– Флоренция! – сказал он даме, не забыв снять колпак.
– Неаполь! – ответила незнакомка.
То был условленный пароль, так как дама и Рене лично знакомы не были.
Тофана – отныне мы будем называть настоящим именем ту женщину, которая явилась в замок Ла Мюр как графиня Гвидичелли – спрыгнула на землю, но Орио, ее оруженосцу, остался в седле.
И так как Рене, за спиной у которого уже возник слуга, чтобы забрать у путников лошадей, предложил оруженосцу последовать примеру госпожи, последняя промолвила:
– Позвольте мне прежде сказать вам несколько слов, мэтр Рене.
– К вашим услугам, сударыня, – ответил парфюмер, проводя сицилийку к широкой лестнице, на нижней ступени которой слуга нарочно оставил факел.
Они прошли в гостиную. Рене придвинул Тофане кресло, но та отрицательно покачала головой.
– Но, должно быть, вы сильно утомились, сударыня, после столь продолжительного путешествия?
– Сейчас речь не о моей усталости. Скажите, пожалуйста, где живет граф Лоренцано? Мне это неизвестно, так как, согласно нашей с ним договоренности, все свои послания ему я пересылала через вас.
– Граф Лоренцано живет на улице Святого Фомы.
– Это далеко отсюда?
– Нет, напротив, совсем рядом.
– Может ваш слуга проводить меня?
– Несомненно, но…
– Что?
– Я только что имел честь принимать графа Лоренцано у себя.
– И что же?
– Он приезжал специально для того, чтобы сообщить, что королева-мать приказала известить ее сразу же, как только вы прибудете. «В каком бы часу она ни приехала» – таковы были собственные слова госпожи Екатерины.
– Что ж, дождетесь, пока я вернусь от графа Лоренцано, и предупредите госпожу Екатерину, – нет ничего проще.
– Однако…
– Ах, мэтр Рене! Нам ведь с вами суждено жить под одной кровлей – быть может, довольно долго. Надеюсь, вы не захотите иметь меня врагом с первой же минуты нашего знакомства. Я желаю видеть графа Лоренцано прежде всего. Слышите? Прежде всего! Я пробуду у него недолго. Теперь десять часов, и я могу вернуться к полуночи. Если госпожа Екатерина так страстно жаждет меня видеть, то и тогда не поздно будет уведомить ее о моем приезде.
С этими словами Тофана направилась к выходу, и флорентиец счел за благо не останавливать ее, хотя и не был удовлетворен ее аргументами.
– Пусть будет так, как вы желаете, сударыня, – сказал он, – и, полагаю, есть одно средство, которое позволит нам согласовать… ваше желание безотлагательно встретиться с графом Лоренцано с нетерпеливостью ее величества королевы-матери, страстно жаждущей вас видеть.
– И что же это за средство?
– Вы дадите слово, что вернетесь сюда не позднее полуночи, чтобы я мог послать кого-нибудь к ее величеству королеве, к примеру, в половине двенадцатого.
Тофана какое-то время колебалась – такой расклад ее не очень устраивал, – но в конце концов ответила:
– Даю слово быть здесь к полуночи.
– Тогда все в порядке. Я прикажу Жакобу, моему слуге, проводить вас на улицу Святого Фомы.
Доведя Тофану и Орио до особняка графа Лоренцано, Жакоб счел свою миссию выполненной и, поклонившись, удалился.
– Ступай, Орио, – сказала Елена взволнованным голосом, – и узнай, дома ли граф… и может ли он меня принять… безопасно ли это.
Орио быстро вошел в дом.
Оставшись одна, Тофана с тоской взглянула на освещенные окна и пробормотала:
– Они там! Они там!
Орио вернулся в сопровождении графа Лоренцано.
– Какая неосторожность! – воскликнул последний при виде Тофаны. – Это ли вы обещали?
– Признаюсь, это действительно неосторожно с моей стороны, – ответила итальянка, – но сердце мое больше не слушается голоса рассудка. Вот уж два месяца как я их не видела… должна увидеть сейчас же… Где они?
– В своей комнате.
– Уже легли? Спят? Стало быть, я могу…
– Возможно, еще и не спят. Вам следует немного подождать…
– О, я готова ждать, буду ждать! Я счастлива уж тем, что нахожусь рядом с ними.
