Тетки приходили с работы злые и вечерами пили водку, в выходные дни переходя на жуткие запои. Они собирали деньги, чтобы уехать на большую землю, и помогали детям переводами, потому что, оказалось, что они бывшие зечки после «химии». У них там, где-то, на большой земле, были семьи и мужья, но это было так далеко, что навестить их родственники никак не могли. Поэтому тетки ненавидели свою работу до тошнотиков и проклинали судьбинушку в хвост и в гриву.
Я записалась в местную библиотеку, набирала там горы книг, загораживалась ими от теток и читала, читала… тоже запоем. А что было делать? Нужно было, как этим теткам, прокармливать себя и тоже собирать деньги на билет домой.
Билет в купе поезда, который шел до Москвы восемь суток стоил сто девять рублей, плюс на еду на восемь дней, плюс в Белоруссию ещё сколько-то, плюс Лариске долг! Ученические два месяца платили по двадцать пять, минус пять общага, минус еда, минус я с никакими шмотками, после лета уходящая в зиму. Я же в «дальнее плаванье» собралась, и за шмотками в том числе, а сама на стройке оказалась! Минус я молодая дурочка, девятнадцать лет в октябре стукнуло, потусоваться хота! А я в книгах носом, хотя нормальные инстинкты звали в «злачные места», только не такие, как показывала мне Лариска.
Месяца три я честно работала до боли в мышцах. Ученице что доверяют? Правильно! Убирать мусор, мыть окна и батареи, подтаскивать банки с краской, выметать пылищу и прочую муру. Но месяца через три мне стали доверять красить окна. Я с самого детства любила и умела шить, а это очень усидчивая работа. Она заставляла быть очень аккуратной, поэтому я потихоньку приспособилась к окнам накрепко. На чем меня и оставили в покое. И стала я натаскиваться на раскрашивание окон, как слон на ношение бревен в Индии.
В конце концов, я сдружилась с молодой малярихой, которую звали Лена, и которая тоже жила в общаге, но была из близлежащей деревни, и стала с ней осваивать просторы большого города.
Самое действительно «злачное место» в городе Владивостоке, которое подходило нам по карману, было кафе «Пингвин». Правда, находилось оно на другом конце города, но зато публика там была вполне даже приличная.
Мы покупали в складчину одну бутылку дешевого вина и ехали в кафе. Вино добавлялось в коктейль, состоящий, черт знает из чего, но он был в высоком и узком стакане с соломкой, и красного цвета, а добавлять в него вино из сумочки под столом было очень даже запросто. Так мы умудрялись, натанцевавшись до сыта, по дешевке провести время с одним единственным коктейлем.
Там я познакомилась с очень интересными молодыми ребятами. Это оказались сливки местного общества. Один был сын начальника порта, Белошапкин Володя, второй настоящий «капитан дальнего плавания» Борис Чурилин. Ещё один, тоже капитан, но близко ходящий рыбак, Женя Хижняк. И ещё несколько ребят за давностью лет, плохо оставившие в моей памяти свои фамилии.
Мы придумали сами себе легенду, что, якобы на стройке, проходим практику. Я, типа, два курса ЛИСИ (Ленинградский инженерно строительный) имею за спиной, и приехала по направлению, а Лена местная, тоже что-то институтское во Владике на практике осваивает. В общем, мы девушки почти ученые, почти с дипломами… и к нам всякие такие не подходи! Нам приличные ребята нужны. Вот мы их и высматривали. А эти были очень даже приличные.
Интерес лично для меня представлял только один из них и интерес «извращенный». Я с самого детства была «не как все». Меня вечно несло в коммерцию. Ещё в седьмом классе я уже пыталась зарабатывать «бабки». Мы, тогда, жили в стране жуткого дефицита, поэтому пытались что-то такое придумать для моды, до чего сама мода в жизни бы не додумалась.
Я, например, дома шила платья и продавала их «из-под полы» на толкучке, у нас в Орше. Бралась одна мужская майка, в рубчик, лишнее обрезалось. К этим остаткам от майки пришивались рукава-фонарики из ситца поярче. Вокруг горловины вырез рамочкой-каре отделывался тем же ситцем, из-под которого выглядывала кружевная сборка. Юбка была из ситца же, плюс оборка и отделка кружевом. Кружево белого цвета, так называемое бельевое. Простые, белые кружева. К этому шедевру из ситца и трикотажа пришивался «лэйбл» покруче, с непонятными словами на любом языке и толкался народу как импорт.
