздыхала девушка, раскладывая в тумбочке свои нехитрые пожитки.
Затем, внимательно взглянув на больничный халат, вздохнула. И зачем забрали ее одежду? А теперь в трико ходить перед незнакомыми людьми. Алёна еще раз вздохнула, вспомнив, как смущалась она на уроках физкультуры под взглядами одноклассников. Еще год-два назад ничего не было видно, а теперь… Нет, уж лучше в халате. Она вышла в длинный, пустынный сейчас коридор. С удивлением рассмотрела роспись на стене – какой-то пейзаж древнегреческого острова, с колоннами, берегом, кораблями и морем. Посидела в вытертом мягком кресле. Уже начала было скучать, но тут разъехались в стороны железные двери и из кабинки лифта санитарка вывезла кресло-каталку с довольно древней старушкой.
– Давайте, я помогу, – метнулась к санитарке Алёна.
Вместе они благополучно вытянули кресло и покатили по коридору в дальнюю палату. Там девушка помогла санитарке переложить больную с кресла в кровать.
– Спасибо, внученька, – задыхаясь, просипела старуха. – Чую, доброе у тебя сердечко. Зайдешь ко мне попозже, когда отдохну, хорошо?
– Ты обязательно к ней зайди, – посоветовала санитарка. – Это бабка особенная. Дар у нее – насквозь людей видит. Чем-то ты ей показалась. Новенькая? Из четвертой? Ну, палата хорошая. И врач хорошая. Только с виду строгая. И в отделении у вас сейчас тихо. А там, в шестой взрослой – все тяжелые. Запаришься их обслуживать.
– Я буду помогать, если хотите. Что тут без дела сидеть…
– Лежать, девонька, лежать. Сидят, знаешь где? Ну, если самой в охотку… Тебя как зовут? Алёнка? Красивое имя. Я тоже хотела дочку или Алесей или Алёной назвать. Не получилось, – вздохнула санитарка.
– Почему?
– Не родила девочку. Трех балбесов родила на свою голову, а девочки нет. Меня Марией Петровной зовут. А ты можешь меня называть тетей Марией или Петровной. Ну, хорошо, обед сейчас. Лежачим разнесу, потом покажу, где какие врачи. Ты пока тоже иди перекуси.
– А можно, помогу?
– Не сидится? Хорошо, давай вместе.
Так с первого же дня Алёна взялась за дело. Спокойная и участливая, преисполненная уважения к старшим, она так естественно ухаживала за лежачими больными, словно это было ее прямыми обязанностями.
В этот же вечер, уже после окончания процедур, Алёна заглянула к странной старухе.
– Садись, садись, внучечка. Дай налюбуюсь на тебя, – засипела больная. – Как лучик ты. Блеснет, согреет – и нет его. Скрылся за тучкой и ждешь следующего… У меня доченька была таким же лучиком. Блеснула – и все.
– А что «все», бабушка?
– Можешь называть меня Даниловной. Что случилось? Да ты садись. История долгая, вот и остальные послушают. Правда, бабоньки?
Три соседки согласно закивали головами, одна осталась лежать неподвижно с закрытыми глазами.
– Плохо ей. Но мы ей не помешаем. А твои соседки как?
– К ним там родственники пришли.
– Значит, и тебе торопиться некуда. Так вот что случилось. Мы, Ростовы, – нездешние, мы из тех самых, ну что в «Войне и мире». Не читала еще?
– Нет, фильм видела.
– Фильм. Книги читать надо. Хотя, может, и рано. Ну, неважно. В общем, прибило предков сюда. Уже давно, правда. Еще до войны. А в войну как ушли они в леса, так и возвращаться не пожелали. Жили себе и жили. Потом «единоличников» раскулачивать пришли. Раскулачили – травы лечебные позабирали, дичь засоленную, да другие соления разные. И хозяина забрали. Это отца моего. А мать уже на сносях была. Вот родила меня, и остались мы одни жить-поживать в лесу. Лес, он, знаешь, и прокормит, и обогреет. Надо только с ним дружить…
Разговор был прерван диким криком. Неподвижно лежавшая женщина вдруг забилась в конвульсиях. Ее било так сильно, что еще до того как к ней подбежала Алёна, несчастная упала с кровати.
– Держи, держи ее. И язык, язык вытяни, не дай задохнуться, – заверещали соседки. Одна кинулась за врачами.
Алёна не стала хватать эпилептичку за язык. Положив руки на виски больной, она мягко погладила ладошками мокрую от пота кожу и стала уговаривать успокоиться, как уговаривают плачущего по ночам грудного ребенка.
– Ну не надо, ну не больно. Сейчас пройдет. Уже проходит. Уже прошло, правда? Вот-вот-вот, проходит-проходит-проходит. Прошло-прошло-прошло. Все. Давайте в кроватку. Вот та-а-ак. Теперь на бочок и спатиньки. Баю-баюшки-баю.
