В общем, Максим и сам Виктор быстро влились в тусовку и вскоре стали принимать довольно активное участие в панковских мероприятиях «свинской» компании и всевозможных панк-акциях, о чем свидетельствуют очевидцы и чудом сохранившиеся фотографии.
По воспоминаниям участников компании Свиньи, тусовку очень веселили всевозможные загородные прогулки, распитие портвейна и различные хулиганско-панковские импровизации, эпатажные провокации, рассчитанные на обывателей, например демонстрация голого тела рыбакам и отдыхающим.
Федор Лавров, музыкант группы «Народное ополчение»:
«Они все бухали вместе. Просто я тогда еще в школе учился и не видел Цоя. Когда я познакомился со Свиньей, там уже сменилась тусовка».
Павел Крусанов:
«Каждая наша встреча сопровождалась радостным распитием портвейнов, сухих вин, горьких настоек и в редком случае водки, что было сродни разведке боем на незнакомой территории – мы тщились узнать, какие ландшафты скрыты там, за гранью трезвого сознания, и что за звери их населяют».
Не стоит сильно удивляться таким воспоминаниям. Молодежь (особенно предпочитающая рок-музыку) во все времена стремилась к «расширению сознания» различными способами и средствами. Этого не отнять и у нынешних 15–20-летних молодых людей. Просто реакция человеческого организма может быть разной: юношеское увлечение или зависимость до конца жизни… А всевозможные приключения и происшествия, думаю, составляли не меньшую часть жизни многих читателей этой книги.
Антон Галин:
«Сейчас, по воспоминаниям, может сложиться такое впечатление, что все эти люди – особые. Но ничего особенного, у нас была обычная жизнь. Советская и постсоветская. Ну ходили и хохотали. Никакой политики, кстати. Все были абсолютно аполитичны. Абсолютно никакой антисоветчины. Ну так, иронично относились к Брежневу, но ни об одном из своих знакомых я не могу сказать, что это был такой ярый антисоветчик типа Солженицына. Все просто как-то оттягивались, реально оттопыривали свою жизнь, как хотели. Тогда просто не было ничего. Просто пытались весело проводить время. Никаких развлечений, никаких дискотек, ничего нет. Развлечений никаких. Если сам себе не придумаешь, то никаких и не будет…»
Евгений Юфит:
«Как-то мы с Цоем шли на место сбора компании. Пока шли, Цой нашел дохлую утку и стал тащить ее за лапу, хотел порадовать Свинью. Она была еще не тухлая, но так… запашок уже шел. Когда проходили мимо трамвайного кольца со зданием для диспетчеров, выскочили пять водителей, они сказали нам: ”Все, ребята, идите к нам, вы убили утку, сейчас мы милицию вызовем“. Мы с Цоем с радостью пошли, естественно… Эти начали звонить в милицию, но та отказалась ехать из-за дохлой утки… К тому же в здании, куда нас привели, из-за запаха стало ясно, что утка абсолютно несвежая… И когда нас спросили: ”А где вы ее взяли?” – мы ответили, что ”убили ее дней пять назад и вот все ходим с ней, не знаем, куда ее…”»
Алексей Рыбин:
«Мы подходили к пивным ларькам, покупали пиво и выливали его друг другу на головы, чем повергали в кому очередь мужиков, дрожащих от похмелья, которые стояли сорок минут за кружкой пива, – и вот какие-то уроды, отстояв эту очередь сорок минут, с шутками и прибаутками покупают себе по кружке пива и друг на друга его выливают… Люди просто цепенели. Никто нас не бил за это, потому что они не могли даже пошевелиться, они были парализованы этим зрелищем. Никто не кричал, очередь просто замирала… В милицию же нас не забирали, потому что менты не понимали, что это такое».
Очень часто можно услышать рассказы Рок-клубовских «стариков» о том, как Свинья и Цой покупали шарики в киоске, наполняли их использованными презервативами и окурками, привязывали на нитку и спускали из окна на подоконники к соседям… К примеру, Антон Галин, друг детства Виктора Цоя, рассказывал, как они с Цоем ловили голубей, креативно раскрашивали их красками под попугаев и выпускали обратно на улицу. Доказать правоту или лживость подобных историй сегодня уже попросту невозможно. Да и не нужно, наверное.
