Хотя Леонид Бенедиктович не ронял лишних звуков, мальчик почувствовал его присутствие, оглянулся и вопросительно улыбнулся. Он нисколько не насторожился.
– Можно я посмотрю, как ты это делаешь? – спросил Леонид Бенедиктович.
Мальчик улыбнулся ещё шире, и кивнул. Потом лицо его стало серьёзным, только в глазах ещё продолжала светиться улыбка. Он наклонился к самой земле. Осторожно, от волнения высунув язык, большим и указательным пальцами левой руки он взял травинку чуть повыше её середины и слегка потянул в сторону. Этого оказалось достаточно, чтобы солнечный луч, упавший в возникший просвет, высветил большую каплю росы, заигравшую бриллиантовым блеском. Мальчик подвёл пузырёк под самую капельку и коротким, выверенным движением встряхнул травинку. Росинка упала в пузырёк, прочертив в воздухе радужную дорожку.
– Да ты виртуоз! – удивился Леонид Бенедиктович.
– Это уже сотая! – гордо сообщил мальчик.
– Тебе помочь? – Леонид Бенедиктович присел рядом на корточки. – Можно?
Мальчик кивнул. Леонид Бенедиктович вставил конец травинки в следующий пузырёк и пригнул её книзу. Капля, сидящая на травинке, забеспокоилась, перекладывая центр тяжести из стороны в сторону. Леонид Бенедиктович легонько подтолкнул её взглядом, и она торжественно и важно скользнула в свою стеклянную клетку.
– Какая серьёзная получилась… – Мальчик покачал головой. – Не пойдёт!
– А, по-моему, – ценный экземпляр, – Леонид Бенедиктович поднял пузырёк к свету, – гляди какая большая.
– В ней мало солнца. Её не заставишь смеяться.
Мальчик поправил вату в коробке, изъял у Леонида Бенедиктовича пузырёк с неудачной каплей и положил к остальным – из вежливости.
– Я тебе испортил охоту. – Леониду Бенедиктовичу было досадно – мальчик ему понравился.
– Не берите в голову! – мальчик накрыл коробку крышкой и застегнул сумку. – Всякая охота рано или поздно приходит к концу. Всё дело – в настроении, оно – слишком летучая штука. Я вот задумался, и настроение улетело.
Он хитро сощурился.
– А знаете, о чём я подумал? Почему капля Вас послушалась? Вы же травинку даже не встряхнули.
Пришлось признаться. Так они и познакомились.
– — Я тоже хочу быть волшебником, – задумчиво протянул Миша. – Мне кажется, что настоящее волшебство не противоречит тому, что нас окружает. Наоборот, всё вокруг волшебно и удивительно. Во всём лесу нет двух одинаковых листьев – у каждого своя, отдельная тайна. Облака, меняя форму, словно хотят нам рассказать о чём-то, а мы не знаем их языка. Каждая капля росы способна отразить одно из моих настроений. Мир основан на чуде, дышит им. И если прислушаться и уловить это дыхание, не потребуется никаких заклинаний. Главное – понять и попытаться дышать с ним в такт.
– Они вышли на опушку леса.
– Гм. А это? – Леонид Бенедиктович широким жестом показал на белые одинаковые коробки домов, грязные автобусы, столпившиеся у конечной, цепочку киосков у автобусной остановки.
Миша молча смотрел на открывшуюся панораму, словно пробуя новым взглядом привычную и примелькавшуюся картину.
– Здесь нет волшебства, – наконец произнёс он.
– Зато здесь живут люди. И пусть они далеко не волшебники, дыхание этого мира не менее поучительно, чем дыхание леса. – Леонид Бенедиктович легонько ткнул Мишу в плечо. – А разве волшебство без людей имеет хоть какой-нибудь смысл? Разве не всякое чудо адресовано человеку?
К этому разговору они вернулись через несколько дней. Миша позвал его к себе, вернее Леонид Бенедиктович напросился в гости – его интересовала дальнейшая судьба росинок.
За окошком шуршал листьями дождь. Они сидели на кухне и пили чай. Такую погоду Миша счёл неблагоприятной для показа коллекции:
– Настроение может смазаться.
Большие листья клёна тяжело стряхивали капли. Миша открыл форточку пошире. Запах влажной земли, прибитой пыли смешался с запахом свежего чая. Пришепётывание дождя зазвучало сильней.
