Входит в ванную и погружается в воду. Этого вполне достаточно.
Да.
Ассистент кафедры нормальной физиологии боковского медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.
Где это произошло?
В Бокове, где же еще. Хотя, это мог быть и не Боков, а любой другой провинциальный город, коих не счесть на взъерошенной карте России. Огромная страна.
Ассистент кафедры нормальной физиологии медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.
Точная дата.
Пишется роман.
Это будет роман об интимных метаморфозах, деформациях и созидательных последствиях этих чудесных превращений. В конечном итоге – роман о новом демиурге, написанный в четвертом, разумеется, лице.
Анализ.
Анализ интимных перемен. Репортаж о том, как один человек вдруг, на ровном, как говорится, месте (казалось бы, на ровном месте), самым неожиданным образом становится совсем другим человеком. Отчет о том, как изменился мир, а вместе с ним человек. Или, наоборот, изменился человек, а вместе с ним и окружающий его мир. Эти процессы взаимосвязаны, и происходят постоянно. Это можно назвать круговоротом метаморфоз. Об этом можно было бы написать целый философский трактат. Ах, как хорошо, должно быть, писать философский трактат! Но вот меня заинтересовал конкретный человек. Точнее меня заинтересовали конкретным человеком.
Да.
Хотя, идея трактата весьма и весьма соблазнительна.
Да.
Но. Заказан роман. Что можно сделать? Разве что обмануть заказчика? Использовать против него его же оружие? Вариант?
Трактат.
Почему трактат, зачем трактат? А вот захотелось. Имею я право?
В данный момент, когда мои слова выстраивают свой ритуальный хоровод, большинство смертных шествуют по долгой-долгой лестнице наверх. На самый верх. Во всяком случае, мне кажется, что большинство смертных шествуют по долгой-долгой лестнице на самый верх. Зачем? Да чтобы помочить голову в облаках. Окунуть голову в облака и испытать блаженное, ни с чем не сравнимое блаженное состояние абсолютной пустоты.
Не думайте, что это странные или глупые люди. Нет, нет и нет. Они знают, что делают. Цивилизация как всякий компьютер имеет право на отдых.
Я же, тем временем, мало-помалу спускаюсь. Иными словами, организую встречное движение. И меня вовсе не пугает поджидающая меня в конце пути Большая Вода.
Ах!
Беляночка и Рута
Две крысы, белая и рыжая, Беляночка и Рута через окошко подвала наблюдают за беседой Ягнатьева и бродяги. Не стану тратить времени на рассуждения об особом интеллекте грызунов. Это знает каждый физиолог. А вас прошу поверить мне на слово.
Итак, Беляночка и Рута комментируют разговор наших героев.
БЕЛЯНОЧКА Моя коллекция множится.
РУТА Не думаю, что бродяге удастся затащить его в подвал.
БЕЛЯНОЧКА Рано или поздно он сам придет к нам.
РУТА Почему ты так думаешь?
БЕЛЯНОЧКА Он уже отказался от людей.
РУТА Не знаю, не знаю.
БЕЛЯНОЧКА Видишь, он кладет ему голову на колени.
РУТА Это еще не о чем не говорит. Может быть, это усталость.
БЕЛЯНОЧКА Нет, нет, он только что сказал, что не видит пути назад. Стало быть, двигаться ему придется вперед. А если двигаться вперед, подвал неизбежен.
РУТА Бродяга не поведет его в подвал. С ним будет слишком много мороки. Он не приспособлен к нормальной жизни.
БЕЛЯНОЧКА Бродяга не поведет, жена поведет. Какая разница, кто-нибудь все равно поведет. Да он сам придет, в конце концов.
РУТА Он не знает дороги.
БЕЛЯНОЧКА Ноги знают. Разве ты не замечала, что ноги у людей живут собственной жизнью?
РУТА У людей все органы живут собственной жизнью.
БЕЛЯНОЧКА Ноги – в особенности. Они относятся к своим ногам с огромным пиететом. Они зависимы от своих ног. Сегодня в большей степени, чем прежде.
РУТА Ты утрируешь.
БЕЛЯНОЧКА Нисколько.
РУТА А если он предпочтет ванну?
БЕЛЯНОЧКА Ванну?
РУТА Да, ванну. Что скажешь?
БЕЛЯНОЧКА Вот об этом я не подумала.
РУТА Прежде чем выводить умозаключения, надо хорошо продумать детали.
БЕЛЯНОЧКА Нет, к ванне он не готов.
РУТА Как знать, как знать?
Итак.