А тут портовый город и в нем настоящий «капитан дальнего плавания», который и на самом деле был капитан. Боря Чурилин. Он «ходил» в Японию три, четыре раза в месяц! Представляете? Он же оттуда таскал шмотки, но таскал только по заказам знакомых, а не для продажи. А тут я! Оголодавшая фарцовщица, которой нужно домой попасть. Обратно. И я подписала, таки, Борю на совместный бизнес. Он стал возить из Японии шмотки на продажу под мой заказ.
Килянуссс! Больше между нами ничего не было. Хотя Боря был тогда холост.
А в то, коммунистическое время, за любой «бизнес» сажали, а за этот «бизнес» так сажали, как вам во сне и не снилось! А высылали дальше, чем видишь! Дальше Владивостока, в, типа, город Магадан. Поэтому нужно было соблюдать конспирацию. Супер конспирацию. Шмотки заказывались лично, с глазу на глаз, на ушко и шепотом, а лучше в ванной, под шум воды. А уж как вывозились из Бориной квартиры, я вообще молчу!!!
Боря снял у знакомой бабушки комнату «для блядок», куда затаскивал кульки и пакеты без завоза в свою квартиру, а я приезжала на трамвае сугубо по темноте, скреблась в дверь без звонка, и увозила тряпки в дырявой авоське к себе в общагу. Уезжала я только обязательно утром, пока народ ещё спал, а Боря, типа, «ушел ещё ночью», так я врала бабке. За то все местные девицы щеголяли в японских шмотках по городу и в кафе «Дельфин» и очень гордились собой.
В своей холостяцкой квартире Боря жил сам и там же собирались его бесчисленные друзья и подружки. Там мы пили экзотические напитки из необыкновенно красивых бутылок!!! курили настоящее, американское, красное «МАЛЬБОРО»!!! и слушали музыку…!!! Даааа…
Квартира у Бори была выдающаяся! Настоящая берлога истинного холостяка. В те времена это было невиданной роскошью! У холостяка и квартира!!! А сама квартира и не квартира вовсе, по теперешним понятиям, а набор из трех чуланов. Хрущевская однокомнатная распашонка, с балконом, совмещенным санузлом, с проемом в комнату и шестиметровой кухней вправо. В комнате слева стоял замученный любовями, страшно скрипучий диван, который пытался спрятаться одним углом за шкаф, справа черно-белый телевизор на столике из четырех ножек, переключающий каналы исключительно с помощью пассатижей, старый магнитофон на полу с катушками и лентами, а прямо на входе, у стены анфас, стоял стол со стульями. Выдающийся стол, за которым пересидело пол Владика.
Над этим столом висела большая фотография человека с гитарой, который сидел именно за этим же столом, окруженного восторженной толпой моих знакомых, которые дружно смотрели ему в рот.
Все остальное, свободное пространство квартиры, включая кухню, заселяли именно те самые пустые, экзотические бутылки со всевозможными заграничными этикетками, которые даже выбросить было жалко. Красота жа!
А потому, что места на балконе уже не было давно.
Боря гордо рассказывал мне про человека на фото. Это был его школьный друг, точнее кореш, артист и певец. Сам Боря был москвич, учился в высшей мореходке тоже в Москве и сильно дружил с этим, который на стене и с гитарой.
А я же дурочка из провинции, не из Питера же. Я откуда знала, кто такой этот Владимир Высоцкий? Я даже и понятия не имела!
Тогда Боря стал меня знакомить с «его творчеством». Творчество это было записано на кассетах. Вот его-то мы и прослушивали с «кайфом», пока считали пачки денежек, радующие наш глаз, и согревающие душу будоражащими воображение песнями.
Творчество состояло из смешных песенок о 33-х богатырях, о том, из каких опилок гонят водку и как ее пьют, про клоунов, а особенно баньку, которая пелась с таким надрывом, что мне, по провинциальной глупости, было его даже жалко, как он хрипит, родимый! Когда я делала об этом свои глупые замечания, Боря так ржал! От души! А я-то не понимала. Типа, не догоняла.
