Галагея, опытная травница и ведунья, являлась самой старой жительницей деревни, и её здесь уважали и ценили не только за это и целительский талант, но и за необыкновенную мудрость, понять которую было порой совсем непросто.
Наконец знахарка отыскалась и вошла к Паврусу во двор.
– Скажи нам, уважаемая Галагея, что, по твоему мнению, здесь произошло? – обратился к ней староста, кивнув на трупы.
– Я готова подтвердить, что полнолуние усиливает тёмные силы, – негромко, но чётко заявила старуха, и глаза её сверкнули. – А затмение Ураноса, пришедшееся на такие дни, – это и вовсе праздник для них. И мертвецы, покинувшие свои могилы, – чуть громче произнесла она, – это лишь малое из зол, которые могут ожидать богобоязненных людей!
Она замолчала и оглядела притихших селян, испуганно шепчущих молитвы и делающих охраняющие жесты.
– Поэтому, принимая роды у Крильфиры, – продолжала травница, – я внутренне готовилась к худшему, ибо в моей практике это были вторые роды, случившиеся в полнолуние Селены, и первые закончились трагично, несмотря на все мои старания, – она покосилась на замершего неподалёку Саймуса. – Однако в этот раз всё обошлось – роженица и младенец живы и здоровы.
Напрягшийся было Паврус облегчённо вздохнул.
– Хотя я бы не спешила радоваться… – тут же добавила Галагея и посмотрела на Павруса.
– Что ты хочешь сказать? – недоумённо пробормотал тот, чувствуя, как у него внутри всё опускается.
– Не уверена, что стоит это говорить, но моя Наставница, ещё в пору моей юности, рассказывала, что всякий человек, рождённый в такую ночь, словно отмечен Тьмой и несёт на себе её печать…
Толпа притихла. Люди с ужасом смотрели то на Галагею, то на Павруса. Молодой отец тоже стоял, словно оглушённый, не сводя испуганного взгляда с ведуньи. Потом он открыл рот, чтобы сказать что-то, но так и не смог ничего произнести – в горле у него разом всё пересохло, и он лишь стоял и беспомощно разевал рот.
– Я не заметила на теле младенца никаких дурных знаков, и это успокоило меня, – продолжила тем временем травница. – Однако я и предположить не могла, что ночью мертвецы вылезут из своих могил и будут бродить по деревне.
– Они не просто так бродили, а явились все именно сюда, будто знали, куда шли! – выкрикнул кто-то из селян.
– Может, мы чем-то не понравились тёмным силам? – робко предположил Паврус.
– Или, наоборот, понравились! – ехидно заметил кто-то.
Паврус растерянно огляделся. Окружающие люди теперь смотрели на него настороженно, с опаской и как будто даже немного раздвинулись в стороны.
– Значит, когда вы расходились по домам, то никаких мертвецов не видели? – будто и не слыша последние фразы, задумчиво спросил староста, поглядев по очереди на Саймуса, Галагею и Павруса.
– И не видели ничего, и не слышали. Во всяком случае, я, – заявил Саймус.
Ответы целительницы и Павруса были такими же, правда, Галагея добавила:
– Когда я уже уходила со двора, то откуда-то с улицы ветер донёс слабый запах падали. Тогда я не придала этому значения, а, видно, зря…
– И в котором часу вы разошлись? – продолжал их пытать Джорус, почему-то смотря только на Галагею.
– Думаю, часа в три пополуночи, – отозвалась та.
Староста ненадолго задумался, а затем выдохнул:
– Странно, всё это. Выходит, мертвецы появились уже после рождения младенца…
Он пристально посмотрел на Павруса и, заметив, как тот начал багроветь от гнева, поспешил объясниться:
– Не хочу спешить с преждевременными выводами, но это либо совпадение, либо, как сказала Галагея – та самая печать Тьмы…
– Ну, моё слово – не закон, – как бы оправдываясь, заметила целительница. – То, что здесь случилось, конечно, неслыханное для нас событие. И я бы не стала торопиться с выводами, хорошенько во всём не разобравшись. Вы позвали меня, чтобы услышать моё мнение? Так вот, хоть я и не маг, но уже сейчас могу с уверенностью сказать, что если произошедшее не чья-то злая шутка, то здесь поработал некромант…
– Некромант! – эхом пронеслось по оторопевшей и испуганной толпе.