– В такую погоду хорошо грустить. А в росинках я хочу найти радость. Живая капелька радости – мерцающий кристалл. Положишь на ладонь – и согрето сердце. Мне уже видится, какой она должна быть. Утренняя роса, настоянная на кварце, чуть-чуть серебра – чтобы держалась форма, может быть – хорошая музыка и – много-много солнца. Хорошо бы заманить в капельку несколько солнечных зайчиков, если они согласятся там жить…
Он помолчал.
– Я думал над вашими словами, Леонид Бенедиктович. Я ещё совсем не волшебник. Я не чувствую других людей. Совершенно. Я не знаю, что им нужно. Я пока пытаюсь вырастить чудо по своему вкусу, такое, которое бы подошло именно мне, поддержало меня в трудную минуту, помогло бы мне измениться. Мне грустно – и я мечтаю о Капельке Радости, мне одиноко – и вот она, Книга Любопытства, мне страшно – и скоро у меня будет настоящий Меч Мужества.
Леонид Бенедиктович полистал Книгу Любопытства, подержал Меч Мужества в руках. Это были интересные вещи. Миша охотно рассказывал, как он их делал, но Леонид Бенедиктович понимал, что, задумай он повторить эти действия шаг за шагом, у него ничего не получится. И не случайно. Он давно знал, что у каждого волшебника – свой стиль. В каждое чудо помимо всего прочего попадает частичка того, кто производит это чудо на свет – будь то летучая тень, отсвет души, прищуренный взгляд, невзначай обронённое слово. И без этой добавки чудо не состоится. Всё остальное можно найти, а этого – не купить, не подделать.
Книга Любопытства была завершённым продуктом. Она состояла из нескольких страниц. Сколько ни листай, каждый раз – новая картинка. Тронешь картинку пальцем – она оживает: едут машины, люди переходят дорогу, звучит незнакомая речь; разлапистые ёлки отрясают излишки снега, пронзительно крикнет лесная птица – и вновь тишина; а то слышен шелест гальки, ленивые волны облизывают берег тёмными языками. Картинку можно было настраивать по своему желанию, но как – Леонид Бенедиктович толком не научился. Миша верил, что Книга Любопытства показывает то, что действительно происходит – где-то не здесь. Но Леонид Бенедиктович сомневался. Он знал, что результат волшебства часто отличается от того, что хотелось волшебнику. Чудо не прозрачно и не ведомо до конца, даже если ты его сделал своими руками. Этим настоящее чудо и отличается от жалких подделок.
Меч Мужества был ещё далёк от совершенства. По Мишиной задумке, он должен вливать в человека, взявшегося за его рукоять, стальную решимость, делать его по духу воином. Но что-то ничего подобного не ощущалось. Зато чётко работал защитный механизм. Приземлённая личность вместо стального меча видела лишь деревяшку. Отличная мимикрия. Только… Леонид Бенедиктович осторожно поинтересовался тогда: не слишком ли трусоват Меч? И Миша, вздохнув, ответил, что да, ещё есть над чем поработать.
И вот теперь Меч Мужества лежал на подоконнике – единственная вещь во всей пустой квартире. Для стороннего наблюдателя – палка палкой.
Пока Леонид Бенедиктович суетился, оживляя старые тени, его тревога кружила вокруг Меча. И не напрасно. Ещё одна тень – живая и пушистая мелькнула в проёме окна, и всё тот же чёрный котяра мягко опустился на подоконник. Он был основательный кот и не любил оставлять дело несделанным. Если уж он решил припрятать подозрительную деревяшку, так тому и быть. Откуда же ему знать, что тревога всегда настороже?
Что такое тревога? Это какое-то смутное чувство, пронизывающее насквозь – от горла, где перехватывается дыхание, до поджилок, что предательски начинают дрожать. Приятного мало. А если попытаться придать ему зримый облик? Например, спроецировать его на стену?
Когда кот увидел этого монстра, у него шерсть встала дыбом. Он жалобно мяукнул и свалился с подоконника в предобморочном состоянии.
Мгновением позже Леонид Бенедиктович, подойдя к окну, мог проследить, как кот стремительно удирал – мимо детской площадки, мимо коляски с ревущим малышом, мимо мусорных баков – мимо, мимо, мимо. Чёрная визжащая молния.
– Так, ещё этот кот, – пробормотал Леонид Бенедиктович и взял в руки Меч Мужества.