Павел Крусанов:
«Ребят этих отличал здоровый цинизм и бестрепетное отношение к жизни, что немудрено – в девятнадцать лет думаешь, что друзья вечны, а счастье может длиться пусть не годами, но все равно долго. Когда Пине (Пиночету) милиционеры в ЛДМе отбили селезенку, Цой на мотив известного по той поре шлягера (”У меня сестренки нет, у меня братишки нет…“) сочинил собственную версию этой песенки, которую в присутствии пострадавшего всякий раз негромко озвучивал:
Характерно то, что это вовсе не казалось нам бестактным: все смеялись, даже бедный Пиня…»
Позднее Максим Пашков вспоминал:
«Надо отдать должное Виктору Цою. Он хотя и участвует в этих мероприятиях (спали и мылись все вповалку, голыми), но на фоне других сохраняет человеческое лицо, чувство юмора и не опускается до пошлости. Цой был гораздо консервативнее всей остальной компании и в наших ”забавах“ никогда не шел до конца. Наверно, это шло от какой-то его внутренней застенчивости… В нем никогда не было разнузданности».
Осенью 1980 года «Палата № 6» распалась, потому что лидер группы и автор песен Максим Пашков утратил интерес к занятиям музыкой, поступил в театральный институт на курс В. В. Петрова и ушел с головой в театральную жизнь. В начале 1981 года группа выступила на сейшене в общежитии СПБГТИ на улице Здоровцева в компании с «Пеплом», где к ним присоединился флейтист Борис Ободовский из только что распавшегося «Пилигрима», но той же весной «Палата № 6» окончательно ушла в прошлое.
Евгений Титов:
«Когда Свинья поступил в театральный институт в 1979 году, отец ему передал каким-то образом в подарок некоторую сумму денег, и эти деньги все были потрачены на музыкальную аппаратуру. Также что-то добавила Лия Петровна. Весь аппарат стоял дома, включая барабанную установку. И начались почти ежедневные домашние репетиции и веселье. Угрозы соседей, приходы участкового, милицейских нарядов – мама отбивала все наезды. И в конце концов договорились, что до 19.00 можно греметь и ”репетировать“ как угодно, но не позже. Это всех устраивало. Тогда же он познакомился с Цоем и Алконом (Максим Пашков), и у Свиньи репетировала ”Палата № 6“ – группа, в которой Цой играл на бас-гитаре. У Цоя тогда еще не было собственных песен. Его тогда выгнали из реставрационного училища, а Свинья бросил театральный и нигде не работал. Они почти каждый день проводили вместе на Космонавтов, у Свиньи дома или где-то еще. Так было года два, пока Цой не переметнулся в компанию Гребенщикова».
Вот что рассказывал сам Андрей Панов:
«А я как раз в это время свалил из театрального, ни черта не делал. Сидел дома, играл на гитаре, группу подыскивал. Сам до этого полгода как за гитару взялся. Аппаратуру купил, меломанство забросил… Поступал в институт, и тут на мои плечи падают полторы тысячи деревянными – от папы. Мой папа свалил из страны законным путем в семьдесят третьем. И по их правилам, если ребенок учится, бухгалтерия оплачивает обучение. Финансирует его образование, значит. Конечно, я сразу купил всякого: барабаны там, три-четыре гитары… Все на это ухнул, короче. Взялся сразу за гитару и настолько заразился, что поехал и поехал. Каждый день с утра до ночи».
Как вспоминал Илья Смирнов, двух месяцев обучения на курсе Игоря Горбачева Андрею хватило, чтобы решить окончательно: «Играть надо в жизни, а не на сцене». Как видно из воспоминаний Свиньи, он, получивший от жившего за рубежом отца приличную сумму денег, покупает неплохой набор аппаратуры, музыкальных инструментов и создает первую в стране панк-группу, куда чуть позже приглашает Цоя играть на бас-гитаре. Цой, обладавший некоторым музыкальным опытом, согласился помогать на репетициях и концертах и первое время добросовестно выполнял функцию бас-гитариста, что очень нравилось Андрею, поскольку из тогдашнего окружения Свиньи играть толком никто не умел.
