До понедельника я дожил. В воскресенье, правда, кроме обнаружения перманентного шума в общаге, меня ждала еще одна неприятность. Я не о том, что купленный давеча пакет с сахаром оказался весь в мельчайших мурашах… Заходил Юра. Как всегда много говорил. Среди прочего: «…Да, Олег, у меня тут появился хороший знакомый – я вам писал: он вообще-то работает в техническом персонале, но они сейчас на забастовке, знаете, да, он таксистом подрабатывает, ну, не важно, в общем, я его сегодня случайно встретил, точнее, он машину передо мной тормознул, ну поговорили о том о сем, я тут и спросил про курение. Вы знаете, он говорит, что курить в кампусе нельзя! – То есть как! – Ну вот он так и сказал: нельзя идти по студенческому городку и курить. А тем более нельзя в офисах. – А где можно? – Не знаю. А вы у Илдико спрашивали? – Она сказала, что свяжется со мной только в понедельник и чтобы я приходил после занятий в офис. Где этот офис-то я тоже не знаю. – Я вам завтра покажу. Позвоните после пар…»
В воскресенье я курил только на балконе. Уже не облокачиваясь на перила – сидя на столике, в полунише. Хоть на половину, но спрятавшись…
Юра, который подменял меня две недели, говорил, что у меня будут две группы. В одной 9 человек и по-русски они кое-как (или никак? – спросил я не Юру, а сам себя, точнее, свой здоровый, правда, редко просыпающийся пессимизм). Мне им вести «Деловой русский» часть первая. А вот во второй группе и всего 5 человек, и по-русски они говорят уже довольно прилично: год были в Москве – шутка сказать! Мне им читать «Деловой русский» часть вторая и лексикологию. «Так это что, у меня будут всего 4 пары в неделю? – Ну да. – Да щоб я так я жил! В России такого не бывает! – В Украине тоже…»
Маленькие сарайчики за большим корпусом Интернэшнл Хауса совсем близко: подняться от нашего мини-городка на пригорок – минут пять и ты у цели. Слева – как помните, небольшое зеленое поле, справа – я еще об этом не говорил: Юрфак на курьих ножках. Это, конечно, я так его прозвал. Это вообще-то большое солидное здание, эдакой гигантской русской буквой «Г», только не стоячей, а лежачей. Но вот короткая ножка не стоит сплошным параллелепипедом скольких-то там своих этажей, а как-то странно обрывается к концу колоннами. Короче, архитектура здесь весьма своеобразная. Ни один учебный корпус не похож на другой… Перед Юрфаком – особо ухоженные клумбы с особо желтыми, золотыми какими-то цветами… Перед Интернэшнл Хаусом поскромнее… Но какой-нибудь наш обком, или как они там сейчас называются, наверное, у себя перед фасадом не прочь бы такие клумбы-цветы иметь… Нечто такое остролистое фиолетовое с краснинкой, вперемежку с просто красным.
Выходил из общежития – накрапывал дождик. Метров за десять до Интернэшнл Хауса хлынул настоящий тропический ливень. Это как встанешь под душем и резко включишь вентиль на полную…
Итак, спускаюсь мимо левого бока большого учебного корпуса к трем черным учебным баракам, единственный живой из них – который посередине. Там – Юра говорил, две аудитории. Моя – вторая. Захожу. Три ряда вентиляторов на потолке – вот что первым бросилось в глаза. Обычная доска для писания маркером. Учебные креслица. Они здесь везде стандартны: правый «подлокотник» широкий – книжку или тетрадку положить, писать-читать. Здесь креслица стоят не совсем ровными рядами, прямо скажем – совсем неровными… Семь тридцать, семь сорок – никого! Звоню Юре. Он смеется в трубку: «Это Гана! – знают, что придет новый преподаватель, да еще и из России, сам будет волноваться… Да придут!»… Пришли. Без десяти восемь. А ровно в восемь – Илдико в герметичном голубом плаще, естественно, с капюшоном: «Олег, иди домой переоденься, я с ними побуду. – Не стоит…»
Уж и не знаю, поняли ли эти ребята, что́ я им полтора часа вещал, но, думаю, как минимум я был шкоден. Они всё время улыбались. Поморщились только один раз, когда я трижды им повторил: все занятия – только на русском. Ноу Инлиш, ноу! Это, кстати, не я придумал: это как бы в принципах кафедры современных языков – к четвертому курсу студенты испанской секции слушают лекцию, говорят с преподавателем на семинарах только на испанском, французской секции – только на французском, арабской – только на арабском, русской – только на русском. И Илдико этот принцип – сама говорила, очень уважает… «Как бы» потому что на практике сей строгий принцип мало кем из преподавателей выполняется. Ну и школяров, разумеется. Кроме тех студентов, кои побывали год в стране изучаемого языка, на сим языке практически не шпрехают… Это ведь не филфак в собственном соку. Студенты по основной специальности – не лингвисты, а социологи, экономисты, юристы те же… Короче, сложно здесь всё. Необычно. Запутанно. Это – Африка!
Тем не менее, слабой группе я, кажется, в целом понравился. Уходили, во всяком случае, веселые, довольные… Да и потом, скажите на милость, ну неужели без малого тридцать лет проработав в разных университетах, с первого занятия не поймешь, каким ты показался именно этой группе, срастётся ли с ними? Без ложной скромности скажу: у меня за тридцать лет срасталось всегда, со всеми, без исключения…
С сильной группой, с теми, что год в Москве жили-учились, вообще была песня. То есть, натурально, я им даже спел. Ближе к концу. Что именно и как продолжительно – не помню… Выходили из сарайчика – души друг в друге не чаяли…