Тысяча и одна ночь. Том XI
Рассказ об Утбе и Рейе (ночи 680–681)
Рассказывают также, что Абд-Аллах ибн Мамар-аль-Кайси говорил: «В каком-то году я совершал паломничество к священному дому Аллаха и, окончив хадж, вернулся, чтобы посетить могилу пророка (да благословит его Аллах и да приветствует!).
И вот, однажды ночью, когда я сидел в саду, между могилой и мимбаром[1], я вдруг услыхал слабые стоны, издаваемые нежным голосом. И я прислушался и услышал, что голос говорит:
И затем голос смолк, и не знал я, откуда доносился он ко мне. Я сидел недоумевая и вдруг тот человек снова начал стонать и произнёс:
И я поднялся и пошёл в сторону голоса, – рассказывал ибн Мамар, – и говоривший ещё не дошёл до последнего стиха, когда я уже был подле него. И я увидел юношу, до крайности прекрасного, у которого ещё не вырос пушок, и слезы провели по его щекам две борозды…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Шестьсот восемьдесят первая ночь
Когда же настала шестьсот восемьдесят первая ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах ибн Мамар-аль-Кайси рассказывал: «И я поднялся при начале стихов и направился в сторону голоса, и говоривший ещё не дошёл до последнего стиха, когда я уже был подле него. И я увидел юношу, у которого ещё не вырос пушок, и слезы провели по его щекам две борозды, и сказал ему: «Прекрасный ты юноша!» И он спросил: «А ты кто, о человек?» И я ответил: «Абд-Аллах ибн Мамар-аль-Кайси». – «У тебя есть нужда?» – спросил юноша, и я сказал ему: «Я сидел в саду, и ничто не тревожило меня сегодня ночью, кроме твоего голоса. Я выкуплю тебя своей душой! Что ты испытываешь?» – «Сядь», – сказал юноша. И когда я сел, он сказал: «Я – Утба ибн аль-Джаббан ибн аль-Мунзир ибн аль-Джамух аль-Ансари. Я пришёл к Мечети Племён и стал совершать ракаты и падать ниц и затем отошёл в сторону, чтобы предаться благочестию, и вдруг подошли женщины, подобные лунам, и посреди них была девушка, редкостно прекрасная, совершённая по красоте. И она остановилась подле меня и сказала: «О Утба, что ты скажешь о сближении с той, кто ищет сближения с тобою?» И затем она оставила меня и ушла, и я не слышал о ней вести и не напал на её след. И вот я теперь в смущении и перехожу с места на место!» И он закричал и припал к земле, покрытый беспамятством, а когда он очнулся, то казалось, что парча его лица выкрашена варсом[2]. И он произнёс такие стихи:
«О Утба, о сын моего брата, вернись к твоему господу и попроси у него прощения твоих грехов. Ведь перед тобою ужасы предстояния», – сказал я ему. Но он воскликнул: «Далеко это! Я не утешусь, пока не вернутся собирающие мимозу»[3]. И я остался с ним, пока не взошла заря, а потом я сказал: «Пойдём в мечеть». И мы сидели там, пока не совершили полуденной молитвы, и вдруг женщины пришли, но той девушки среди них не было. «О Утба, – сказали они, – что ты думаешь об ищущей с тобою сближения?» И Утба спросил: «А что с ней?» И женщины сказали: «Её отец забрал её и уехал с ней в ас-Самаву». И я спросил женщин, как зовут девушку. И они сказали: «Рейя, доль аль-Гитрифа ас-Сулейми». И тогда Утба поднял голову и произнёс такие два стиха:
«О Утба, – сказал я, – я пришёл с большими деньгами и хочу прикрыть ими благородных мужей. Клянусь Аллахом, я израсходую их на твоих глазах, чтобы ты достиг удовлетворения и больше, чем удовлетворения. Пойдём в собрание Ансаров»[4]. И мы пошли и обратились к совету Ансаров, и я приветствовал их, и они хорошо мне ответили, и тогда я сказал: «О собрание, что вы скажете об Утбе и его отце?» – «Он из начальников арабов», – ответили Ансары. И я сказал: «Знайте, что Утба поражён бедствием любви, и я хочу, чтобы вы мне помогли и отправились со мной в ас-Самаву». И Ансары ответили. «Слушаем и повинуемся!» И мы с Утбой поехали, и эти люди ехали вместе с нами, пока не приблизились к стану племени Бену-Сулейм. И аль-Гитриф узнал, где мы находимся, и поспешно вышел нас встречать и сказал: «Да будете вы живы, о благородные!» И мы отвечали ему: «И ты да будешь жив! Мы – твои гости!» – «Пусть сойдёте вы в месте благороднейшем, просторном», – сказал аль-Гитриф. И потом он спешился и крикнул: «Эй, рабы, сходите!» И рабы спешились и постлали ковры и циновки и стали резать овец и баранов, но мы сказали: «Мы не попробуем твоего кушанья, пока ты не исполнишь нашу просьбу». – «А какая у вас просьба?» – спросил он, к мы сказали: «Мы сватаемся за твою благородную дочку для Утбы ибн аль-Джаббана ибн аль-Мунзира, возвышенного в славе и прекрасного рода».