Андрей Панов:
«Конечно, я у Цоя много спрашивал – типа аккорды не аккорды… Как это сделать, как взять… У Максима с Витей группа была в техническом плане очень сильная. У нас сейчас таких нет. Ни в Рок-клубе, нигде. Потому что люди занимались музыкой, а не то что там – в рок играли».
Многие друзья Свиньи, да и сам Андрей, частенько подтрунивали над Цоем, призывая его к сочинению собственных песен, но Цой как-то умело уходил от темы. Видимо, сказывались комплексы, которые появились из-за влияния Максима Пашкова, считавшего себя бесспорным лидером в «Палате № 6». Но вскоре, после дружных уговоров друзей, Цой все-таки пробует что-то сочинить сам, и у него получается.
Вот что рассказывает об этом Андрей Панов:
«Цой был басистом, ничего не писал тогда. Поскольку Максим относился к нему несколько иронически, что ли, Цой был всегда очень зажатый. Комплексанутый, даже так скажу. Когда же мы остались с ним, два бездельника, я чуть ли не каждый день стал приезжать к нему по утрам. У него любимое занятие было снимать с пленки. Или читать. С ушами все в порядке, снимает, как рентген. Jennifer Rush снял, что удивительно! Там маразматические аккорды, очень сложно… Очевидно, что человек, который жутко много читал и жутко много снимал, должен был и сам начать писать, но у него был комплекс… И вот однажды, когда мы толпой писались у меня, мы на него насели: что тебе, мол, стоит стихи написать, музыку сочинить… Цой все кривлялся, а мы выпили и наседали, наседали… Он вышел в коридор и с натуги чего-то написал, помню, даже была там фраза о металлоконструкциях. Наша была накачка, панковская. Типа – все панки, все против… Мы посмотрели – действительно неплохо написал. В первый раз. А потом прорвало. Очевидно, если человек с малого возраста читает, аранжирует, должно было прорваться».
Олег Котельников, художник, друг Виктора Цоя:
«Андрей Панов, между прочим, именно он повлиял на Цоя в свое время, чтобы тот занялся написанием песен. Вместе играли – Виктор играл на басу и все время молчал. Неожиданно выдал какое-то двустишие, на что Свинья ему резко сказал:
– Ты должен песни писать, стихи. Мы все пишем, а ты сидишь и молчишь все время. Не стесняйся, у тебя получается лучше, чем у нас. Одни эти твои две строчки обо всем говорят – пиши, Витька, пиши!
Свинья, как все знают, был начитанный, образованный, папа у него был известный и крутой балетмейстер, авторитет у него был. И Виктор стал писать, а спустя полгода-год записал первый альбом».
Как было на самом деле, неизвестно, но прорыв действительно произошёл, и с одобрения друзей Цой начал сочинять что-то свое. Самой заветной мечтой его была покупка нормальной гитары. И вот когда однажды родители уехали на юг, оставив сыну девяносто рублей (из расчета три рубля в день), Виктор немедленно потратил все деньги на приобретение двенадцатиструнной гитары.
Андрей Панов:
«Был такой хороший случай. Родители уехали на юг, оставили Цою девяносто рублей из расчета треха в день. А у Цоя была мечта, как и у всех, – двенадцатиструнная гитара. Он побежал и тут же ее купил. 87 рублей она стоила. А на сдачу, поскольку голодный, у парка Победы купил беляшей по шестнадцать копеек. И, значит, натощак их навернул. Он очень долго потом это вспоминал. Говорил, лежал зеленый, один в квартире, блевал, умирал. До туалета было не дойти. Лежал несколько дней. С тех пор беляшей не ел».
Месяц Цой жил впроголодь, но зато теперь у него была гитара, о которой он так долго мечтал. И вот вскоре счастливый обладатель двенадцатиструнной гитары, оправившись от последствий отравления, явил на свет песни «Вася любит диско» и «Идиот».
Андрей Панов:
«Мне нравилось, я ему подыгрывал. Потом Цой просто стал репетировать с моим ВИА…»
Антон Галин:
«Все играли как-то сессионно в ”АУ“. Были такие сессионные музыканты, играли сессиями. Все приходили к Свинье. Это был лишний повод выпить, и все говорили – сегодня будем играть что-нибудь. Все просто нажирались винища и что-нибудь там потом играли».