Граф провел Елену в роскошно меблированную комнату, где они устроились в креслах.
– Вы уже были у Рене? – спросил он.
– Была.
– Значит, он говорил вам…
– Э! Какое мне дело до того, что говорит этот человек! Какое мне дело до нетерпения королевы-матери?
– Однако вы ужасно неблагодарны… Впрочем, ведь вы еще не знаете, чем обязаны королеве-матери.
– И чем же?
– Сегодня я представил ей Марио и Паоло…
– И?
– И, в соответствии с вашим страстным желанием, завтра они поступят ко двору в качестве пажей…
– Пажей… госпожи Екатерины?
– Нет. Молодой госпожи Елизаветы, молодой королевы, супруги Карла IX, которой они так понравились, что госпожа Екатерина уступила ей их… в порыве поразительного великодушия, немало меня удивившего.
Складки недовольства, выступившие на лбу Тофаны, мгновенно разгладились.
– Очень этому рада, – сказала она. – Мне гораздо приятнее знать, что они будут служить молодой королеве, чем… другой. Я слышала, что госпожа Елизавета добродетельна, мила и любезна и, что немаловажно, отличается здравомыслием. Если во Франции со мной случится несчастье, то хоть Паоло и Марио будут в полной безопасности возле нее.
– Несчастье? – переспросил граф с изумлением. – Какое же несчастье может случиться здесь с вами?
– Как-нибудь в другой раз я поведаю вам, Лоренцано, на чем основываются мои опасения. Пока же лишь скажу, что неподалеку от Гренобля у меня состоялась встреча с некоторыми личностями, которая доказала, что ненависть, заставившая меня страдать – более или менее – в Италии, преследует меня и во Франции. Когда я въезжала сегодня в Париж, то спросила себя: не лучше ли будет просто проехать через город, как птичка пролетает над равниной, чем поступить на службу королеве-матери.
– Извольте же объясниться.
– Нет. В другой раз, в другой раз… К чему вам лишние тревоги? Теперь я спокойна. Мои дети получили благородную защитницу… Мои дети!.. Как сладко произносить эти слова!.. Нет, нет! Больше я ничего не боюсь, и Екатерина Медичи будет довольна… Я вся к ее услугам за то, что она сделала для моих детей!.. Но они теперь, верно, уже спят?.. Не проведете вы меня к ним, мой друг?
– Идемте.
Граф провел Тофану к спальне близнецов, но прежде вошел туда сам.
Мальчики, действительно, уже спали; по обыкновению, на одной кровати, – они так любили друг друга, что даже спать не могли порознь.
Ночная лампа освещала их свежие, прелестные лица.
– Войдите! – тихо промолвил граф.
Тофана вошла и, подойдя к краю кровати, с нежностью посмотрела на тех, кого называла своими детьми.
– Как они прекрасны! – пробормотала она. – Настоящее ангелы!
Лоренцано улыбнулся – улыбкой несколько ироничной, которая не ускользнула от внимания Тофаны.
– Вы смеетесь над тем, – сказала она, – что демон вроде меня называет своих детей ангелами!
– Тише! Тише!
– Они крепко спят и не могут меня слышать.
– Но вы же сами…
– Вы правы. Раз уж я – ради их счастья, их будущего – имела достаточно твердости, чтобы скрываться от них до сих пор, чтобы никогда не говорить им: «Я вас люблю и имею на это право, потому что я ваша мать!», то доведу эту жертву до конца! Но во Флоренции вы иногда позволяли мне обнять их во время сна… Могу ли я?..
Лоренцано утвердительно кивнул головой, и Тофана, вся дрожа, склонилась над близнецами.
Граф, из осторожности, убавил свет лампы.
Демон обнял ангелов.
Уже в половине одиннадцатого, а не в половине двенадцатого, как он обещал Тофане, Рене послал в Лувр, к королеве-матери, того же слугу, Жакоба, с запиской следующего содержания:
«Госпожа,
Тофана приехала. Прежде всего она пожелала нанести визит графу Лоренцано. К полуночи должна вернуться в мой дом.
Ваш слуга,Рене».Парфюмер, как мы видим, в своей переписке с госпожой Екатериной был весьма лаконичен. Он сообщал ей только то, что должен был сообщить.