День за днем, неделя за неделей, однообразно, будто во сне, точно вода, капля по капле сочится жизнь. Каждый день человек видит свое отражение в зеркале, в витрине, в стекле троллейбуса, маршрутного такси, в блюдце… Ничего не меняется.
Нет, конечно, что-то меняется, отрастают волосы, щетина, мешки под глазами появляются и исчезают. Появляются и исчезают. Появляются и исчезают.
Да.
В целом же не меняется ничего. День за днем, неделя за неделей. И вдруг! И вдруг человек обнаруживает, что из зеркала на него смотрит совсем другой человек. Однажды. Утром или вечером. Вечером или утром. Изменился. Стал другим человеком.
Да.
И окружающий его мир вместе с ним изменился самым неожиданным образом. До неузнаваемости. Вместе с ним? Нет, не «вместе с ним». Чуть раньше. Или позже. Чуть раньше. Или позже. Хотя все взаимосвязано, «одновременно» в природе не бывает. Заявляю ответственно, как физиолог.
Вопрос.
Теперь главный вопрос. Вопрос вопросов, как говорится. А способен ли мир меняться вообще? Способен ли?
?
Я не беру во внимание перемену времен года, архитектуры, правительств или климата, ибо все это всего лишь игра мимики. Мимикрия. По большому счету. Мимикрия.
Способен ли мир к переменам? Способен ли? И способен ли меняться человек? Разве внешность его в глубокой старости, перед смертью не вторит его младенческому изображению?
ВвВвВвВвВвВвВвВв…..
Вы скажете, – Да что же это?!
Вы скажете, – Так нельзя!
Вы скажете, – Этак можно договориться невесть до чего!
Вы скажете, – Этак можно отрицать или, напротив, утверждать все что угодно!
Верно, верно. Верно. Ибо. Ибо мы воспринимаем все в ощущениях. В ощущениях каждая капелька жизни неповторима. Каждая капелька. А по сути?
Что скажете?
Вот в этом месте рассуждений и возникает фигура Ягнатьева. Фигура Алексея Ильича Ягнатьева, будущего демиурга.
Ягнатьев как раз увлечен Востоком.
Нет, это даже не увлечение, больше, значительно больше. Да он, может быть, над Востоком-то задумался пять-семь раз в жизни, но он пропитан им. Вот как бывает человек пропитан страхом, и о нем говорят «тревожный человек», или вожделением, и о нем говорят «любвеобильный человек». Притом, первому все равно убийство случится или кража, а второму – станет предметом его восторгов юная дева или женщина в летах… или вообще мужчина, если это период упадка империи.
Упадок империи
Упадок империи, вот что. Вот что!
Да.
Время теряет свою силу в период упадка империи.
Есть!
Как сладко жить в период упадка империи! Каждый день как последний. Океан сладострастия. Каждая встреча с себе подобным принуждает невольно задумываться, – Что там у нее (него) между ног? Все остальное второстепенно или отсутствует вообще. Ведь сегодня вечером или завтра – Смерть. Большая Смерть!
А в воздухе запах сахарной ваты. Сладости. Сладости и тернии здесь же.
Что это? Рим? Рим. Или Япония? Или Япония. Или Китай? Или Китай.
Что скажете?
Как эта слепая куколка Япония смогла проглотить Поднебесную? ума не приложу! Слон угодил в мышеловку!
Невозможно? Возможно.
Все же пропорции – штука чрезвычайно относительная.
Слияние.
Быть может, это не поглощение, но слияние? А возможно ли слияние вообще? Кто знает, что такое слияние?
Вы не знаете, что такое слияние?
Беляночка и Рута
РУТА Что имел в виду бродяга, когда вспомнил Кьеркегора?
БЕЛЯНОЧКА Лучше бы он не делал этого.
РУТА Почему?
БЕЛЯНОЧКА Это может оказать на Ягнатку слишком сильное воздействие.
Между собой Рута и Беляночка называют Алексея Ильича Ягнаткой.
РУТА О чем ты?
БЕЛЯНОЧКА Взять, хотя бы этот фрагмент: с этической точки зрения отношение Авраама к Исааку исчерпывается тем, что отец должен любить сына. Но этическое отношение низводится до степени относительного – в противоположность абсурдному отношению к Богу. На вопрос «Почему?» у Авраама нет иного ответа, кроме того, что это испытание, искушение, выдержанное им ради Бога и ради себя самого. Оба эти определения не отвечают одно другому в общепринятом языке. Согласно этому языку, когда человек творит нечто несогласованное с общим, про него говорят, что вряд ли он делает это ради Господа, подразумевая, что он делает это ради себя. Между тем парадокс веры лишен этого промежуточного звена – общего. С одной стороны, он выражает собой высший эгоизм (совершая ужасное ради себя самого), с другой – абсолютнейшую беззаветность, совершая это ради Господа…3
РУТА Думаешь, это может придти ему в голову?