«О братья! – ответил аль-Гитриф, – та, за кого вы сватаетесь, сама властна над собою, я пойду и расскажу ей о вашем приходе».
И он поднялся, разгневанный, и вошёл к Рейс, и девушка сказала ему: «О батюшка, отчего это я вижу на тебе следы явного гнева?» И аль-Гитриф молвил: «Прибыли ко мне люди из Ансаров, которые сватают тебя у меня». – «Это благородные люди (прошу прощения для них у пророка, – да благословит его Аллах наилучшим приветом!)» – сказала Рейя. – А кто сватает?» – «Юноша, которого зовут Утба ибн аль-Джаббан», – ответил аль-Гитриф. И Рейя сказала: «Я слышала про этого Утбу, что он исполняет то, что обещает, и достигает того, к чему стремится». – «Клянусь, что я не выдам тебя за него замуж! – воскликнул аль-Гитриф. – Мне донесли кое о чем из твоих с ним разговоров». – «Этого не было, – сказала Рейя, – но я клянусь, что Ансарам не будет отказано дурным отказом. Откажи им хорошо». – «А как?» – спросил аль-Гитриф. И Рейя молвила: «Увеличь приданое – они отступятся». – «Как прекрасно то, что ты сказала!» – воскликнул аль-Гитриф. И он поспешно вышел и сказал: «Девушка стана согласна, но она хочет для себя приданого, подобного ей. Кто о нем позаботится?» И я сказал: «Я!» – говорил Абд-Аллах, и аль-Гитриф молвил: «Я хочу для неё тысячу браслетов из червонного золота, пять тысяч дирхемов, битых в Хаджаре[5], тысячу одежд-плащей, и полосатых платьев, и пять желудков амбры»[6]. И я сказал: «Будь по-твоему; согласен ли ты?» – говорил Абд-Аллах, и аль-Гитриф ответил: «Согласен!»
И тогда Абд-Аллах послал несколько человек Ансаров в Медину-Осиянную, и те привезли все, что он обязался дать. И зарезали овец и баранов, и люди собрались, чтобы есть кушанье. И мы провели, – говорил Абд-Аллах, – в таком положении сорок дней.
А потом аль-Гитриф сказал: «Берите вашу девушку!» И мы повезли её на носилках, и аль-Гитриф снабдил её тридцатью верблюдами подарков. И затем он простился с нами и уехал, а мы шли до тех пор, пока между нами и Мединой-Осиянной не осталось одного перехода. И тут выехали против нас всадники, чтобы напасть на нас (думаю я, что они были из Бену-Сулейм), и Утба бросился на них и убил нескольких, а потом он склонился набок, получив удар копьём, и упад на землю. И пришла к нам поддержка от обитателей этой местности, и они прогнали от нас тех всадников, а Утба окончил свой срок. И мы закричали: «Увы, Утба!» И девушка услышала это и бросилась с верблюда и припала к Утбе и стала горько плакать, и говорила такие стихи:
И она издала единый крик, и срок её окончился. И мы вырыли им одну могилу и закопали их во прахе, и я вернулся в землю моих родичей и прожил семь лет, а затем я возвратился в Хиджаз и вступил в Медину-Осиянную для просвещения и сказал себе: «Клянусь Аллахом, я непременно вернусь к могиле Утбы!»
И я пришёл к ней и вдруг вижу: на ней высокое дерево с красными, жёлтыми и зелёными лентами. «Как называется это дерево?» – спросил я хозяев стоянки. И они сказали: «Дерево жениха с невестой».
И я пробыл на могиле Утбы один день и одну ночь и затем ушёл, и было это последним, что я знал о нем, помилуй его Аллах великий!»
