Я хорошо помнила мать. С нами она держалась холодно и величественно, словно королева. С гостями, которые бывали в нашем особняке чуть ли не ежедневно, была веселой и остроумной. Перед отцом могла ходить на задних лапках. Это был единственный человек, которого она любила и уважала. Помимо отца, мать самозабвенно любила празднества. На них она тратила все время. Мне от ее внимания доставались лишь жалкие крохи. Мать благосклонно взирала на мое увлечение рисованием, однако не делала попыток всерьез учить меня живописи. Да и всему остальному тоже. Вероятно, думала, что моя тяга к искусству в дальнейшем поможет мне удачно выйти замуж. Доживи она до нашего краха, нищета подкосила бы ее сильнее, чем отца. Быть может, судьба смилостивилась над ней, забрав из этого мира.
И как бы жестоко это ни звучало, в нашем нынешнем положении мать стала бы лишним ртом.
Из осязаемых вещей, связанных с нею, осталась кровать. Из неосязаемых – клятва, которую я принесла, когда она умирала.
Всякий раз, когда я смотрела на горизонт; всякий раз, когда мне хотелось идти и идти, не оглядываясь, я слышала обещание, данное матери одиннадцать лет назад. «Обещай мне, что вы будете держаться вместе и что ты позаботишься о них». Я пообещала, даже не спросив, почему она попросила об этом меня, а не отца и старших дочерей. Увы, я тогда была слишком мала для подобных вопросов. Я не просто пообещала. Поклялась. А в нашем жалком мире смертных людей обещание – это все. Сам мир держался на обещании, которое пятьсот лет назад дали людям верховные правители народа фэ. В мире, где мы давно позабыли имена своих богов, обещание было законом, деньгами, связующей силой.
Иногда я ненавидела мать за то, что она взяла с меня столь тяжелое обещание. Возможно, мозг ее был затуманен лихорадкой и она сама не понимала, чего требует. Или наоборот, близящаяся смерть показала ей истинную природу ее мужа и старших дочерей.
Я положила дочиста облизанную вилку и вытянула усталые ноги. В очаге догорали последние поленья. Зато болтовня моих сестер после сытного ужина вспыхнула с новой силой. Как всегда, Неста упрекала односельчан за отсутствие хороших манер и неумение говорить учтивые слова. Потом им досталось за дурной вкус по части тканей. Странствующие торговцы сбывали им разную дрянь, а эти простаки и особенно простушки верили, будто покупают тончайший шелк и шифон. С тех пор как мы обеднели, прежние друзья отца и подруги моих сестер забыли о нашем существовании. И теперь сестры вели себя так, словно вынуждены довольствоваться второсортным обществом местных крестьянских парней.
Я глотала горячую воду из кружки – денег на чай у нас не было – и вполуха прислушивалась к словам Несты.
– И тогда я ему сказала: «Любезный сударь! Учитывая безразличие, с каким ты высказываешь свою просьбу, я ее, естественно, отклоню!» Знаешь, что́ мне на это ответил Тимас?
Неста обращалась к Элайне, внимавшей с раскрытым ртом. Отец, как всегда погруженный в туман воспоминаний, не прислушивался, а лишь благосклонно улыбался своей любимой Элайне. Единственной из дочерей, которая удостаивала его разговорами.
– Не о Тимасе ли Мандрэ речь? – перебила я Несту. – Помнится, он – средний сын здешнего дровосека.
Серо-голубые глаза Несты сощурились.
– О нем, – коротко ответила она и вновь повернулась к Элайне.
– И чего же он хочет? – спросила я и поглядела на отца.
Ни малейших признаков тревоги. Казалось, он вообще не прислушивается к болтовне дочерей.
– Он хочет жениться на Несте, – мечтательно произнесла Элайна.
Я удивленно заморгала, а Неста вскинула голову. Знакомое движение. Так вели себя хищники. Быть может, стальная твердость и неуступчивость ее характера обеспечили бы нам лучшие условия жизни? При ее хватке мы, пожалуй, даже смогли бы снова разбогатеть. Но Неста продолжала оплакивать наше былое положение в обществе, а его – плачь не плачь – уже не вернешь.
– Тебе-то что, Фейра?
Мое имя в ее устах прозвучало как оскорбление. Я до боли стиснула челюсти.