– Именно – некромант. В воздухе словно витает какая-то незримая мертвенная взвесь…
– Согласны, запашок от мертвяков ещё тот! – послышался чей-то весёлый возглас.
Некоторые из селян нервно заржали, но на них тут же зашикали – всё-таки среди собравшихся были и родичи погибших охотников. Тем не менее эта нелепая шутка мгновенно развеяла зловещую торжественность слов ведуньи и охватившую всех напряжённость. Галагея грозно зыркнула из-под нахмуренных бровей на весельчаков, однако промолчала.
– Ну, своих некромантов у нас нет и отродясь не водилось, – веско заметил староста. – Значит, он из пришлых будет.
– Точно, из пришлых! Найти и убить гада! – завопил кто-то молодой в толпе.
– Убить! Сжечь поборника Тьмы! – поддержали его люди и воинственно затрясли оружием.
– Давайте сперва найдём этого «шутника», а потом будем решать, как с ним поступить, – сказал Долговязый Джорус.
– А с покойными что делать? – спросил один из деревенских охотников.
– Вот вы с товарищами и перезахороните их, причём сейчас же, а могилы придавите валунами, чтоб уж наверняка… А ты, Паврус, им поможешь.
Дважды людей уговаривать не пришлось, и вскоре все разбежались: кто заниматься похоронами, а кто обыскивать деревню и окрестности. Лишь к вечеру народ успокоился, так никого и не обнаружив. В итоге староста всех распустил, однако перед этим назначил ночных караульных, которые должны были бродить по селению с зажжёнными фонарями и если что – поднять тревогу. Паврус же ещё до наступления темноты успел смастерить и повесить новую, более высокую и крепкую, калитку с хорошим засовом взамен старой, низкой и хлипкой, никогда не запиравшейся раньше, – надобности такой просто не возникало. Теперь, выходит, появилась.
Но ни в эту ночь, ни в последующие никаких эксцессов не произошло, и через неделю Долговязый Джорус отменил ночные дежурства. Спустя пару месяцев окончательно успокоившиеся селяне со смехом вспоминали это происшествие и свои страхи, уверенные, что если и был некромант, то они здорово напугали его своим воинственным видом. И последующие годы спокойствия лишь убедили их в этом мнении.
1. Пробуждение Силы
Гулянка в честь окончания посевной завершилась далеко за полночь. Пошатываясь и горланя песни, селяне разбредались по домам – кто парами или небольшими группами, а кто в одиночку.
От усадьбы старосты, перед избой которого прямо на главной улице проходило веселье, Паврус возвращался домой один. Крильфира с их единственным сыном Гленусом ушла ещё засветло, наказав мужу «не нализываться до беспамятства и не засиживаться до утра». И Паврус послушал любимую супругу, ведь сегодня у их семьи был не один, а целых два повода повеселиться. Перед общедеревенским празднеством они ещё днём успели отметить шестнадцатилетие Гленуса, где Паврус тоже немного принял на грудь малиновой бражки.
Их дом стоял относительно недалеко от избы Долговязого Джоруса, всего в каких-то ста пятидесяти метрах, вблизи восточной окраины селения, и потому, несмотря на царящий кругом мрак, Паврус не боялся спьяну забрести куда-нибудь не туда. К тому же поднявшийся ветерок гнал по небу тёмные облака, через которые нет-нет да и пробивался бледный диск Селены, на краткие мгновенья освещая слабым светом улочки деревни. С наслаждением ловя ноздрями свежий ночной воздух, Паврус надеялся, что к утру небо всё-таки разрядится щедрым дождём, который сейчас был бы очень кстати.
