– Вы хотите сказать, что это не они предупреждали вас?
– Я не знаю, кто предупреждал меня.
Головная боль заставила его замолчать на несколько минут.
– Солли… У нас есть вода?
Она принесла ему полную чашку.
– К сожалению, ее не хватит, чтобы промыть вашу рану. Зачем мне зеркало, когда у нас нет воды!
Он поблагодарил ее, утолил жажду и сел у стены, оставив в чашке воды на последний глоток.
– Они не планировали брать меня в плен, – сказал Тейео.
Подумав об этом, Солли кивнула и спросила:
– Боялись, что вы опознаете их?
– Будь у них место для второго человека, они не поместили бы меня вместе с леди. – Он говорил без всякой иронии. – Они приготовили это помещение только для вас. Я думаю, оно находится где-то в городе.
Солли кивнула:
– Машина ехала около получаса. Однако я не видела дороги, потому что они надели мне на голову мешок.
– Наши похитители отправили во дворец ультиматум, но не получили ответа. Или, возможно, им ответили насмешливым отказом. Скоро они потребуют, чтобы вы написали королю записку.
– Ага! Им хочется убедить правительство, что я действительно нахожусь у них? А почему им нужно в этом кого-то убеждать?
Они оба помолчали, и Тейео ответил:
– Извините меня. Я не в силах думать. – Он лег на спину.
Чувство усталости пересилило возбуждение Солли, и она улеглась рядом, сложив юбку богини и пристроив ее себе под голову вместо подушки. Колючее одеяло прикрывало их ноги.
– Надо попросить у них подушку, – сонно сказала она. – Кроме того, я хочу получить мыло, свое одеяло и… Что еще?
– Может быть, ключ от двери? – тихо прошептал Тейео.
Они лежали бок о бок в объятиях тишины и тусклого ровного света.
На следующий день около восьми часов утра в комнату вошли четыре патриота. Двое остались у двери, нацелив на пленников оружие. Другая пара, неуклюже подталкивая друг друга, подошла к Тейео и Солли, которые сидели на низком топчане. Незнакомый мужчина заговорил на языке Вое-Део. Он извинился за неудобства, причиненные леди, и пообещал сделать все возможное, чтобы смягчить дискомфорт. Взамен он попросил немного потерпеть и написать записку проклятому королю предателей: всего лишь несколько слов о том, что ее выпустят на свободу только после того, как Совет отменит свой договор с Вое-Део.
– Совет не отменит его, – ответила Солли. – И королю не позволят совершить такой поступок.
– Прошу не спорить, – раздраженно сказал мужчина. – Вот письменные принадлежности. А вот текст, который вы должны переписать.
Он бросил на матрас бумагу и ручку и отступил на шаг, словно боялся приблизиться к ней.
Солли осознала, что Тейео демонстративно устранился от разговора. Он был абсолютно неподвижен. Его голова опустилась, взгляд застыл на животе. И мужчины не обращали на него никакого внимания.
– Я согласна переписать ваш текст, но взамен хочу воды – причем много воды, – одеяло, мыло, туалетную бумагу, подушку и врача. Я хочу, чтобы кто-то отзывался на мой стук в дверь. И еще мне нужна подходящая одежда. Теплая мужская одежда.
– Никакого врача! – ответил человек. – Пожалуйста, перепишите текст! Сейчас же!
Он был так раздражен и нетерпелив, что Солли не посмела настаивать на своем. Она прочитала их требования, переписала текст крупным детским почерком и отдала записку вожаку. Тот прочел написанное, кивнул и, ничего не сказав, покинул комнату. Следом за ним ушли и остальные. Раздался скрип засовов и звон ключей.
– Наверное, мне надо было отказать этим олухам.
– Я так не думаю, – ответил рега.
Он встал, потянулся, но, почувствовав головокружение, снова опустился на матрас.
– А вы неплохо торгуетесь, – похвалил Тейео.
– Поживем – увидим. О мой бог! Что же будет дальше?
– Скорее всего, правительство Гатаи не выполнит их требований, – ответил рега. – Но если Вое-Део и послы Экумены узнают о вашем пленении, они окажут давление на короля.