Рассказ о Хинд, дочери ан-Нумана (ночи 681–683)
Рассказывают также, что Хинд, дочь ан-Нумана, была прекраснейшей женщиной своего времени. И её красоту и прелесть описали альХаджжаджу, и он посватался за неё, не пожалев для неё больших денег, и женился на ней, обязавшись дать ей, кроме приданого, ещё двести тысяч дирхемов. И он вошёл к ней и оставался с ней долгое время, а затем, в какой-то день, он вошёл к ней, когда она смотрела на своё лицо в зеркало и говорила:
И когда аль-Хаджжадж услышал это» он ушёл обратно и больше не входил к Хинд, а она не знала, что он её слышал. И аль-Хаджжадж пожелал развестись с нею и послал к ней Абд-Аллаха ибн Тахира, чтобы тот её с ним развёл. И Аод-Адлах ибн Тахир вошёл к Хинд и сказал: «Говорит тебе аль-Хаджжадж абу-Мухаммед, что за ним осталось для тебя от приданого двести тысяч дирхемов. Вот они здесь со мной, и он уполномочил меня на развод». – «Знай, о ибн Тахир, – сказала Хинд, – что мы были вместе, и, клянусь Аллахом, я ни одного дня ему не радовалась, а если мы расстанемся, то, клянусь Аллахом, я никогда не буду горевать. А эти двести тысяч дирхемов – подарок тебе за моё освобождение от сакифской собаки»[7].
А после этого дошла эта история до повелителя правоверных Абд-аль-Мелика ибн Мервана[8], и ему описали её прелесть и красоту, и стройность её стана, и нежность её речей, и её любовные взгляды, и он послал к ней, чтобы за неё посвататься…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Шестьсот восемьдесят вторая ночь
Когда же настала шестьсот восемьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных Абдаль-Мелик ибн Мерван, когда дошла до него весть о красоте этой женщины и её прелести, послал к ней, чтобы за неё посвататься. И она прислала ему письмо, в котором говорила после хвалы Аллаху и молитвы за пророка его Мухаммеда (да благословит его Аллах и да приветствует): «Знай, о повелитель правоверных, что пёс лакал в сосуде».
И когда повелитель правоверных прочитал её письмо, он посмеялся её словам и написал ей слова пророка (да благословит его Аллах и да приветствует!): «Когда полакает пёс в сосуде кого-нибудь из вас, пусть вымоет его одна из них песком семижды.» – И прибавил: – «Смой грязь с места употребления».
И когда Хинд увидела, что написал повелитель правоверных, ей нельзя было ему прекословить, и она написала ему после хвалы Аллаху великому: «Знай, о повелитель правоверных, что я соглашусь на брачный договор только при условии. А если ты спросишь: «Какое это условие?» – я скажу: «Пусть аль-Хаджжадж ведёт мои носилки в тот город, где ты находишься, и пусть он будет босой и в той одежде, которую носит».
И когда Абд-аль-Мелик прочитал это письмо, он засмеялся сильным и громким смехом и послал к аль-Хаджжаджу, приказывая ему это сделать, и аль-Хаджжадж, прочитав послание правителя правоверных, согласился, не прекословя, и исполнил его приказание. И потом альХаджжадж послал к Хинд, приказывая ей собираться, и она собралась и села на носилки, и аль-Хаджжадж ехал со своей свитой, пока не подъехал к воротам Хинд. И когда Хинд поехала в носилках и поехали вокруг рее невольницы и евнухи, аль-Хаджжадж спешился, босой, взял верблюда за узду и повёл его. И он шёл с Хинд, и та потешалась над ним и насмехалась и смеялась вместе со своей банщицей и невольницами, а потом она сказала своей банщице: «Откинь занавеску носилок!» И банщица откинула занавеску, и Хинд оказалась лицом к лицу с альХаджжаджем, и она начала над ним смеяться. И альХаджжадж произнёс такой стих:
И она смеялась и играла, пока не приблизилась к городу халифа, а прибыв в этот город, она бросила на землю динар и сказала аль-Хаджжаджу: «О верблюжатник, у нас упал дирхем; посмотри, где он, и подай его нам». И альХаджжадж посмотрел на землю и увидел только динар и сказал женщине: «Это динар». – «Нет, это дирхем», – сказала Хинд. «Нет, динар», – сказал аль-Хаджжадж. И Хинд воскликнула: «Хвала Аллаху, который дал нам вместо павшего дирхема динар[9]. Подай нам его!» И аль-Хаджжаджу стало стыдно. И потом он доставил Хинд во дворец повелителя правоверных Абд-аль-Мелика ибн Мервана, и она вошла к нему и была его любимицей…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Шестьсот восемьдесят третья ночь
Когда же настала шестьсот восемьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, что Хинд, дочь ан-Нумана, стала любимицей повелителя правоверных, но это не удивительней» чем история об Икраме и Хуэейме.