Но потом я стала слушать чаще, вслушиваться, догонять и ценить, и мне даже стало нравиться. Особенно песня про «баньку». Она меня так цепляла, что когда Боря не видел, даже слезу рукой ловила. Очень мне его песни стали нравиться. Во-первых, потому, что содержательно по смыслу, а потом стало нравиться ещё и потому, что сильно выбивалось из общей песенной массы, восхваляющей идеи и достижения социализма во всей его надуманной красе. Во всяком случае, его песни не были, типа «Марш Энтузиастов»….
Это было так давно, Боже мой, аж в семьдесят втором году, когда Высоцкого ещё мало кто знал и в столице-то, а уж в моей провинции – чему удивляться!
Хотя я по тем временам была девушка «продвинутая». Дело в том, что у меня были друзья моих знакомых, те самые инженеры, которых раньше засылали к нам в провинцию на наш «почтовый ящик» из всевозможных ВУЗов Страны и из разных городов. Особенно продвинутыми были москвичи или ленинградцы. Они были ещё те «столичные штучки»! Вот они-то и экспортировали к нам в глушь и гитары, и сопутствующие им песенки, вольно направленного характера. Одну из них, про богатырей, я слышала и раньше, от них, но понятия не имела, кто ее сочинил. Поэтому имя Владимир Высоцкий!!! прозвучало для меня открытием только в городе Владивостоке.
Так продолжалось аж до марта месяца, почти год, как я молярила в г. Владивостоке, а в конце марта произошло нечто!!! Знаковое событие.
Была суббота, выходной день. Самое время заняться делами. Я, как всегда, соблюдая конспирацию, звоню Борису. Он как раз должен был прибыть из рейса. Сначала трубку долго никто не брал. Я звонила три раза. На четвертый раз трубку взял какой-то мужик и очень сонным, скрипучим голосом говорит:
– Алло! Слушаю!
– Мне бы Бориса услышать? – нежно так, говорю я.
– Всем бы Бориса услышать! И мне бы тоже! – хрипло отвечает он.
– Вы, наверное, не поняли. Я прошу позвать к трубочке Бориса. – нудно повторяю я.
– Отвечаю ещё раз! Мне бы его тоже! Увидеть!
– А вы кто, собственно, такой? Я что-то вас раньше у Бори не наблюдала?
– А тебе какое дело? Я тебя тоже не наблюдал. – нагло так, отвечает мужик и бросает трубку.
Я звоню по-новой. Он долго не берет, а потом сразу начинает орать в трубку:
– Слушай! За…бала! Нету Бори, и где, я не знаю!
– Ну, ты и хааааам! Ты что же матом-то ругаешься, как сапожник! – тоже перехожу и я на ты.
– А я ещё и не начинал матом! – орет он. – А если начну, тебе мало не покажется!
– Я сейчас милицию вызову и заявлю, что к Боре в дом вор залез, потому, что Боря у нас человек уважаемый и просто так всякое говно в дом не пускает. – разозлилась я.
Я-то имела в виду, что у Бори полный дом бабок и даже может быть шмоток, засвечивать их перед чужим он не будет, значит или свой, но не сознается, или это какой-то левый. А милицией я его просто пугала. На всякий случай.
– Пошла ты на …! – заявил он мне и опять бросил трубку.
Не! Видали? Я звоню из автомата, у меня сорока двушек в кармане нету, стоять тут и бросать их в прожорливый автомат, у меня и три-то только с трудом нашлось, а он матом и трубку бросать…
Я опять набираю. Бросаю последних две копейки!
– Ты! Сука! – тут же заорал он нехорошим голосом. – Кончай тут наяривать! Я спать лег только утром, а ты не даешь мне выспаться! Если ещё раз позвонишь, я вырву провода из стенки! – и опять трубку бросил!
Такого трамвайного хамства я никак не ожидала! Я нашла у прохожих ещё одну двушку и опять поперлась в автомат.
Вот хам, так хам. – Пело мое нутро, о чем я ему и сообщила:
– Я тебе не сука! Я девушка и не надо тут обзываться! А ты хам трамвайный! Счас как приеду – точно мало тебе не покажется!