БЕЛЯНОЧКА Боюсь, он уже готов к этому. А это, увы, дорога в ванну. Никуда больше. Жаль.
РУТА Не расстраивайся. Ты сама говорила, что рано или поздно все закончится подвалом. А с другой стороны, зачем он тебе нужен? И вообще, что ты с ними возишься?
БЕЛЯНОЧКА Не знаю. Впрочем, нет, знаю. Это – любопытство.
РУТА Что же в них любопытного, когда они все на одно лицо?
БЕЛЯНОЧКА Интересно, почему они так тянутся к смерти?
РУТА Думаю, ответ прост.
БЕЛЯНОЧКА Да?
РУТА Они пропитаны востоком.
Ягнатьев пропитан Востоком, и глаза его с каждым годом темнеют.
Большие купальщицы
Не выходят из головы «Большие купальщицы» Сезанна.
Стоит постоять подле «купальщиц» полчаса, всего лишь полчаса, и вы поймаете себя на мысли, – Слияние. Вы скажете, – Слияние, это же так очевидно. Слияние существовало всегда, и мы ощущали его всегда. Каждую минуту, каждую секунду. Так что и тратить время на долгие рассуждения по этому поводу смешно.
Итак.
Ощущения.
Еще раз подчеркнем «ощущения» и впредь будем держать это в уме.
Океан стал сушей, а суша – океаном. Как будто не Треплев, а, наоборот, Тригорин застрелился.
И путешествуют в невиданных рощах невиданные рыбы и прочие твари морские, а люди, напротив дышат жабрами. Океан стал сушей, а суша – океаном. Поменялись местами. Чудеса. Мистификация.
Еще говорят, – Чудеса в решете. Теперь рыбы не похожи на рыб, а люди на людей. Столько всего!
Менее всего перемены коснулись цапли, птицы с удивительным, более удивительным, нежели у пеликана или перцееда клювом. И это, заметьте, при общей невзрачности. При общей сирости и невзрачности.
Восток.
Восток, восток! Глаз не рассмотреть. Даже если очень захотеть. Даже если очень захотеть.
Однажды, раньше или позже наступает момент истины, назовем это моментом истины, когда мы ощущаем всю бессмысленность нашей речи. Я имею в виду каждодневную речь.
С этим легко спорить. И вы непременно станете спорить, если еще не испытали этого момента. Вы скажете, что всякий разговор – предыстория события. Но это не так, уверяю вас.
Повседневная речь
Повседневная речь – всего лишь звуковое сопровождение событий. Приблизительно, то же самое, что стон Шараповой на теннисном корте.
Когда было бы возможным записать нашу повседневную речь, предположим в течение суток, и после дать нам все это прослушать, первое, что придет в голову, будет звучать, – А кто это говорит? Уж, во всяком случае, не я. Точно, не я. Как-никак я видел себя в зеркале. Совсем другой человек. Совсем-совсем другой человек.
Мы одиноки. Мы одиноки на протяжении всей своей жизни. От рождения до самой смерти. Если улучить минутку-другую и прислушаться к себе, можно уловить это состояние.
Одиночество
Преодолев мглу, можно рассмотреть эту крохотную скромную и всегда смущенную, по-осеннему пахнущую яблоками с примесью копоти теплую бездыханную комнатку с подростковой кроваткой у окна, креслом-качалкой и кипельно белыми занавесками, где нет ни картинок, ни пожелтевших фотографий, ни утвари, где тишину можно подкладывать под голову, точно пуховую подушку. Стоит на мгновение увидеть эту комнатку, как многое становится очевидным. И настоящее, и, что немаловажно, бесконечное будущее.
Как видите, ничего общего с миром событий. Все намного значительнее. Главным в мире событий является мотивированная беседа. То есть, разговор, в котором каждый из собеседников точно знает, чего он хочет от своей (своего) визави. Беседа, которая непременно повлечет за собой действие.
Беседа.
Хотите знать, как выглядит такая беседа? Вернемся на вокзал.
Тема Турандот
Не без сожаления отвлекаюсь от наблюдения за осой, выбираю себе объект из мира событий. Пусть это будет двадцатилетняя особа с вдохновенно вздернутым носиком, слепящей точкой над верхней губой и надкушенным яблоком в руках, что уже битый час борется со сном, потому глаза ее подернуты ласковой синей пленочкой. Как на полотнах Модильяни. Мое явление для нее полная неожиданность. Зрачки тотчас заявляют о себе. От Модильяни не остается и следа.