– Как бы мне хотелось, чтобы они поторопились. Советники сейчас растеряны и сбиты с толку. Спасая репутацию правительства, они могут попытаться скрыть мое исчезновение.
– Это вполне вероятно.
– Но как долго они могут хранить его в тайне? И что будут делать ваши люди? Они начнут вас искать?
– Вне всяких сомнений, – вежливо ответил Тейео.
Любопытно, что его чопорные манеры, которые там, на воле, всегда отталкивали Солли, теперь имели совсем другой эффект: сдержанность и официальность Тейео пробуждали в ней воспоминание о том, что она по-прежнему являлась частью огромного мира – мира, из которого их забрали и куда они должны были вернуться, мира, где люди жили долго и счастливо.
«А что означает долгая жизнь?» – спросила она себя и не нашла ответа. Солли никогда не думала на такие темы. Но эти молодые патриоты обитали в мире коротких жизней. Они подчинялись своим законам, которые определялись требованиями, насилием, неотложностью и смертью. И что их толкало на это? Фанатизм, ненависть и жажда власти.
– Каждый раз, когда наши похитители закрывают эту дверь, я начинаю бояться, – тихо сказала она.
Тейео прочистил горло и ответил:
– Я тоже.
Они упражнялись в айджи.
– Хватай! Нет, хватай как следует! Я же не стеклянная. Вот так…
– Понятно! – возбужденно воскликнул Тейео, когда Солли показала ему новый прием.
Он повторил движение и вырвался из захвата.
– Хорошо! Теперь ты делаешь паузу… и наносишь удар! Вот так! Ты понял?
– У-у-у!
– Прости. Прости меня, Тейео… Я забыла о твоей ране. Как ты себя чувствуешь? Я прошу прощения…
– О великий Камье, – прошептал он, садясь у стены и сжимая руками голову.
Рега сделал несколько глубоких вдохов. Солли опустилась рядом с ним на колени и озабоченно осмотрела опухоль на виске.
– Но это нечестный бой, – сказал он, опуская руки.
– Конечно, нечестный. Это айджи. Честным можно быть только в любви и на войне. Так говорят на Терре. Прости меня, Тейео. Это было очень глупо с моей стороны!
Он смущенно и отрывисто хохотнул и покачал головой:
– Нет, Солли. Показывай дальше. Я еще такого не видел.
Они упражнялись в созерцании.
– И что мне делать с моим разумом?
– Ничего.
– Значит, ты позволяешь ему блуждать?
– Нет. А разве я и мой разум – разные вещи?
– Тогда… Разве ты не концентрируешься на чем-то? Неужели твое сознание блуждает как хочет?
– Нет.
– Значит, ты все-таки не позволяешь ему возбуждаться?
– Кому? – спросил он и быстро взглянул вниз. Наступила неловкая пауза.
– Ты подумал о…
– Нет-нет! – ответил он. – Ты ошиблась! Попробуй еще раз.
Они молчали почти четверть часа.
– Тейео, я не могу. У меня чешется нос. У меня чешутся мысли. Сколько времени ты потратил, чтобы научиться этому?
Он помолчал и неохотно ответил:
– Я занимался созерцанием с двух лет.
Нарушив расслабленную и неподвижную позу, он нагнул голову, вытянул шею и помассировал мышцы плеч. Солли с улыбкой наблюдала за ним.
– Я снова думала о долгой жизни, – сказала она. – Но только не в терминах времени, понимаешь? Например, я могла бы прожить одиннадцать веков. А что это значит? Ничего. Знаешь, что я имею в виду? Мысли о долгой жизни создают некую разницу. Вот ты была одна, а потом у тебя рождаются дети. Даже сама мысль о будущих детях меняет что-то внутри – нарушает какое-то тонкое равновесие. Странно, что я думаю об этом сейчас, когда мои шансы на долгую жизнь начинают стремительно падать…
Тейео не ответил. Он не дал ей ни малейшего шанса продолжить разговор. Рега был одним из самых молчаливых людей, которых Солли знала. Многие мужчины поражали ее своей многословностью. Она и сама любила поговорить. А вот этот был тихим. И ей хотелось узнать, что давала такая умиротворенность.