Рассказ об Икриме и Хузейме (ночи 683–684)
Дошло до меня, о счастливый царь, что был в дни повелителя правоверных Сулеймана ибн Абд-аль-Мелика[10] один человек по имени Хузейма ибн Бишр из племени Бену-Асад. Он отличался явным благородством и имел обильные блага и был милостив и благодетелен к друзьям, и он пребывал в таком положении, пока не обессилило его время и не стал он нуждаться в своих друзьях, которым он оказывал милости и помогал деньгами. И они помогали ему некоторое время, а потом это им наскучило. И когда Хузейме стала ясна их перемена к нему, он пошёл к своей жене (а она была дочерью его дяди) и сказал ей: «О дочь моего дяди, я вижу в моих братьях перемену, и я решил не покидать дома, пока не придёт ко мне смерть». И он заперся за дверями и питался тем, что у него было, пока запасы его не кончились, И тогда Хузейма впал в недоумение.
А его знал Икрима-аль-файяд ар-Риби, правитель аль-Джезиры. И когда он однажды сидел в своей приёмной зале, вдруг вспомнили Хузейму ибн Вишра, и Икрима-альфайяд спросил: «В каком он положении?» – «Од дошёл до положения неописуемого, – ответили ему, – запер ворота и не покидает дома». И сказал Икрима-аль-файяд: «Это случилось с ним только из-за его великой Щедрости! И как не находит Хузейма ибн Бишр помощника и приносящего поддержку!» – «Он не нашёл ничего такого», – сказали присутствующие. И когда наступила ночь, Икрима пошёл и взял четыре тысячи динаре» и положил их в один кошёлка потом он велел оседлать своего коня и вышел тайком от родных и доехал с одним из своих слуг, который вёз деньги. И он ехал, пока не остановился у ворот Хузеймы, а потом он взял у своего слуги мешок и, приказав ему удалиться, подошёл к воротам и сам толкнул их.
И Хузейма вышел, и Икрима подал ему мешок и сказал: «Исправь этим своё положение». И Хузейма взял мешок и увидал, что он тяжёлый, и, выпустив его из рук, схватился за узду коня и спросил Икриму: «Кто ты, да будет моя душа за тебя выкупом?» – «Эй, ты, – сказал Икрима, – я не потому приехал к тебе в подобное время, что хочу, чтобы ты узнал меня». – «Я не отпущу тебя, пока ты не дашь мне себя узнать», – сказал Хузейма. И Икрима сказал: «Я – Джабир-Асарат-аль-Кирам»[11]. – «Прибавь ещё!» – сказал Хузейма, и Икрима ответил: «Нет!» И уехал.
А Хузейма вошёл к дочери своего дяди и сказал ей: «Радуйся, принёс Аллах близкую помощь и благо. Если это дирхемы, то их много. Встань зажги светильник». – «Нет пути к светильнику», – сказала его жена. И Хуэейма провёл ночь, гладя мешок рукой, и чувствовал твёрдость динаров и не верил, что это динары.
Что же касается Икримы, то он вернулся домой и увидел, что его жена хватилась его и спрашивала о нем. И когда ей сказали, что он уехал, она заподозрила его и усомнилась в нем. «Правитель аль-Джезиры выезжает, когда прошла часть ночи, один, без слуг и тайно от родных только к другой жене или к наложнице» – я сказала она Икриме. И тот ответил: «Знает Аллах, что я ни к кому не выезжал». – «Расскажи мне, зачем ты уезжал», – сказала жена Икримы. И он молвил: «Я выехал в такое время лишь для того, чтобы никто обо мне не знал». – «Неизбежно, чтобы ты мне рассказал!» – воскликнула жена Икримы, и тот спросил: «Сохранишь ли ты тайну, если я расскажу тебе?» – «Да», – ответила его жена. И Икрима рассказал ей в точности всю историю и то, что с ним было, и спросил: «Хочешь ли ты, чтобы я ещё тебе поклялся?» – «Нет, нет, – сказала его жена, – моё сердце успокоилось и доверилось тому, что ты говоришь».
Что же касается Хузеймы, то он утром помирился с заимодавцами и исправил своё положение, а затем он стал собираться, желая направиться к Сулейману ибн Абд-аль-Мелику (а тот находился в те дни в Палестине). И когда Хузейма остановился у дверей халифа и попросил позволения войти у его царедворцев, один из них вошёл к Сулейману и рассказал, где находится Хузейма, – а он был знаменит своим благородством, и Сулейман знал об этом. И он позволил Хузейме войти, и тот, войдя, приветствовал его, как приветствуют халифов, и Сулейман ибн Абд-аль-Мелик сказал ему: «О Хузейма, что задержало тебя вдали от нас?» – «Плохое положение», – ответил Хузейма. «Что же помешало тебе отправиться к нам?» – спросил халиф. «Слабость, о повелитель правоверных», – ответил Хузейма. «А на что же ты поднялся теперь?» – спросил Сулейман. И Хузейма ответил: «Знай, о повелитель правоверных, что я был у себя дома, когда уже прошла часть ночи, и вдруг постучал в ворота какой-то человек, и было у меня с ним такое-то и такое-то дело».