Борис Стожаров, знакомый Виктора Цоя:
«Цоя я помню. Когда он приходил, сидел в углу, что-то мычал-бренчал, что-то играл…»
Панов часто хвалил Цоя за то, что он мастерски снимал аккорды всевозможных западных групп и умело пародировал многих советских исполнителей, в частности Боярского, чьи стиль и манера в какой-то мере повлияли на молодого Цоя.
Андрей Панов:
«Он неплохо пародировал советских исполнителей – жесты, манеры… Особенно он любил Боярского. И Брюса Ли, но это уже потом. А с Боярским было заметно очень. Он ходил в театры, знал весь его репертуар, все его песни. Ему очень нравилась его прическа, его черный бодлон, его стиль. Цой говорил: ”Это мой цвет, это мой стиль“. И действительно знал и исполнял репертуар Боярского очень неплохо».
Мнения самого Цоя о Боярском, увы, не сохранилось, но вот что касается черного, то доступны несколько интервью Виктора, в которых тот говорит о своей любви к этому цвету.
Алексей Рыбин:
«Мы Боярского слушали, развлекались, и Виктор некоторые песни наизусть знал. Да что там Боярский! Мы на концерт Валерия Леонтьева в СКК ходили! Это же было профессионально, почему не посмотреть. Я вот Эдуарда Хиля люблю до сих пор».
Евгений Титов:
«Да что там Боярский… Мы со Свиньей на концерт Педко Педкова вместе ходили, сидели на первом ряду, ”фанатели“. Даже билеты покупали. В начале 80-х был такой болгарский эстрадный исполнитель, с усами как у таракана или Вилли Токарева, с кордебалетом. Может, это творческий псевдоним был такой, я не знаю. Мы афишу увидели, прикололись – решили сходить. Может, его звали Петко Петков, но все равно смешно. Он был не просто Педко, а еще и Педков. Двойной удар. И афиша была красивая – в центре сидит этот шпендик Педко, с огромными, торчащими в разные стороны усами, а его облепила толпа полуголых девок, и все довольные. Круто, в общем… Боярский отдыхал».
Антон Галин:
«Я прекрасно помню, как я, Свинья, Цой и еще пара персонажей культовых ходили в оперу с пивом. Сидели там, пиво жрали на балконе и слушали оперу».
Сергей Селюнин, музыкант группы «Выход»:
«Как это ни странно, Цой и Боярский были очень похожи. Не то чтоб на одно лицо, нет, но в том, как они проходили мимо ”Сайгона“. Оба в черном и по сторонам старались не смотреть. В общем, такие оба индифферентные. Разница только в том, что Михаил Сергеевич служил в Театре Ленсовета, и ”Сайгон“ ему, по большому счету, был не нужен – просто по дороге попадался, а Цой, когда уже почти великий стал, по старой памяти наверное, забредал случайно. И еще одно существенное отличие: Цой увидит Марьяну и давай бурно целоваться, а Боярский никого у ”Сайгона“ не целовал совсем. Брезговал, наверно».
Про симпатии Цоя к Боярскому не очень ясно, поскольку спутники молодости Виктора говорят одно, а вот друзья более позднего периода такого увлечения засвидетельствовать не могут.
Рашид Нугманов, режиссер фильма «Игла», вспоминал:
«Дело в том, что ни сам Виктор, никто из его близких, с кем я общался, о таком увлечении не говорил. Но ведь противоречия тут на самом деле нет. Если уж быть педантичным, то надо бы, конечно, уточнить, чтобы потом не было разногласий. Я никогда не слышал от Виктора о его интересе к Боярскому или об их встречах».
В октябре 2014 года журналист газеты «Правда Севера» опубликовал интервью, взятое у Виктора Цоя в конце июня 1990 года. Приведу отрывок:
– У вас были какие-то очень любимые исполнители в детстве, в отрочестве?
– Цой (смущенно улыбаясь): – Я Боярского очень любил. Честно… И, конечно, Владимира Семеновича Высоцкого. Я и сейчас его люблю.
Кстати, что касается самого Боярского, то, когда Цой уже станет более или менее известен, именно он будет цензором по «литованию» текстов, курировавшим группу «КИНО».