Отец сел вполоборота к нам. Обижаться на ее шпильки – ужасно глупо. Глупо было вообще ей отвечать, однако я не сдержалась:
– Колоть дрова для нашей семьи тебе в тягость, но при этом ты собираешься замуж за сына дровосека?
Неста расправила плечи:
– По-моему, ты спишь и видишь, как бы поскорее спровадить нас с Элайной замуж. Тогда у тебя будет вдосталь времени, чтобы малевать свои бесподобные шедевры.
Она презрительно фыркнула, глядя на гирлянду цветков наперстянки, которую я изобразила вдоль кромки стола. Цвет колокольчиков получился слишком темным и излишне синим. Хуже всего, что отсутствие белой краски не позволило мне нарисовать белые тычинки внутри колокольчиков. Мне самой было не по себе от ущербной росписи, но не соскребать же ее теперь.
Я пропустила слова Несты мимо ушей, хотя мне отчаянно хотелось прикрыть мой живописный позор рукой. Завтра, когда буду выделывать шкуры, незаметно соскребу чертовы наперстянки.
– Честное слово, Неста, я действительно хочу, чтобы ты вышла замуж. Я даже готова отвести тебя в дом твоего избранника и вручить его заботам. Но за Тимаса ты не выйдешь.
Ноздри Несты слегка раздулись.
– Ты не сможешь этому помешать. Не далее как сегодня Клера Бадор сказала, что Тимас со дня на день сделает мне предложение. И тогда мне больше не придется растягивать мясо на несколько дней.
Глядя на меня, она усмехнулась и добавила:
– Во всяком случае, мне не надо будет, словно похотливой самке, кувыркаться на сене с Икасом Хэлом.
Отец смущенно кашлянул и уставился на свою койку, тоже стоявшую возле очага. Он никогда не возражал Несте, быть может, из страха или из чувства вины. Отец и сейчас не собирался ей ничего говорить, даже если впервые услышал об Икасе.
Мои ладони покоились на столе. Я буравила глазами Несту. Элайна же быстренько убрала со стола свои фарфоровые ручки, словно грязь и кровь у меня под ногтями могли перескочить на ее нежную кожу.
– Семья Тимаса лишь чуть побогаче нашей. – Я пыталась не рычать. – Ты там окажешься лишним ртом, но отнюдь не лишней парой рабочих рук. Если Тимасу это невдомек, его родители должны понимать.
Тимас это тоже знал. Мы не раз сталкивались с ним в лесу. Я помню голодный блеск в его глазах, когда он заметил, как я проверяю кроличьи силки. Я в жизни не убила ни одного человека, но в тот день отчетливо почувствовала тяжесть охотничьего ножа на поясе. С тех пор я старалась держаться от Тимаса подальше.
– Нам даже не из чего собрать тебе приданое, – продолжала я. Мой голос звучал по-прежнему твердо, но уже спокойнее. – И за Элайной тоже нечего дать.
Если Неста решила покинуть отчий дом – скатертью дорожка. Пусть выходит замуж, а я окажусь на шаг ближе к своему прекрасному будущему. Оное виделось мне так: тишина в доме, вдосталь еды и времени на живопись. Но женихам не очень-то нравились бесприданницы, так что Неста и Элайна заблуждались насчет вереницы сватов.
– Мы с Тимасом любим друг друга, – объявила Неста.
Элайна закивала, подтверждая слова сестры. Я едва сдерживала смех. И когда это мои сестрицы успели позабыть о вздохах по сынкам из семей знати и обратить томные взоры на крестьянских парней?
– Любовью пузо не прокормишь, – возразила я, стараясь сохранять непреклонное выражение лица.
Неста вскочила со скамьи так, будто я дала ей пощечину.
– Ты просто ревнуешь. Я слышала, что Икас собирается жениться на девчонке из Зеленополья. За нею дают богатое приданое.
Я это тоже слышала. Икас сам хвастался мне, когда мы с ним виделись последний раз.
– Завидую? – переспросила я, стремясь поглубже спрятать охватившую меня ярость. – Я трезво смотрю на вещи. Повторяю: вы обе – бесприданницы. Да и скота у нас нет, чтобы предложить семье жениха. Быть может, Тимас и хочет на тебе жениться, но ты-то для него… обуза.