– Все зависит от практики, верно? – спросила она. – Надо просто сидеть и ни о чем не думать.
Тейео кивнул.
– Годы и годы практики. О боже! Неужели мы просидим здесь так долго…
– Конечно же нет, – ответил он, уловив ее мысли.
– Почему они ничего не делают? Чего они ждут? Прошло уже девять дней!
С самого начала по молчаливому соглашению они поделили комнату пополам. Линия проходила посередине топчана, от стены до стены. Дверь находилась на территории Солли – слева, а туалет принадлежал Тейео. Любое вторжение в чужое пространство требовало какого-то очевидного намека и обычно позволялось кивком головы. Если один из них пользовался туалетом, другой отворачивался. А когда у них набиралось достаточное количество воды, они по очереди принимали «кошачью баню», и тогда кто-то снова сидел лицом к стене. Впрочем, это случалось довольно редко. Разграничительная линия на топчане была абсолютной. Ее пересекали только голоса, храп и запахи тел. Иногда Солли чувствовала его тепло. Температура тела уэрелиан на несколько градусов превышала ее собственную, и, когда Тейео спал, Солли чувствовала в прохладном воздухе исходившее от него тепло. Интересно, что даже в глубоком сне они и пальцем не смели пересечь невидимую границу.
Солли часто задумывалась над их вежливым нейтралитетом и порою находила такие отношения забавными. Но иногда они казались ей глупыми и возникшими исключительно по причине каприза. Неужели они оба не могли воспользоваться простыми человеческими удовольствиями? Солли прикасалась к Тейео лишь дважды: в тот день, когда помогала ему забраться на топчан, и еще раз, когда, накопив воды, промывала рану на его голове. Используя гребень и куски от юбки богини, она постепенно удалила из волос Тейео смердящие комочки крови. Затем перевязала ему голову. Все юбки были порваны на бинты и тряпки для мытья. А когда рана немного зажила, они начали практиковаться в айджи. Однако захваты и объятия айджи имели безликую ритуальную чистоту и находились за гранью живого общения. Время от времени Солли даже обижалась на сексуальную незаинтересованность Тейео.
И все же его твердое самообладание стало для нее единственной поддержкой в этих неописуемо трудных условиях. Так вот, оказывается, какие они – Тейео, Реве и многие уэрелиане. А Батикам? Да, он исполнял ее прихоти и желания, но являлась ли эта уступчивость настоящим контактом? Солли вспоминала страх в его глазах той ночью. Нет, им двигало не самообладание, а принуждение.
Вот она – парадигма рабовладельческого общества: рабы и хозяева, попавшие в одну и ту же ловушку тотального недоверия и самозащиты.
– Тейео, – произнесла она, – я не понимаю рабства. Позволь мне высказать свои мысли.
Хотя он не ответил ни согласием, ни отказом, на лице его появилось выражение дружеского внимания.
– Я хочу понять, как возникает социальное обустройство и как отдельный человек становится его неотъемлемой частью. Давай оставим пока вопрос, почему ты не желаешь рассматривать рабство как неэффективную и жестокую модель общества. Я не прошу тебя защищать его или отрекаться от своих убеждений. Я просто пытаюсь понять, как человек может верить в то, что две трети людей его мира принадлежат ему по праву рождения. Даже пять шестых, если считать ваших жен и матерей.
Тейео выдержал долгую паузу и сказал:
– Моя семья владеет только двадцатью пятью рабами.
– Не уклоняйся от вопроса.
Он улыбнулся, принимая упрек.
– Мне кажется, что вы оборвали все человеческие связи друг с другом, – продолжала Солли. – Вы игнорируете рабов, а им, в свою очередь, нет до вас никакого дела. Между тем все люди должны взаимодействовать. Вы разделили общество на две половины и не покладая рук трудитесь над ежедневным воссозданием этой границы. Сколько сил теряется напрасно! Ведь это не естественная граница! Она искусственно создана людьми. Лично я не могу назвать никаких отличий между собственниками и рабами. А ты можешь?
– Конечно.
– И все они будут иметь отношение к культуре и поведению, верно?