Глава 4. Дядя как снег на голову
Сначала электронная почта выкинула письмо, похожее на телеграмму: «Misha, dyadya Zhenya edet v Moskvu. Slushaysya. Tseluem. Papa i mama». Письмо загадочное, и не потому, что пришло с неизвестно какого адреса, – мама редко пользовалась бесплатной почтой, а потому всегда забывала пароли, и каждый раз ей приходилось заводить себе новый адрес. Телеграфный стиль тоже не удивлял, – с помощью ручки ли, клавиатуры ли мама писала всегда предельно скупо. Загадка была в другом: до получения письма Миша и не предполагал о существовании какого-то дяди Жени… Однако не прошло и часа, как дядя Женя уже позвонил в дверь его квартиры.
Дядя оказался весь из себя кругленький и масляный. Чёрные усы смешно подпрыгивали под его носом, когда он надувал щёки, чтобы с шумом выпустить воздух. А он имел привычку заполнять этим паузы в разговоре. Он легко и охотно смеялся грудным тёплым смехом. Несколько удивляли глаза. Они жили как бы отдельной жизнью – смеялись, когда дядя говорил что-то серьёзное, а когда шутил, смотрели холодно и строго.
Дядя принёс с собой торт, и они сразу же сели пить чай. За чаем Миша поинтересовался, как же так случилось, что он до сих пор не слышал о своём дяде.
– Ничего не слышал, говоришь? – Дядя хлопнул себя по бёдрам, – Вот это анекдот! Впрочем, – дядя оборвал смех, продолжали смеяться только глаза, – это и странно и понятно. Понятно, что тебе не рассказывали обо мне, потому что я всю жизнь был неудачником. Когда я женился, жена через два месяца бросила меня и ушла к другому. Я учился на радиоинженера, а когда выучился, наша электронная промышленность сыграла в ящик. Я стал торговать и проторговался. У меня были долги, меня искали, мне приходилось прятаться. В общем, история моей жизни – не для детских ушей. Но всё же я не мог исчезнуть бесследно. Тащи сюда семейный фотоальбом!
Фотоальбома у Миши не было. Не отложилось столько семейного счастья. Любимая фотография мамы и папы стояла за стеклом книжной полки. Была ещё коробка в стенном шкафу с разными снимками: пухлый малыш – Миша в младенчестве, мама и папа до свадьбы. Друзья мамы и папы.
Дядя Женя разбросал фотографии по столу, сортируя их уверенным движением ногтя.
– Ага! Вот! – довольно крякнул он и вытащил одну на середину стола. Остальные широким махом сбросил обратно в коробку. На снимке мама и папа сидели в большой компании совершенно незнакомых лиц. На столе сверкала посуда, группами стояли бутылки. На заднем плане топорщилась пальма.
– Это мы в ресторане, отмечаем день рождения твоего папы, – пояснил дядя Женя. – А вот он я. – Он ткнул пальцем в круглое улыбающееся лицо за два человека от мамы. Что ж, определённое сходство было.
– Через две недели я подался в бега, – вздохнул дядя. – А спустя полгода родился ты. Ну что, признал родственничка?
– Да я… – Миша мямлил. Собраться с мыслями что-то не получалось.
– Кстати, я тебе письмо от предков привёз. – Дядя Женя словно не замечал Мишиного состояния.
Письмо было, однако, вовсе не Мише.
«Дорогой Женя! – было написано аккуратным маминым почерком. – Мы рады, что ты, наконец, осел и остепенился. Жизнь полна парадоксов: теперь ты в Москве, а мы – в Южной Африке. Ещё полгода здешней каторги нам обеспечено. Контракт очень жёсткий. Нет возможности выбраться в Москву даже на недельку. Так что, когда увидимся, не знаю.
У нас к тебе великая просьба. После того как Мария Александровна умерла, Миша остался совсем один. Приглядеть за ним некому. Он мальчик уже большой и сознательный, но время сейчас такое – мало ли что. Скоро первое сентября. Он, конечно, не будет прогуливать. Но было бы лучше, чтобы кто-нибудь из взрослых был рядом. Не заглянешь ли к нему? Мне всегда казалось, что ты любишь детей. Особенно самостоятельных и толковых. Миша – умница. Никогда не скандалит, всегда умеет себя занять. Было бы чудненько, если бы вы подружились. В крайнем случае, подыщи, пожалуйста, кого-нибудь – какую-нибудь пожилую женщину, которая могла бы готовить, убирать и приглядывать. Все расходы, разумеется, за наш счёт. Просто напиши, куда переводить деньги и сколько.
