В период с начала 1990-х по начало 2000-х годов в отечественной лингвистике сложились четыре главных подхода к изучению текста, соответственно, и четыре образа его понимания.
Теперь понимание категорий и признаков текста связано с общим пониманием текста как лингвистического явления. В связи с этим выделяются следующие подходы: 1) традиционно-грамматический; 2) общелингвистический; 3) психологический; 4) коммуникативно-деятельностный.
Различные школы рассматривают текст с определенных, порой – противоположных позиций. Хотя можно выделить две основные тенденции; первая – рассмотрение текста как знаковой структуры; вторая – как деятельностного акта. В первом случае текст представляет собой последовательность знаков. Во втором – анализируется как микроструктура, динамическая единица, и для его анализа применяется функциональный метод.
В самом общем виде подходы авторов, чьи труды показательны для второго подхода [Каменская 1990; Лотман 1996; Дымарский 1999; Николаева 2000], можно представить в виде следующей таблицы.
Таблица 1. Подходы к изучению текста в 1990 – начале 2000 гг.
Стоит заметить, что в первом десятилетии 2000-х годов устанавливаются два основных пути исследования: текста – как инструмента познания (дешифровка текста, репрезентативный подход) и самого по себе, его внутренней структуры, текста как автономной реальности (имманентный подход).
Особое место в исследованиях 1990-х – начала 2000-х годов занимают лингвистические исследования художественного текста; на наш взгляд, потому, что автор художественного текста на большую глубину «прячет» неявные, нетривиальные смыслы субъектности, времени, адресности, в широком смысле субъективности и т. д. Другими словами, именно экспликация семантики художественного текста более всего трудна, актуальна и более всего добавляет знания о тексте как таковом.
Для нас чрезвычайно важно типологическое деление текстов на художественные и нехудожественные. При этом понимаем текст, прежде всего, как деятельностный акт (коммуникативный аспект, «держащий за руку» аспект психологический), который – нельзя это «выводить за скобки» – имеет знаковую природу (грамматический аспект) и опирается на традицию и узус (общефилологический аспект).
В первом десятилетии 2000-х годов находят определенное законченное выражение исследования А. В. Бондарко, объединенные дисциплинарным термином функциональная грамматика, начавшиеся, пожалуй, еще в конце 1950-х годов и имевшие в виду следующие вопросы:
«1) стратификация семантики, в частности, соотношение понятий «план содержания текста» и «смысл текста»;
2) взаимодействие системы и среды (в связи с вопросом о тексте и дискурсе);
3) функции на уровне словоформ и на уровнях высказывания и целостного текста;
4) анализ фактов языка и речи на основе понятий инварианта и прототипа» [Бондарко 2001, 4].
Представляется, что это не только сегодняшние главные вопросы функциональной грамматики, но и лингвистики текста. Хотя, естественно, различные лингвистические школы используют разные подходы и инструменты для исследования вышеуказанных вопросов.
Почему к началу XXI века именно текст, а то и более широкое явление – дискурс, становится основным объектом лингвистических исследований, активно тесня «предложение» и «словоформу»?
«Науку часто сравнивают с кораблем, который время от времени перестраивается сверху донизу, оставаясь все время на плаву» [Апресян 1966, 280]. Приводя эту цитату, О. Г. Ревзина пишет (на наш взгляд, несколько преувеличивая): «К концу ХХ века язык как знаковая система перестает быть в центре исследовательских интересов. Лингвистика вновь тяготеет к соединению с психологией и социологией. Когнитивистика отказывается от соссюровских дихотомий язык-речь, синхрония-диахрония, синтаксис-семантика, лексика-грамматика, объявляет язык одной из когнитивных способностей человека (наряду с ощущениями, восприятием, памятью, эмоциями, мышлением); а лингвистику – частью междисциплинарной науки когнитологии (когнитивистики) ….» [Ревзина 2004, 11].
Надо полагать, что формальный грамматический уровень многих языков, в том числе русского, к концу XX века оказался действительно уже хорошо изученным. Прогресс в науке существует, и его не остановить, и именно результаты многовременных трудов и подвигнули лингвистику расширяться, вовлекать в свои проблемы других научных дисциплин.
Но, в общем-то, текст – это высшая грамматическая единица, строгий лингвистический объект, согласятся с этим как представители «новой волны», так и самые традиционные из традиционных лингвистов, или нет. Текст обладает тем набором сложенных в категориальные парадигмы собственных знаков, которые являются средством человеческого общения, в полном соответствии с академическим определением человеческого языка. Дискурс, с его бесконечными коннотациями и выходами в социум и психологию личности и межличностную, с его слоями интертекстуальных щупалец, как метко заметил Мишель Фуко: «грандиозный, нескончаемый и необузданный» [Фуко 1996, 78], – наверное, все-таки необходимо помогает исследованию текста, всех трех его главных сторон – содержательной, конструктивной и выразительной, но собственно лингвистическим объектом не является.
