– А что, не я его отец? Почему же тогда у меня алименты отчисляют?.. Раз плачу, значит отец.
– Ладно, это всё я уже слышала. Сейчас я его гулять пошлю. Общайся, если сумеешь.
– Как, разве он дома был? Что же он мне не открыл? Я долго звонил. То-то мне показалось, что к глазку подходили. Это ты запретила ему открывать, так ведь?
– Ничего я ему не запрещаю. Но и приказать, чтобы он тебе открывал, не могу. Да и не узнал он тебя. Откуда ему тебя помнить?
– Ничего себе делишки! Как это – отца не знать? Должен знать и помнить, как же так. Может быть, и приказать надо. Странно ты его воспитываешь.
– Ладно, не будем с тобой о воспитании беседовать. Сейчас он выйдет. А следующий раз, когда заявиться надумаешь, хоть предупреди заранее.
Существо снова вернулось на скамейку и обратилось ко мне за сочувствием.
– Ну разлюбили друг друга, ну развелись. Я алименты плачу. Не пойму, чем она недовольна до сих пор?..
Существо явно ожидало от меня реакции, и я спросил:
– И давно вы… э… разлюбили друг друга?..
– Да, собственно, вот как ребёнок родился, мы вскоре и развелись. Так уж получилось. И до этого у меня другая семья была, и сейчас другая. Жизнь – штука сложная. Конечно, часто выбраться не получается, занят очень. Докторскую пишу, книги научно-популярные… А может, она обижается, что я из гонораров ничего не отчисляю?..
Больше мне говорить с ним не хотелось. Вышел Мяугли. Остановленный приветственным жестом, он послушно подошёл к скамейке.
– Здравствуй, здравствуй, – покровительственно зарокотало существо. – Как дела?.. Ты в каком уже классе, во втором?.. Ах, в третьем – прекрасно, прекрасно. Да ты садись.
Мяугли сел. Он не был похож ни на Маугли, ни на самого себя. Сгорбившись, он безразлично уставился в асфальт.
– А я вот решил тебя в кружок записать, в Дом пионеров. Кружок технического моделирования. Будешь там всякими моделями заниматься. Автомобили разные, корабли, танки. Там мой знакомый руководителем работает.
Мяугли молчал. Существо расстегнуло портфель, достало оттуда книгу.
– Ладно, иди поиграй, только не убегай далеко. А я пока монографию просмотрю, у меня доклад завтра…
Я сходил за «Вечеркой», выпил квасу и вернулся. Существо листало книгу. Мяугли сидел на корточках невдалеке, всматриваясь в какие-то травяные тайны, весь сжатый в комочек, словно он спиной ощущал присутствие странного существа, которое непонятно чего от него хочет…
* * *
Совершая в этот вечер свой неторопливый моцион, я снова увидел Мяугли и его маму. Они сидели на деревянном барьере песочницы, и я вспомнил тот вечер, когда впервые заметил этого мальчика. Это снова был свободный и независимый Мяугли, но теперь я вдруг увидел в нем ещё и будущего Мяугли-юношу, Мяугли-защитника. Мама уткнулась в его плечо, а Мяугли смотрел прямо перед собой, и в его задумчивых глазах мерцала расширяющаяся вселенная.
Место под солнцем
У Игоря на всё свои взгляды. Прямо не знаю, что с ним делать. Особенно трудно, что они меняются. Я очень хорошо помню, как он приучал меня звать его и маму по имени. Модно это, что ли, тогда было? Даже «папа Игорь» его не устраивало. Только Игорь да Ира. А потом, когда я совсем приучился, они развелись. Теперь ему нравится, когда я его папой называю. Или отцом, но это я не могу, это совсем по-книжному. А «папа» уж слишком по-детски. Я его так называю иногда, только если мы одни. Чтобы порадовать. А на людях… Сам приучил меня по имени обращаться.