Подумав немного, Тейео кивнул.
– Вы принадлежите к одной и той же расе и даже народу. Вы одинаковы во всем, не считая легких различий в оттенках кожи. Если воспитать ребенка-раба как хозяина, он станет собственником во всех отношениях, и наоборот. Таким образом, вы всю жизнь поддерживаете разграничение, которого на самом деле не существует. И я не могу понять, почему вы не видите, насколько это напрасно и бесполезно, – причем не только в экономике, но и…
– На войне, – вдруг добавил рега.
Наступило долгое молчание. Солли еще о многом хотелось сказать, однако она терпеливо ожидала развития разговора.
– Я был на Йеове, – сказал Тейео в конце концов. – На самом острие гражданской войны.
«Так вот откуда все твои шрамы», – подумала она.
Как бы скрупулезно Солли ни отводила взгляд в сторону, она давно уже рассмотрела стройное черное тело Тейео, а на занятиях айджи увидела на его левой руке длинный широкий шрам.
– Как ты, наверное, знаешь, рабы колонии подняли мятеж – сначала в некоторых городах, а потом на всей планете. Наша армия состояла только из рабовладельцев. Мы не посылали туда рабов-солдат, потому что они могли нарушить присягу. На фронт улетали лишь веоты-добровольцы. Мы считали себя хозяевами, а их – слугами, но война шла на равных. Я понял это довольно быстро. А позже мне пришлось признать, что мы воевали с сильным и умным противником. Они победили нас.
– Но это… – начала было Солли и замолчала. Она не знала, что сказать.
– Они побеждали нас с самого начала, – рассказывал он. – Частично из-за того, что наше правительство не понимало, насколько неприятель силен. А они сражались лучше и злее нас, разумно и с исключительной смелостью.
– Они боролись за свою свободу!
– Возможно, – вежливо ответил Тейео.
– И ты…
– Я хочу оказать, что уважал своих противников.
– А мне ничего не известно об этой войне, да и вообще о войнах, – сказала Солли, и в голосе ее смешались горечь и раздражение. – Какое-то время я жила на Кеаке, но там не было войны. Там происходило расовое самоубийство. Бездумное уничтожение биосферы. Наверное, существует большая разница… Именно тогда союз Экумены решил ввести запрет на некоторые виды вооружения. Мы просто не могли смотреть, как Оринт и Кеака разрушали самих себя. Терране тоже отвергали Конвенцию союза. И едва не погубили свою планету. Между прочим, я наполовину терранка. Мои предки веками гонялись друг за другом по планете – сначала с дубинами, а позже с атомными бомбами. Они тоже делились на хозяев и слуг… целые тысячелетия. Я не знаю, насколько хороша Конвенция союза и верна ли она. Кто мы такие, чтобы позволять другим планетам одно и запрещать другое? Но идея Экумены предлагает способ сосуществования! Способ открытого общения. Мы не хотим мешать кому-то двигаться вперед.
Тейео слушал ее и ничего не говорил. И только позже тихо прошептал:
– Мы учились смыкать ряды. Всегда. Я думаю, ты права. Это была напрасная трата времени, сил и духа. Вы более открыты. И мне нравится ваша свобода.
«Эти слова многого стоили ему», – подумала Солли. Не то что ее излияния, похожие на танцы света и тени. Он говорил от чистого сердца, и поэтому Солли с благодарностью принимала его похвалу. К тому времени она начала понимать, что с каждым прошедшим днем все больше и больше теряет уверенность и надежду. Она теряла убежденность в том, что их выкупят, освободят, что они когда-нибудь выберутся из этой комнаты и вообще останутся в живых.
– Эта война была жестокой?
– Да, – ответил Тейео. – Я даже не могу объяснить… Не могу сказать… Там все происходило ослепительно быстро, как в мощных вспышках света.
Он поднял руки к лицу, словно хотел закрыть глаза, а затем с укором посмотрел на Солли. И тогда она поняла, что его стальное на вид самообладание было уязвимо во многих местах.
– То, что я видела на Кеаке, происходило так же, – сказала она. – Я тоже ничего не могла объяснить. Как долго ты был на Йеове?