Настроение у селянина зашкаливало от положительных эмоций, и он шёл, пьяно мурлыча под нос какую-то незатейливую песенку. Даже надрывный лай соседских собак, непонятно от чего внезапно переполошившихся, не доставлял ему неудобств. Бестолковым псам только дай волю подрать горло. Именно поэтому Паврус недолюбливал собак и никогда не держал их.
Очертания его дома уже угадывались в отдалении, когда Паврус услышал слабые шлепки шагов впереди, а затем уловил там какое-то движение. Похоже, он догонял кого-то из соседей. И действительно, через короткое время он уже смог разглядеть неясный человеческий силуэт, медленно двигавшийся по улице какой-то странной, ломаной походкой. Паврусу даже показалось, что ещё немного и тот рухнет на землю.
– Эй, друг, видать, ты немного перебрал! – окликнул он идущего, соображая, кто бы это мог быть из его ближайших соседей. – Погодь, я доведу тебя до дому.
Шатаясь и то и дело оступаясь, Паврус сам, если честно, едва стоял на ногах. Невольно он подумал, что, наверное, и его походка со стороны выглядела точно такой же нелепой. Однако это не помешало ему вскоре догнать человека, который, очевидно, нисколько не обратил на его слова внимания и продолжал упорно идти дальше.
– Да погодь ты! Вот упрямый! – сердито проворчал Паврус, наконец догнав неуклюжего ходока, и дружески приобнял его за плечи.
И сразу ощутил под рукой что-то скользкое и липкое, расползающееся, а в ноздри вдруг ударило омерзительное зловоние.
– Бездна! – выругался Паврус, зажимая нос свободной рукой. – Приятель, в каком дерьме ты извалялся? Или это ты уже успел обделаться?! Ай-ай-ай, не хорошо-то как!..
Пьяный вдруг издал нечленораздельный хрип, внезапно приостановился и сильным движением вырвался из объятий Павруса. Тот хотел было ему что-то сказать, но слова так и застряли у него в горле – выглянувшая в этот момент из-за туч Селена пролила на землю немного света, которого вполне хватило, чтобы Паврус смог в конце концов рассмотреть своего спутника. Рассмотреть и похолодеть от ужаса: на него глядел пустыми глазницами оскаленный человеческий череп с остатками волос и кожного покрова…
Мертвец! Осознание этого превратило Павруса в подобие статуи, а мерцающие холодные огоньки в тёмных провалах глазниц нежити окончательно лишили его воли. Одновременно у него мелькнула мысль, что это ему мерещится. Спьяну да ещё при неверном свете Селены чего только не почудится.
Но когда в следующий миг впереди на дороге раздался чей-то замогильный стон, буквально швырнувший сердце крестьянина в пятки, Паврус с усилием всё же смог повернуть голову, уже понимая, что он увидит. И вправду, из-за ближайшего поворота им навстречу медленно вышли ещё две такие же изломанные фигуры со зловеще мигающими огоньками глаз. Это неожиданно вывело Павруса из ступора.
– А-а-а! – заорал он и уверенными прыжками понёсся к калитке своего дома, который как раз находился посередине между этими тремя мертвяками.
Оказавшись в усадьбе, причём уже абсолютно трезвым, Паврус потом не мог вспомнить, как он достиг двора, как захлопнул калитку, подперев её дополнительно поленом, и как закрыл затем на все засовы обе двери, ведущие в избу, а также ставни на окнах. И что примечательно, это всё он проделал за считанные секунды, каким-то чудом умудрившись не разбудить спавших Крильфиру и Гленуса.
Самому же Паврусу было не до сна, и он сидел в темноте, потушив оставленную ему на крыльце лампу. Трясясь от страха, он то и дело приникал к окну, пытаясь в щелях ставен разглядеть какое-либо движение снаружи. Иногда ему казалось, что он начинает нечто различать, но не мог понять, мертвецы это ходят или то ветер колышет ветви дворовых кустарников и деревьев.