– Да что ты понимаешь в жизни? В любви? – выдохнула Неста. – Полудикарка, которая только и умеет раздавать приказы днем и ночью. Продолжай в том же духе, Фейра. А знаешь, чем это кончится? Ты проживешь свою жизнь рыская по лесам, и потом никто о тебе даже не вспомнит.
Неста стремительно вышла из комнаты. Элайна поспешила следом, пытаясь утешить сестру. Дверь за ними шумно захлопнулась, от порыва ветра звякнули миски на столе.
Эти слова я уже слышала от нее. Неста повторяла их лишь потому, что в первый раз они ощутимо задели меня. Вообще-то, и сейчас обжигали.
Я приложилась к щербатой кружке. Вода успела остыть. Скамейка под отцом скрипнула. Я сделала еще глоток и сказала отцу:
– Урезонил бы ты свою старшую дочку.
Отец разглядывал подпалину на поверхности стола.
– Что я могу сказать? Если это любовь…
– О чем ты говоришь? Не может это быть любовью. Во всяком случае, не со стороны Тимаса. И не со стороны его убогой семьи. Я видела, как Тимас относится к другим деревенским девчонкам. Ему от Несты нужна вовсе не рука и уж тем более не сердце, а…
– Надежда нужна нам не меньше хлеба и мяса, – перебил меня отец. Глаза его вспыхнули, что бывало очень редко. – Без надежды нам не выдержать. Не отнимай у нее надежду. Пусть Неста надеется на лучшую жизнь. На лучший мир.
Сжав кулаки, я встала из-за стола. Мне хотелось убежать, но куда? В хижине всего две комнаты. Мой взгляд снова упал на выцветшую гирлянду наперстянки, тянущуюся вдоль кромки стола. Внешние колокольчики цветков уже потрескались и сильно потускнели. Нижняя часть стебля вообще стерлась. Через несколько лет сотрется и вся гирлянда, как будто ее и не было. Как будто не было и меня, ее создательницы.
– Нет никакого лучшего мира, – возразила я, сурово глядя на отца.
Глава 3
Снег на дороге, что уводила из нашей деревни, был утоптан. Проезжающие телеги и лошади оставляли на нем следы, в основном черные и коричневые. Неста и Элайна недовольно цокали языками и морщились, вынужденные то и дело огибать комья грязи и навозные кучи. Я знала, почему обе сорвались с места. Едва увидев, как я укладываю в заплечный мешок выделанные шкуры, сестрицы мигом оделись и молча увязались за мною.
Мои вчерашние слова их обидели. А поскольку обе не желали со мной общаться, я тоже замолчала. Между тем Неста все-таки проснулась рано утром и наколола дров. О причинах такого подвига я догадывалась. Она знала, что сегодня я продам шкуры и вернусь с деньгами. Так мы и шли по пустой дороге, которая вилась между заснеженных полей, направляясь в городишко.
По правде говоря, городишко этот был такой же деревней, только побольше. Все его каменные строения отличались унылой однообразностью. Белизна зимних оттенков лишь усугубляла эту одинаковость. Но сегодня в городишке базарный день, а значит сюда съедутся и сойдутся торговцы и покупатели, рискнувшие высунуть нос за порог.
На подходе к рынку в ноздри ударил дразнящий запах горячей пищи, приправленной специями, о которых я смутно помнила по раннему детству. Запах манил, дразнил, уговаривал. Элайна тихо скулила у меня за спиной. Пряности, солености и сласти были недосягаемой роскошью для большинства жителей нашей деревни. В первую очередь – для нас.
Если я выгодно продам шкуры, то, быть может, и раскошелюсь на что-то вкусненькое. Решив взбодрить этим моих капризных сестер, я обернулась, но не успела даже рта раскрыть, как на нас из-за угла вылетела молодая женщина в белесых одеждах. Просто чудо, что мы с нею не столкнулись в лоб.
– Да воссияет бессмертный свет над вами, сестры мои, – произнесла женщина, преграждая нам путь.