Итак, текст как лингвистический объект является триединством своих содержательной, конструктивной и выразительной сторон. Целью автора текста является перемещение всех видов информации – от рациональной до эмоциональной и даже под- и бессознательной, то есть целью создания любого текста является коммуникация. Основой практического текстостроительства является эксплицированная тема-рематическая динамика, видимым (выраженным), а чаще имплицитным средством текстообразования является и авторское начало, на лингвистическом уровне более имеющее модусную природу, нежели диктумную.
Вопрос о категориях текста является дискуссионным и, видимо, еще долго будет таковым оставаться, поэтому в данной работе объявим закрытый (безусловно, только в рамках нашей собственной теории, хотя и рабочий) список главных, фундаментальных категорий текста.
Категории текста в динамическом аспекте, рождающегося текста, «тканья текста» (текстообразование как со стороны порождения, так и со стороны восприятия): тематическая основа, рематический уток, авторское начало.
Фундаментальные лингвистические категории текста как уже порожденного объекта, категории текста в статическом гармоническом аспекте: Адресант и Адресат; Хронотоп; Событие; Актант; Диктум и Модус.
Экстралингвистических, то есть не говорящих напрямую о языке как таковом, но в то же время прямо релевантных лингвистическому представлению о тексте категорий текста можно собрать много. Во-первых, это важнейшая экстралигвистическая категория текста – жанр. Здесь и широко понимая информативность, лингвистически это, с одной стороны, часть диктума текста: в свою очередь имеет подкатегории – диктумно-репродуктивную, диктумно-фактуальную, диктумно-концептуальную; с другой стороны, это часть модуса (здесь заметим, что популярная у других авторов классификаций оценка входит у нас в одну из категорий модуса – оценочную; волюнтативное содержание – в императивный модус; вопросно-ответное содержание может входить в персуазивность, а может в императивный модус, и т.п.). Здесь и членимость как приложимая к тексту общенаучная категория общего и частного: текст, как матрешка в матрешке, делится на входящие друг в друга части или тома, главы или разделы, главки или параграфы, эпизоды или фрагменты, сложные синтаксические целые или абзацы, высказывания или предложения, словоформы. Тут же общенаучная или в широком смысле логическая категория связности: на грамматическом уровне это внутритекстовые скрепы: союзы, анафоры и под.; на содержательном – большой список объектов: и интертекстуальные связи, и коннотации, и тема-рематические прогрессии, и сюжет художественного текста, рассмотренный как сложная пропозиция, и функциональные содержательные скрепы нехудожественного текста, и единство внутритекстового стиля и повторы стилистических приемов и выдвижений, и т. д. И культурологическая категория тезауруса, в тексте часто имеющая вид пресуппозиции, проще говоря: фоновых знаний – как автора, так и адресанта; а кроме того, вид тезауруса как дихотомии «свой – чужой», то есть национальной, локальной и др. традиции. И общенаучные категории континуума (связных рядов), прямой и обратной перспективы (проспекции и ретроспекции), общеэстетические категории экспрессивности и импрессивности; пропорциональности (гармоничности, гештальт-качества), дополнения-усиления-контраста; минимальности-монументальности и под. Здесь же этические категории сакрального-профанного, высокого-низкого, зла и блага. И психологические (антропологические) категории интереса-равнодушия, компетентности-некомпетентности автора и адресата, семиотическая категория полизнаковости (в простейшем своем виде: текст с картинками и текст без картинок), и историко-культурологическая категория «мировоззрения эпохи», исходя из которой, можно правильно интерпретировать текст, и другие герменевтические категории, и т.д., и т. п. (вспомним о семнадцати науках, изучающих феномен текста).
Не категорией, но признаком и главным требованием текста является цельность: минисистемность – четкая или рыхлая – содержательной, структурной и стилистической сторон каждого отдельного текста складываются в когнитивную систему – рыхлый или четкий, в зависимости от мыслительной и языковой компетенции автора, образ человека и мира. Цельность текста в определенном жанре обеспечивают композиция и стиль.
Исследование текста как лингвистического объекта возможно и необходимо проводить на фоне понятия дискурса как социального и психологического феномена. При этом текст, рассмотренный лингвистом как дискурс, объясняет на достаточную глубину определенные семантико-прагматические стороны текста как лингвистического (а не социального, психологического или логико-философского) объекта.