Так он и просидел на лавке перед входной дверью, в обнимку с вилами, всю ночь. Под утро прошёл небольшой, но сильный дождь. А с рассветом, когда запели третьи петухи, Паврус набрался храбрости и решился всё-таки выглянуть наружу. Оживших мертвецов нигде не было видно, и он даже подумал, что ночной кошмар ему привиделся. У страха, как известно, глаза велики. Чего только раньше подгулявшие мужики не рассказывали. И, разумеется, никто в их бредни не верил. Вот и ему не поверят, если он расскажет. Да он и сам теперь не особенно верил в то, что видел ночью. Однако некоторые сомнения всё ж таки грызли его.
Решив удостовериться, что померещившиеся ему мертвяки – всего лишь плод его больного воображения, Паврус, не расставаясь с вилами, поспешил на деревенский погост, благо он располагался недалеко от селения. Шлёпая по лужам и размякшей земле, он вскоре достиг кладбища и здесь в нерешительности остановился. Кругом царила тишина, природа только пробуждалась от сна. Где-то вяло пересвистывались сонные пичуги.
Оглядевшись и не заметив ничего угрожающего, Паврус принялся не спеша обходить могилы, особо задержавшись возле мест захоронений давно убиенных охотников и недавно умерших односельчан. Но все могилы охотников были в целостности – земля не разрыта, камни сверху на месте. Насчёт же недавно погребённых селян однозначных выводов сделать он не мог, так как после дождя земля на их могилах выглядела рыхлой, как бы перепаханной. Вообще-то она и на некоторых других могилах выглядела такой же, хотя и не производила впечатления, что её кто-то тревожил. Да и никаких человеческих следов возле них не наблюдалось, кроме следов самого Павруса. Конечно, их могло размыть ливнем, однако Паврус не стал развивать эту мысль, понимая, что так он додумается до невесть чего.
В конце концов, шестнадцать лет назад мертвяки вылезли из своих могил, а вот обратно в них залезать не спешили, так и оставшись возле дома Павруса до утра. Что помешало бы им и сейчас поступить так же? Почему-то Паврусу казалось, что в любом случае какие-нибудь следы на могилах «блудных» покойников просто обязаны были остаться. А раз таковых нет, то и не о чем волноваться. Он и так всю жизнь страдал от чрезмерной впечатлительности.
Это соображение окончательно убедило его в надуманных страхах, и, посмеявшись над собой, он с лёгкой душой вернулся домой. Во избежание насмешек решив никому ничего не рассказывать, Паврус разделся и скользнул в нагретую женой постель.
* * *
Следующие два дня после своих шестнадцатых именин Гленус провёл на местном прудике, куда вместе с другими ребятами частенько ходил купаться. Теперь, когда земляные работы на некоторое время прекратились, несколько дней можно было повалять дурака, чем деревенская детвора и молодёжь и занимались с утра до вечера. Лето ещё не наступило, но дни уже стояли жаркие, а вода в озере, подпитываемая многочисленными ручейками, неплохо освежала.
Правда, пруд был один, а желающих ополоснуться в нём – множество. Причём юноши и девушки по известным причинам купались отдельно друг от друга. И между ними за озерцо порой шла шутливая война – кто раньше приходил, тот и плескался потом в нём весь день. И если парни, разогнав резвящуюся мелкоту и завладев озером, звали девушек купаться с собой, нисколько не смущаясь своей наготы, а порой, наоборот, с готовностью демонстрируя её, то девицы, напротив, выказывали повышенную стеснительность и наотрез отказывались купаться вместе с юношами.
По этой причине и те и другие всегда ходили только группами, чтобы, пока купаются одни, остальные сторожили их одежду от озорного похищения. Сторожевые команды девушек вдобавок ещё и охраняли своих купающихся подруг от назойливого внимания парней, которые то и дело норовили подсмотреть за ними или же вовсе намеревались влезть к ним в воду. Иногда некоторым молодцам удавалось с боем прорваться к озеру, вызвав этим дикий переполох среди голых девиц, но таких нарушителей обычно быстро выставляли вон, предварительно как следует вымочив в воде, а затем вываляв в грязи на потеху. Это весёлое противостояние шло уже незнамо сколько поколений и пока ещё не надоело никому.