С путешествием он, конечно, здорово придумал. Даже мама устоять не смогла, отпустила. Вряд ли он бы выбрался, если бы они не развелись. А так – пожалуйста. Я картинку из греческой мифологии помню: «Бой за тело Патрокла». Лежит этот Патрокл тихий, довольный, хоть и тело, а за него сражаются вовсю. Иногда я себя ощущаю вот таким телом. Стыдно, наверное, но мне это даже приятно. И полезно: вот в Среднюю Азию с родным отцом еду. Как Игорь повторяет, в страну Фирдоуси и Улугбека.
Но у него на всё свои взгляды. И хорошо ещё, если одни и те же. Когда не меняются, то ничего, можно приспособиться. Например, насчет путешествия я наизусть уже знаю. По его представлению, я должен:
1. Восхищаться окружающими красотами.
2. Почтительно слушать его разговоры с попутчиками, когда это расширяет мой кругозор.
3. Не слушать его разговоры с попутчиками, когда они касаются взрослых тем.
4. Быть вежливым, неутомимым, неприхотливым, общительным и любознательным.
5. Вести дневник.
К пункту первому я отношусь терпимо, хотя мне интереснее люди, чем красоты. Пункт второй тоже ничего. Пункт третий, конечно, возмутителен, потому что взрослые разговоры как раз самые любопытные. Ну да ладно, можно притвориться, что с головой ушёл в восхищение красотами или в чтение. С пунктом четвертым я, в принципе, согласен. Хотя, честно говоря, мама лучше Игоря понимает, что иногда человеку хочется и покапризничать, и пожаловаться, и побыть одному. А вот пункт пятый, насчет дневника, мы с Игорем понимаем вообще по-разному.
Игорь имеет в виду, что я буду описывать в дневнике свое восхищение красотами и расширение кругозора. Я с ним с самого начала решил не спорить, только условился, что никому не буду показывать то, что пишу, даже ему. Поэтому я в дневнике могу просто разговаривать. С другими ведь разговариваешь больше для них, чем для себя. А здесь для себя. О красотах и в путеводителе достаточно написано.
Так что я валяюсь сейчас на своей любимой верхней полке и пишу, что мне в голову придет, а Игорь внизу радуется, какой я культурный. Только лучше бы ему эта тетрадка на глаза не попадалась, когда меня рядом нет. Он, конечно, человек хороший, но ему же может захотеться заглянуть во внутренний мир сына. Ему непременно покажется, что я недостаточно уважительно о нем пишу. Он у меня всё время помнит, что он разведенный отец, хотя я его люблю вполне и даже очень.
Ладно, пойду разомнусь. В тамбуре, я заметил, у одной двери стекла нет. Постою там, пока Игорь не спохватился, что меня может ветром унести. Приятно, когда окно без стекла. Когда оно – в жизнь. Чувствуешь, как едешь.
* * *
Познакомился с проводником. Его зовут Яшка. Он сам себя так называет. Он проворный, черноглазый, и с ним очень весело. Есть в нашем вагоне ещё и второй проводник, но он целый день дрыхнет у себя в проводницком купе. Или чай пьет. Ночью, Яшка говорит, тоже дрыхнет. А вкалывает Яшка. Яшка подметает, кипятит воду, разносит чай и со всеми подряд шутит. А со мной серьезно разговаривает, хоть и весело. Взрослые редко умеют с теми, кто помладше, серьезно разговаривать. Яшка умеет. Он туркмен и живет в каком-то Лаваке, мимо которого пойдет наш поезд. Яшка там сойдет, а потом снова сядет на обратном пути. У Яшки там жена и дочка. Он по ним очень скучает. В поезде ему приходится плохо, потому что всё остальные проводники не туркмены, а их, туркменов, всего двое – он и парень через два вагона от нас. Еще у Яшки два металлических зуба, хотя он очень молодой (это он так говорит, но, по-моему, ему уже за двадцать). Зубы ему выбили в драке, когда они выпили много водки, и теперь уже сколько-то лет Яшка вообще не пьет водку и вино.