Необходимо уточнить и наше отношение к дискуссионному вопросу о том, является ли текстом произведение устной речи. И. Р. Гальперин признает текстом только произведение письменной речи; И. А. Арнольд – и письменной и устной, во втором случае только монологической; Т. В. Матвеева допускает существование текста не только в обеих формах, письменной и устной, но в устной и в виде диалога тоже. Нам представляется, что взгляд на текст только как на письменное произведение находится в плену повседневно-бытовых, публицистических и официально-деловых представлений об этом слове, когда проще и удобнее развести слова «текст» как «то, что написано» и «речь» как «то, что сказано». А в научном представлении, при всех различиях устной и письменной форм речи, и устные (монолог и диалог) и письменные (нехудожественные и художественные) речевые произведения имеют два главных триединства организации текста как языкового и речевого феномена. Все они – от романа до телефонного разговора и бытового диалога – имеют зачин (вербализацию темы и/или проблемы), развитие темы и/или проблемы, концовку (вывод, ответ на вопрос, согласие, конфликт, договоренность отложить коммуникацию, пожелание и т.д.). Все они организуются по принципу метафоры тканья – тематическая основа, рематический уток, авторское начало (в устной речи почти всегда эксплицированное, поскольку есть интонация). Все элементы языка, попадая в текст любой формы и любых условий речевого общения, в процессе коммуникации из инвариантных ресурсов языка, абстрактных «нот» превращаются в конкретное произведение, приобретают свойства и функции, аутентичные этому и только этому речевому произведению, становятся текстом. Единственное, что необходимо учесть, текст – да, форма речи, но обработанная (иначе текст не соткать «без дыр», без лакун, без указаний пальцем на внетекстовые предметы и знаки, как это бывает в спонтанной разговорной речи). Спонтанный бытовой монолог или диалог – не тексты. А вот лекция опытного преподавателя, несколько лет читающего в вузе ту или иную дисциплину, лекция, прочитанная «без бумажки», но обработанная и многочисленными рефлесиями автора, и вопросами аудитории, и регулярно вплетаемыми в нее новыми знаниями, уточнениями и дополнениями, и самой регулярностью чтения обработанная – безусловно, текст. С другой стороны, именно обработанность стереотипно понимаемого текста, по-видимому, склоняет многих исследователей считать текстом только письменные формы речи.
Кроме того, текст, в отличие от единиц языка – фонем, морфем, лексем, грамматем, – не воспроизводится. Можно переиздать роман «Война и мир» Л. Н. Толстого, можно экранизировать или поставить на сцене, но нельзя дважды написать, причем второй раз вторым автором сочинить. А вот минимальные речевые отрезки, имеющие статус «мудрых» или «ярких», или «функциональных», воспроизводятся. Пословицы и поговорки, афоризмы, стандартные обращения или поздравления (типа «Желаю вам всего того, что вы себе желаете»), или «городские императивы» (типа «Выгул собак запрещен») – не тексты. Точнее, формально они тексты, но содержательно они – застывшие, монолитные знаки, в отличие от текста в полном смысле слова (сплетения, тканья), в котором всегда можно проследить динамику этого плетения – создания (сложного) знака автором.
На основании означенного списка глобальных категорий текста и означенного его экстралингвистического окружения, в лингвистическом смысле получим такое представление текста.
Текст – это сложное сообщение, произведение вербальных элементов, устных или письменных, которое характеризуется многоуровневой связностью, триединством своих содержательных, композиционных и выразительных сторон, социальной целенаправленностью, прагматической установкой и отношением автора (авторов) к сообщаемому. Текст, в отличие от вообще речи, обязательно характеризуется обработанностью, а в отличие от любых элементов языка и отрезков речевого потока – невоспроизводимостью.
1.2. Жанровая парадигма текста
Как уже говорилось, жанр – важнейшая, наверное, главная экстралингвистическая категория текста. Здесь уместно вспомнить крылатую фразу классика отечественной филологии М. М. Бахтина: «Каждое слово (каждый знак) текста выводит за его пределы» [Бахтин 1995, 131] и, может быть, добавить к этому сказанному: прежде всего – к жанру.
Стоит вспомнить жанровую концепцию Бахтина, а именно концепцию «памяти жанра», краткое изложение которой можно свести к тому, что в каждой отдельной жанровой модификации присутствуют «неумирающие элементы архаики». При этом они не существуют в неизменном виде, а постоянно «осовремениваются». «Жанр всегда и тот и не тот, всегда и стар и нов одновременно <…> Жанр живет настоящим, но он всегда помнит свое прошлое, свое начало» [Бахтин 1972, 178 – 179]. Элементы архаики, неизменяемые, по Бахтину, элементы и являются инвариантами, которые позволяют причислять ряд произведений к тому или иному жанру, причем, скорее всего, это верно и для речевых, и для литературных жанров.
Но в русле нашей темы важнее и интереснее жанровых инвариантов другое – изменяемость, текучесть жанров, приращение их новым, иногда индивидуально, авторски новым, где скорее всего и кроется простор для модусных отношений, для его возможностей модусного текстостроительства. В этом смысле релевантным нашим рассуждениям окажутся мысли Ю. Н. Тынянова о том, что «жанр – не постоянная, не неподвижная система», жанр динамичен, он эволюционирует и представляет собой «ломанную линию», которая двигается «смещением» и «приращением» [Тынянов 1977].