Неста и Элайна сердито цокнули языками. Я чуть не застонала от досады: только этих сладкоголосых не хватало! «Дети благословенных». И принесло же их как раз сегодня, чтобы в базарный день одинаково мешать и злить продавцов и покупателей. Старейшины городишки не жаловали эту публику, пускали на два-три часа, а потом выпроваживали. Само присутствие фанатичных глупцов, которые все еще поклонялись верховным фэйским правителям, настораживало и раздражало людей. Мне стало противно. Когда-то фэйская знать правила и людьми, но богами они не были, да и правление их не отличалось добротой.
Женщина простерла к нам белые, с легким голубоватым оттенком руки – в знак приветствия. На одной руке у нее красовался браслет с колокольчиками из настоящего серебра. Колокольчики тихо позвякивали.
– Найдется ли у вас несколько свободных минут, дабы выслушать слово благословенных?
Приверженка оказалась совсем молодой. Возможно, ровесница Несты.
– Не найдется, – с язвительной ухмылкой ответила ей Неста и локтем пихнула Элайну, чтобы та не разевала рот. – Некогда нам.
Послушница. Так называли тех, кто занимался самым неблагодарным делом – взывал к глухим ушах вроде наших. У нее были блестящие темные волосы, не стянутые лентой. Чистое лицо, сверкающее от усердия, сладкая улыбка. Позади нее толклись еще пять или шесть послушников обоего пола, у всех – длинные волосы. Послушники внимательно оглядывали рынок, ища молодежь вроде нас. Еще одна разновидность хищников, высматривающих добычу.
– Я займу у вас не больше двух минут, – заявила послушница, снова загораживая Несте дорогу.
Это надо было видеть. Неста выпрямилась во весь рост, расправила плечи и смерила послушницу взглядом королевы… правда, без трона.
– Ищи дураков и им втемяшивай ваш фанатичный бред. Нас на свою удочку ты не поймаешь.
Послушница сжалась. Ее карие глаза вспыхнули. Я старалась не выказывать своего отвращения. Разумнее всего было бы отговориться спешкой и уйти. Если сильно заденешь «Детей благословенных», потом сам не рад будешь. Весь их пыл и жар изольется на тебя.
Неста подняла руку, отогнула рукав и показала послушнице железный браслет. Такой же был и на руке Элайны – несколько лет назад сестры купили одинаковые украшения. Послушница чуть не вскрикнула, глядя округлившимися глазами.
– Это ты видела? – спросила Неста, надвигаясь на послушницу, та отступила. – Вот какие браслеты нужно вам носить, а не серебряные колокольчики, притягивающие фэйских чудовищ.
– Как ты осмеливаешься щеголять столь неслыханным оскорблением наших бессмертных друзей!..
– Поищите другое место для ваших бредней!
Мимо нас, держась за руки, прошли две пухленькие миловидные крестьянки. Как и мы, они направлялись на рынок. Стоило им увидеть послушников, добродушные лица исказились презрительной гримасой.
– Шлюха-обожательница, вот ты кто! – бросила одна послушнице.
Я целиком согласилась с пышечкой.
Послушники молчали. Подошла еще одна женщина, похоже жительница городишки. Видно, что из состоятельных, – на шее у нее красовалось витое железное ожерелье. При виде послушников женщина сощурилась и оскалила зубы.
– Идиоты! Неужели вы так и не поняли, какие ужасы творили эти чудища сотни лет подряд? Они и сейчас не прочь убить человека забавы ради, если сами сумеют улизнуть. Желаю вам попасть в руки фэйцев. Другой судьбы вы не заслуживаете, глупцы и шлюхи!
Неста кивнула, соглашаясь с женщинами, а те пошли дальше. Настырная же послушница и не думала уходить. Теперь даже Элайна сердито поморщилась.
Но послушница лишь набрала в легкие побольше воздуха. Ее лицо вновь стало безмятежным, и она заговорила:
– Сестры мои! Я не сержусь ни на вас, ни на тех троих. Я сама долго жила в невежестве, пока не услышала слово благословенных. Я выросла в городке, похожем на этот. Жизнь моя была серой и унылой. Но меньше месяца назад подруга моей двоюродной сестры отправилась к границе Притиании, дабы послужить живым приношением. Она не вернулась. Думаете, погибла? Нет. Она живет в полном достатке, поскольку теперь она – невеста знатного фэйца. И вас может ожидать такая же судьба, если не пожалеете нескольких…