– Давай, давай, ковыляй! Я тебе твои ковылялки повыдергиваю! Это же надо, какая доставучая! – стал возмущаться он. – Ей говорят человеческим языком, а она как об стенку горох! Наглая сучка, кончай наяривать, дай проспаться! – уже взмолился он.
Не, нууу, мы это, человеческий язык понимаем. Когда человек просит человеческим языком, по-другому, это же совсем другое дело. Поэтому я трубку тихо так положила, и в общагу двинулась.
У нас с Борей была договоренность. Если что-то очень спешное, он мог мне в общагу позвонить, но наши вахтерши они, как и все вахтерши в общественных местах, самые главные начальники, а особенно в строительном общежитии. Смотрят на тебя свысока, морду воротят, голоса себе подобрали, как по заказу. Помните, сказку про козлят? Там волк себе спец. голос заказал, под козу? А наши вахтерши голоса себе заказывали «под волка». Поэтому звонить часто было противопоказано. Мало того, что они старались с помощью великого русского языка, пересыпанного матом, очень громко донести тебе кто и зачем звонил, так ещё докладывали начальству и унижали перед ним, как могли, обзывая звонившего чем-нибудь непотребным.
Но в тот день, часов в пять, Боря набрался смелости и позвонил.
Вахтерша орала, как резаная, на весь лестничный проем. Орала так, что мне стало слышно на втором этаже в комнате:
– Нинка! Иди к трубе! Тебя тут на блядки вызывают!
И это в семьдесят третьем году, мне, скромной девушке из провинции, из семьи, где никто и никогда не ругался матом изначально! И на все окружающее пространство. Ужас, да и только!
Я, вся краснея и бледнея, пошла к телефону.
– Нинуля. – скромно сказал мне Борис. – Я приглашаю тебя в гости сегодня вечером часов в восемь. У меня гость в доме.
– Я в курсе. – скромно ответила я, косясь на вахтершу. – Я с ним уже побеседовала.
– Я тоже в курсе, что уже побеседовала. Он сказал, что будет извиняться.
– Таак!!! – Тут же заорала вахтерша «волчьим голосом». – После одиннадцати я дверь закрою! Имей в виду. – и выдала проходящим мимо девчонкам тираду: – Все имейте в виду! Я вам тут блядство прекращу! Ходют и ходют мужики, ходют и ходют, мало этого, в окна лезут! Вот домой приедете, там пускай в окна кто хочет, тот и лезет, а тут у меня ни-ни! – она потрясла пальцем в пространство.
В Борином доме, ещё на лестнице было слышно, что в квартире много гостей. Стоял настоящий, загульный гвалт. Даже соседские тормоза явно не работали, значит, коллектив уже «принял на грудь», раз плевать хотели на них.
Боря открыл дверь весь красный и взъерошенный. Вид у него был довольный и уже «подогретый» спиртным.
– О! Проходи! – подхватил он меня под локоть и буквально потащил в комнату, где и сообщил всем громко: – А вот и она!
Коллектив так грохнул от хохота, что я даже опешила, но поняла, только что была в подробностях озвучена наша утренняя перепалка.
Я смотрелась, и что же увидала? За столом восседала вся наша пингвиновская компания, уже порядком подвыпившая, а слева, во главе стола сидел тот, кого Боря называл Владимиром Высоцким, собственной персоной! Прямо под фотографией. Точно в той же позе, и даже в похожей рубашке, точно так же нога за ногу и в руках гитара. Как будто сошел с фото и уселся за стол. Я опешила от неожиданности.
И ведь не предупредил же, гаденыш Борька.
Все ещё дружно ржали, когда Владимир встал и подошел ко мне очень смешной, типа, элегантной походкой, чуть подвиливая задом, взял мою руку, поцеловал и со смехом сказал:
– Мадам! Смею представиться! Хам трамвайный!
Компания заржала ещё громче. Я тоже не удержалась, потому что это, и, правда, было очень смешно! Мы дружно покатились со смеху. Володя хохотал громче всех и даже приседал. На глазах у него выступили слезы.
– Если честно. – сказал Владимир, после того, как их утер. – Меня ещё в жизни никто не называл хамом трамвайным. Честное слово! – Это где-то даже полезно! Когда тебя опускают на грешную землю и нежные, молодые, красивые девушки называют хамом. Я вам за это песню спою. А зовут вас как? – он прищурил один глаз.