Предварительно спросив разрешения, опускаюсь на шаткое сиденье подле нее. Выдерживаю необходимую в таких случаях паузу, боковым зрением отмечая, как наливается смятением ее тело.
Задаю блистательный вопрос, – Не знает ли она случайно, не изменится ли расписание поездов на Петербург на будущей неделе?
Получаю краткое «нет», но, через долю секунды спасительное «к сожалению». Всё.
Крысы и коты не случайно сопровождают нас на протяжении всей жизни. И собаки. Это – свидетели. И деревья и травы. Немые свидетели. И цветы. Свидетели.
А, может статься, и репортеры. Надо хорошенько подумать над этим.
Тема Турандот
Девушка готова к знакомству. Но еще не окончательно проснулась.
Затеваю романтическую песнь, – Там, в Петербурге уже несколько дней на удивление солнечная погода. В ответе звучит тема принцессы Турандот, – Правда? Я так давно не была там!
Всё.
Почему Турандот? Не знаю. Турандот, и все тут.
Вот не случайно на протяжении всей жизни нас сопровождают вызывающие персонажи. Все эти бродяги, истеричные дамы, незваные гости, перепачканные детки с рожками и языками, оплывающие восковые роженицы, кликуши, внезапные небритые ревнивцы и бледнолицые бандиты. Они созданы для того, чтобы провоцировать нас. Не верьте тому, кто скажет, что они существуют вне зависимости от нас, сами по себе. Это не так. Когда поздним вечером у себя во дворе вы встречаете стайку зябнущих (они почему-то всегда мерзнут), хулиганов, имейте в виду, они – для вас. Это – проверка. И вовсе не того, сумеете ли вы постоять за себя. Умеете ли вы сберечь свой звук? – вот вопрос. Слышите ли вы его? Слышите ли вы его? Слышали ли вы его прежде? Слышали ли вы его прежде? Спросите себя. Спросите себя, что было до того, как наступила эта кисловатая тишина?
И если вы по-настоящему внимательны к себе, если вы действительно любите себя, звук вернется. Просто виолончель уступит место альту, а труба – флейте. Или наоборот. А уж ритм эти ребятки вам зададут.
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…
Тема Турандот
Дальше – по накатанному.
Ах, если бы не это признание в любви к северной Венеции, можно было бы надеяться еще на что-то. Оставался шанс на созерцательное обожание. А так – прогулка под дождем, беспричинный смех и обед с горячим бульоном.
– Как вас звать? – Лилит. – Правда? – Лилия, но друзья зовут меня Лилит. А что вас так удивило в моем имени? – Ничего. Вы голодны? – Очень.
Она очень голодна. Очень и очень голодна.
Всё.
Не стоит никого бояться. Ибо все вокруг и внутри – вы, и только вы.
Тема Турандот
Отмотаем несколько километров однояйцовых буден.
Сцена в ванной. Три недели спустя. Лилит мертвецки пьяна и прекрасна. Юбки нет, под глазами черные круги. Ее вырвало, но пахнет карамелью. Плачет, – Я не хочу, слышишь, не хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось. Я знаю, это закончится, но я не хочу этого, слышишь? Ты станешь презирать меня, обязательно будешь презирать меня! Ты уже привыкаешь ко мне, и скоро будешь презирать!
Не спорь. Нет, не спорь, я знаю, знаю, знаю! Женщины знают то, что мужчина никогда не узнает.
Но я не хочу! Слышишь? Я не хочу этого! Возьми меня! Сейчас здесь возьми меня! Я хочу умереть с твоей плотью внутри. Сейчас! Господи! Как я не хочу умирать! Я умираю, Господи!
Всё.
Враждебность
Теперь все чаще говорят о враждебности. Враждебность стала универсальной приметой современности. Во всяком случае, эта тема звучит как нечто новое, недавно привнесенное, уникальное, будоражащее воображение, заставляющее задуматься. Некое открытие, почище хламидиоза или СПИДа. Притом никто не пытается исследовать и классифицировать это явление, как будто самого слова «враждебность» уже достаточно для понимания предмета. Между тем, враждебность многослойна, многолика. И в области эмоций враждебность принимается нами по-разному. Разве можно сравнить враждебность гитлеровских оккупантов с враждебностью того же вируса? А можно ли сопоставить кухонный скандал с «высшим знаком любви» половым актом, непременно (если трезво оценивать происходящее) содержащим признаки агрессии со стороны одного из партнеров? Разве можно в одной дефиниции рассматривать поведение учителя физкультуры и уличного хулигана? Разве монолог князя Андрея, досадующего на свою смерть и надпись на моей двери – одно и то же?