И королева-мать, судя по всему, была привычна к такой сдержанности своего парфюмера, которого многие считали ее штатным отравителем, так как, спокойно прочитав записку, она на том же листе пергамента написала по-итальянски уместившийся всего в две строки ответ, после чего вернула бумагу слуге.
«Условимся так: мне известно лишь то, что она приехала. Сейчас одиннадцать. В четверть первого я буду у вас, non dire niente[7]».
В четверть первого эскортируемая шестью вооруженными людьми карета доставила Екатерину к дому Рене.
Тофана явилась четвертью часа ранее и, пристально взглянув на Рене, спросила:
– Вы уведомили ее величество, что я пожелала видеть графа Лоренцано прежде, чем ее?
Рене знал, что королева его не выдаст; твердо выдержав взгляд Тофаны, он с улыбкой промолвил:
– В ответ на этот вопрос, сударыня, повторю ваши собственные слова: нам ведь с вами суждено жить под одной кровлей, вследствие чего мне не хотелось бы сразу же оказаться зачисленным вами в число ваших врагов.
– Хорошо! – сказала Елена и, протянув парфюмеру руку, добавила: – Я не знаю, богаты ли вы, мэтр Рене, но если я найду в вас верного друга, то, поверьте, вы от моего пребывания в вашем доме лишь выиграете.
Чтобы гостья, навязанная ему королевой-матерью, ни в чем не нуждалась, Рене был вынужден временно переместиться на третий этаж, в кабинет, прилегавший к лаборатории, так что в распоряжении Тофаны и ее оруженосца оказался весь второй этаж.
Подобное ниспровержение привычного образа жизни, конечно же, не могло привести парфюмера в восторг, но если он и был чем-то недоволен, то ничем этого не показывал.
Королева сомневалась в его талантах… в определенной области. Прослышав про репутацию этой современной Локусты[8], Екатерина решила его от себя отдалить.
Недовольства таким решением королевы-матери он не выказал, но про себя подумал, что, если сицилийские яды окажутся ничуть не лучше ядов флорентийских, в будущем он станет брать с Екатерины за свой товар в десять раз большую цену.
Проводив королеву на второй этаж, Рене почтительно удалился, оставив ее наедине с Тофаной.
Несмотря на свои пятьдесят два года, Екатерина Медичи была еще довольно красива, а траурный костюм, который она не меняла со дня смерти своего супруга, короля Генриха II, был ей весьма к лицу.
Слегка кивнув подобострастно преклонившейся перед ней Тофане, она опустилась в большое кресло.
Несколько минут женщины провели в молчании, лишь украдкой поглядывая друг на друга.
– Вы сицилийка, полагаю? – спросила наконец королева, и в голосе ее прозвучали былые звонкие интонации.
– Да, госпожа, – ответила Тофана, – я родилась в Неаполе.
– Сколько вам лет?
– В сентябре исполнится сорок один.
– Ваши родители живы?
– Нет, госпожа. Моя мать еще недавно была жива, но три года тому назад она умерла… умерла не своей смертью.
– Как так?
– Ее убили.
– Убили!
– Как прежде убили и отца моего, и брата. Чтобы наказать их…
– Но за что?
– За то, что они имели такую дочь и сестру!
Последние слова Тофана произнесла глухим голосом.
– В Италии, очевидно, вас ужасно ненавидят, – продолжала Екатерина.
Тофана гордо вскинула голову.
– Ну и пусть… За эту ненависть итальянцам воздается сторицей.
Королева улыбнулась.
– Да, – сказала она, – уж это-то мне известно.
На сей раз Великая Отравительница посмотрела прямо в глаза собеседнице.
– Мне следует воспринимать слова вашего величества как упрек?
– Нет! – живо возразила Екатерина. – Нет! Пожелав извлечь выгоду из… ваших знаний, я была бы слишком несправедлива, если бы упрекала вас за то, что вы…
– Само собой разумеется: каждый мстит как может. Но вы, кажется, обязаны вашим знаниям возможностью не только мстить, но и обогатиться…
– В обмен на смерть мне давали золото… много, очень много золота всего за несколько составленных мною капель. Какое мне было дело до жизни совсем не знакомых мне людей, которые, возможно, ненавидели меня, даже не зная меня лично?
– Но как вы приобрели эти знания?