Девушка успела еще укрыть уснувшую женщину и вернуться на стул рядом с Ростовой, когда в палату ворвались дежурная медсестра и санитарка Петровна.
– Где?!! – автоматически спросила медсестра, рассматривая кровать с мирно спящей пациенткой. – То есть, что здесь?
– Какой-то небольшой приступ, уже прошел. Теперь спит, – ответила старуха Ростова.
– Точно спит? – подошла поближе медсестра.
– Спит, спит. Будить не надо. Пусть отдыхает.
Старой больной почему-то верили, и успокоенный медперсонал направился по своим местам дежурства.
– Ловко у тебя получилось. Давно практикуешься? – поинтересовалась одна из соседок Ростовой.
– Ой, что вы! Не практикуюсь я. Просто так получилось. Жалко стало.
– А «жалко стало» в первый раз? – поинтересовалась уже Ростова.
– Нет… Даниловна. Я вот братика жалею, когда он заболеет или где порежется. Зверюшек всех жалею. Они, когда болеют, сами приходят.
– Куда это приходят?
– В лесу одно место есть. Любимое. Я там люблю, когда время есть, посидеть, деревья подслушать.
– Подслушать? – удивилась еще одна женщина.
– Ну да! Они между собой разговаривают, только надо слышать. Вот, а зверюшки пронюхали и приходят. Кто в капкан залезет, кто подерется – они же, как дети малые! А кого и охотник или другой зверюга покалечит. А пожалеешь их, им и полегчает!
– А ты бы меня «пожалела», а, девонька? Нет уже мочи терпеть. Как нахлынет эта проклятая головная боль, хоть твоим зверюшкой вой, – с горечью предложила бледная женщина с кровати у окна. – Зверюшки они что – не понимают. А тут знаешь, что это опять вернется. И опять. И все сильнее и сильнее. Пока не сдохнешь. Если раньше с ума не сойдешь. А дети еще малые. Пугать нельзя. Уйдешь за сарай и воешь там потихоньку.
Глаза впечатлительной Алёнки наполнились слезами. Она легким ветерком метнулась к кровати женщины и вмиг обняла ее голову.
– Бедная вы бедная, – плача, гладила она выбритую голову женщины. – А такая прическа зачем? – некстати поинтересовалась она.
– «Прическа», – фыркнула стриженая. – К операции готовят.
– Ничего-ничего-ничего, – начала гладить лысую голову девушка. – Пройдет-пройдет-пройдет, – привычно затараторила она.
– Если ты хочешь, как у Степановны, то не получится, – подхватилась было женщина, но тут же опустилась на койку.
– Бедненькая, – все еще плача, повторяла девушка, легко касаясь длинными пальчиками висков женщины. – Здесь болело. И здесь. И здесь. Ничего-ничего-ничего. Пройдет-пройдет-пройдет. Поспите-поспите-поспите.
Когда женщина у окна сонно засопела, Алёна, вытирая слезы, вернулась к собеседнице.
– Извините, мы тут все время вас перебиваем. Но так получается само… Рассказывайте, пожалуйста, дальше.
– Нет, внучечка. Поздно уже. И знаешь… горло у меня болит. Слышишь, как я разговариваю. Ты бы немножко его полечила, а?
– Но я не умею…
– А ты, как им, руку положи.
– Не знаю… Я же не специально…
– Ну, не знаешь, так и не знаешь, – просипела старуха.
– Нет, вы не обижайтесь. Я ведь не лечу. Ну, когда больно очень всяким зверюшкам, я вижу, чувствую. Вот и родных чувствую.
– Дай руку. Положи сюда. Чувствуешь? Я с этой болью уже несколько лет. Просто притерпелась.
И Алёна почувствовала. Боль была острой, пронизывающей насквозь ее тело. И она, уже молча вытирая слезы, пыталась унять ее.
– За раз не справишься. Если вообще можешь, – успокоила старуха Алёну. – Ладно, дорогая. Иди спать. Ты очень устала, правда?
Алёна согласилась, что это правда, вдруг стали слипаться глаза. Быстренько попрощавшись, она добралась до своей палаты и, прикоснувшись щекой к подушке, тут же уснула.
А в палате Даниловны две бодрствующие соседки приставали к ней, требуя объяснений.
– Вот что я вам скажу, девоньки… Только т-с-с-с, молчок. Подойдите-ка сюда, ко мне. Слушайте. Н-и-ч-е-г-о не было. Вы спали. И спите. Спать, спать.
– Вот так. Забот девоньке меньше, – пробормотала Ростова, когда любопытные больные добрались до коек и тут же начали похрапывать.
Затем старая женщина впервые за долгое время самостоятельно встала, опираясь на стену и хватаясь за койки, добрела до окна и, глядя на «обрезанную» луну, ласково улыбнулась и что-то зашептала. То ли луне, то ли звездам, то ли Богу…
Алёна проснулась, как дома, то есть с петухами. Нерастраченная на домашние хлопоты энергия требовала выхода, и девушка направилась к дежурной сестре получить задание на утро.