Целую тебя в пухлую щёку,
Твоя любящая сестра и Володя».
В то, что родители объявятся через полгода, Миша не верил – контракт уже не раз продлевался. Они и звонили нечасто. Писать письма мама не любила, папа же вообще никогда не писал.
Дядя Женя потрепал его по руке и забрал письмо.
– Ну-ну, не раскисай. То, что я люблю детей, это чушь. По возможности, я их обходил стороной, и что они из себя представляют, знаю слабо. Но это письмо… – он приподнял письмо за краешек двумя пальцами. – Одна эта фраза: «все расходы, разумеется, за наш счёт»… Я люблю свою сестрёнку, но не переношу подобный снобизм. Твои родители считают себя богатыми людьми; дружок, они просто не знают, что такое богатство.
Миша посмотрел дяде Жене прямо в глаза – они смеялись. Говорил же он вполне серьёзные вещи:
– Извини. Я идиотским образом проехался по твоим родителям. Какому ребёнку это понравится? Твои родители, конечно, самые лучшие в мире, но они – далеко, а я – здесь. И я – твой дядя. Вот что я придумал. Не будет никаких пожилых тётушек, не будет приглядывания. Я на днях прикупил замечательный загородный домик на берегу озера. Ещё не обставил. Давай перебирайся ко мне; перевезём квартирку – будешь жить, как жил, только я под боком. Природа – прямо за окном. Лес, птички. Я вижу – в тебе дух исследователя. Пожелаешь – можно какой-нибудь аппаратурой обзавестись: подзорная труба, фоторужье, микроскоп, фотопринтер. В школу тебя будет возить мой шофёр. И родителям спокойно, и мне веселей. А свои прибыли – считай сам.
Дядя Женя шумно прихлебнул чай.
Миша никак не мог понять, противен ему дядя Женя или, наоборот, нравится. Натура у него широкая – несомненно, язык бойкий, разве лишь с глазами неладно. Хотя при такой жизни уцелеть, наверно, только и можно, смехом встречая всё, что бы ни происходило вокруг.
А как хотелось видеть за окном не двор, заставленный «ракушками» и машинами, ночующими прямо на тротуаре, не чахлые деревца с вытоптанной и тщательно выметенной серой землёй под ними, не цветные пятна закрашенных хулиганских художеств на стене соседнего дома, а – Лес. Слышать не вечно пикающую машинную сигнализацию, не пьяные выкрики полуночных гуляк, не радио из машины, а птичьи голоса и шорохи ветра. Вдыхать не бензинные выхлопы и не смрад горящей помойки, а воздух. Всё то, о чём дядя Женя упомянул с насмешкой и мимоходом, вдруг живо предстало перед ним одним развёрнутым полотном, многомерным миром, чистым, чуть ли не первозданным.
В какой-то момент Миша осознал, что он, оказывается, давно мечтал о чём-то подобном. И вот, как в сказке, является из ниоткуда дядя Женя и предлагает волшебный дворец. Осталось лишь согласиться и свершится чудо: одна мечта окажется явью.
Впрочем, согласия не потребовалось.
– Я думаю, – сказал дядя Женя, составляя грязную посуду со стола в раковину, – нет резона откладывать хорошее дело на потом. Сколько у нас сейчас времени? – Он обтёр руки полотенцем и выудил из кармана мобильный телефон.
– Видишь ли, не ношу часов, – как бы извиняясь, проговорил он, пожимая плечами. – Не терплю лишней тяжести на запястье – сковывает свободу рук. Ещё только половина четвёртого. Ну-ка, ну-ка.
Нет, дядя Женя, наверное, всё же был чудодеем. Пара звонков, и начались удивительные вещи. Миша ещё не успел толком осмыслить грядущие в жизнь перемены, только посуду вымыл, как под окном уже оказался грузовик. Одновременно возникла бригада грузчиков, профессионально и быстро расправившаяся как с самой мебелью, так и с её содержимым. Всё стремительно паковалось в подходящие коробочки и выносилось, а дядя Женя уверял, что в том же порядке всё окажется на своих местах уже на новом месте – фирма гарантирует. Миша и сам поучаствовал в этой муравьиной работе, даже дядя Женя приложил руку.