– Это слишком долгая история, госпожа, которая возбудила бы во мне очень тяжелые воспоминания, поэтому если ваше величество позволят…
– Мы отложим ее до другого раза. Пусть будет так, пусть будет так!.. Вы знаете астрологию? Магию? Умеете читать судьбу человека по звездам и составлять гороскоп? Гадать по внутренностям известных животных, убитых в известные часы и при известных условиях?
Тофана отрицательно покачала головой.
– Нет, госпожа.
– Нет! – повторила Екатерина с некоторым изумлением. – Но ведь магия и астрология – тоже прекрасные науки. Косма Руджери, который меня им обучал, весьма в них сведущ.
– Я этого и не отрицаю, но…
– Но?.. Говорите, говорите откровенно! Вы не верите в оккультные науки?
– С позволения вашего величества скажу честно: я действительно верю лишь в то, что вижу… что мне показано, доказано… И так как до сих пор, несмотря на все проклятия, сыпавшиеся на меня, Господь Бог, этот каратель всех неправедников, ни разу не наказал меня за мои… грехи, то я не верю больше ни в Бога, ни в дьявола. Мы рождаемся с нашими наклонностями, нашими добрыми и злыми инстинктами, которые обстоятельства жизни либо развивают, либо же уничтожают. Мы творим добро или зло, поскольку находим в этом либо выгоду, либо удовольствие.
– А смерть? А загробная жизнь?
– Смерть? Что есть смерть, как не бесконечный сон? Загробная жизнь? Я убила – из мести либо по призванию – столько людей, что ими можно было бы населить целый город, но разве хоть одна из моих жертв встала из могилы, чтобы упрекнуть меня в преступлении? Ни единая! Поверьте, госпожа: небеса пусты, ад же существует лишь в воображении людей боязливых!
Екатерина Медичи покачала головой.
– Теперь я понимаю, – сказала она, – почему вы действуете так смело. Вы ни во что не верите!
Тофана важно поклонилась.
– Простите, госпожа, но я верю в радость, в гордость служить такой великой королеве, как вы.
– И в то, что эта королева осыплет вас золотом?
Тофана презрительно улыбнулась.
– У меня и так больше золота, чем мне необходимо, – ответила она.
– И тем не менее пусть вы ни во что и не верите, – продолжала Екатерина, и в голосе ее также появились высокомерные нотки, – вы ведь не станете, я полагаю, служить мне бескорыстно? Каким-то мотивом, согласившись приехать во Францию, в Париж, чтобы предоставить ваши таланты в мое распоряжение, вы ведь руководствовались?
– Да, госпожа, мотив у меня имеется, и очень серьезный. В Италии мне в последнее время стала грозить опасность, а здесь, в Париже, под вашей могущественной и благосклонной защитой, я надеюсь жить вполне спокойно.
– А!.. И… это все? Богатой, все еще красивой, вам, для полного счастья, будет достаточно спокойной жизни в этой стране?
Екатерина буквально сверлила сицилийку взглядом, но та спокойно ответила:
– Да, госпожа, этого мне будет вполне достаточно.
– Хорошо, – промолвила королева. – Можете быть уверены, что с этой минуты вы находитесь под нашей защитой. – Ну, а теперь – королева вдруг изменила тон, – прежде чем я уйду… нельзя ли… Граф Лоренцано ваш друг… ведь он друг вам, не так ли?
– Полагаю, что да, госпожа.
– Так вот, граф Лоренцано чрезвычайно возбудил мое любопытство, рассказав мне о замечательных свойствах некоторых из ваших ядов… Нельзя ли… прежде чем мы расстанемся…
– Испытать один из них? Для того, кто хочет, все возможно, госпожа. Но, должна заметить вашему величеству, что, прибыв лишь этим вечером в Париж, я совершенно не знаю…
– На ком можно было бы испытать его без сожалений? Справедливо! Но постойте, я часто бываю здесь, в этом доме, вследствие чего хорошо знаю весь персонал.
Екатерина Медичи позвонила в колокольчик. Вошел Рене.
– Я хочу пить, Рене, – сказала она, – а графиня, вероятно, тоже не откажется от стакана хорошего вина. Не пожалейте же для нас бутылки того славного осерского, которое у вас припрятано для друзей.
Рене поклонился и направился к двери, но королева его остановила:
– Скажите, Рене, служит ли еще у вас та молоденькая крестьянка-нормандка, алыми, как яблоки ее края, щечками которой я всегда так любовалась?