Большой Врач был очень зол. Даже воздух вокруг него колебался, точно нагретый. Возможно, он был опасен, и не следовало было попадаться ему на глаза, но Маруся не смогла справиться с любопытством.
Она вспрыгнула на тумбочку, стоявшую поблизости, и вытянула шею, стараясь разглядеть кокон. В это время Врач Поменьше перевернул его, и с исподней стороны Маруся увидела небольшое отверстие, в котором заманчиво сверкнула золотая искра.
От восторга Маруся громко мяукнула. Тут-то ее и заметили.
Врач Поменьше в панике крикнул:
– А ну, брысь отсюда!
Подлетела медсестра, зашевелилась и мамочка у стены.
Однако Маруся не обратила на них ни малейшего внимания. Таинственная золотая искра настолько привлекла ее, что она, не помня себя, перепрыгнула с тумбочки на стол и оказалась прямо под руками врачей.
Медсестра уже потянулась схватить кошку за шкирку, как вдруг Большой Врач сказал:
– Стоп!
На мгновение все застыли. Все, кроме Маруси. По правде говоря, она даже не услышала.
Искра! Вот что надо было достать.
Маруся протянула лапу.
В отличие от человеческих рук, ее лапа с легкостью погрузилась в черноту, как в воду. Боли не было, но было отчетливое ощущение холода, когда чернота прошла сквозь плоть, не найдя, за что бы зацепиться.
Маруся вытащила лапу и оглядела ее. С кончика стекала не черная, а та самая беловатая студенистая субстанция, что змеилась по коридору.
Тогда, повинуясь неодолимому желанию добраться до золотого сияния, Маруся начала быстро-быстро раскапывать кокон.
В это время операционную потряс вопль:
– Что там делает кошка?! Прогоните ее! Брысь! Брысь! Отойди от него!
Кричала мамочка. Сверкающая ярко-красная аура, окружавшая ее, потемнела, по полю плясали багровые всполохи.
– Пошла вон!
Маруся плотно прижала уши, оскалилась, зашипела.
Разом закричали все – и Врач Поменьше, и две сестры. Но весь этот гвалт перекрыл низкий рык:
– Молчать! Выкиньте ее из операционной! Вон, я сказал!
Маруся приготовилась сражаться, но оказалось, что Большой Врач кричал не на нее, а на мамочку. Ошалевшая медсестра, ее цвет изменился на фиолетовый, ухватила мамочку под локоть и потянула к двери. Та уперлась и закричала – что-то бессмысленное, но страшное.
Ее аура стала такой яркой, что было больно смотреть. Но и Большой Врач был не хуже – пылал, точно огромный зеленый факел.
– Аня, убери ее, – сквозь зубы приказал он.
Врач Поменьше вцепился в мамочку, которая отбивалась и кричала:
– Пустите! Вы не имеете права! Это мой сын!
Врач и сестра поволокли ее к выходу, и вслед за людьми по воздуху плыли, завихряясь, серые, в красных прожилках следы. Как дым.
Маруся с отчаянием обнаружила, как ленты, которые она только что отмотала от кокона, как живые, свиваются обратно, и золотая искра опять погружается в черноту. Все глубже и глубже.
Маруся взвыла.
Большой Врач, видимо, это тоже видел, потому что сказал:
– Ну же, котэ! Продолжай, продолжай, милая!
На мгновение их взгляды встретились, и Маруся впервые почувствовала: она и большой человек близки и делают одно дело.
Маруся заработала лапами. Отчаянно полосовала кокон на узкие, как бинты, ленты. Те взлетали вверх, на мгновения подвисали в воздухе, а потом плавно опускались – на стол, на пол, на Марусю.
Отделившись от кокона, ленты выцветали, белели, в них только кое-где грозно светились черные прожилки.
Ленты были не опасны для Маруси, но их было слишком много. Вроде бы невесомые, тем не менее, они заваливали кошку, как сугроб.
Больше. Больше. Тяжелее и тяжелее. Холоднее.
Было трудно дышать, но Маруся не могла остановиться – она должна была выкопать золото.
Неожиданно она почувствовала облегчение. Это Большой Врач начал разгребать завалившую ее груду. Огромными ладонями сбрасывал и сбрасывал ленты на пол, освобождая Марусю.
В таком диком темпе они работали на пару. Сколько, Маруся не знала, она вообще не разбиралась во времени.
Маруся остановилась только тогда, когда кокон истончился и наконец лопнул с легким треском. Вскрылся, как перезревший стручок гороха.
От неожиданности Маруся лязгнула зубами. Большой Врач отбросил последнюю ленту.
– Молодец!! Молодец, котэ! – заорал он. – Анька, смотри сюда! Быстро!
Он еще что-то говорил, но Маруся его не слушала. Она с изумлением обнюхивала маленького голого человечка, который неизвестно как оказался на столе, там, где недавно лежал каменный кокон.
– Ай да котэ! – гремел бас Большого Врача. – Но теперь давай отсюда, теперь мы сами.
Огромные руки подхватили Марусю и переложили обратно на тумбочку. От такого стремительного перелета в животе заныло, но она продолжала таращить глаза на непонятные вещи, творящиеся на операционном столе.
Руки Большого Врача и Врача Поменьше летали над головой маленького человека, а череп был вскрыт, и оттуда сочился красноватый туман.
Которого было так много, что вскоре он заполнил всю операционную…
Тяжело. Тяжело… Жарко!
Очнулась Маруся от того, что ее опять подхватили огромные ладони.
– Эй, коте… Котэ! – Большой Врач ощутимо встряхнул Марусю. Но у нее не было сил реагировать, висела белой тряпочкой.
– Умерла? – жалостливо охнула медсестра.
– Цыть, дура! – рявкнул Большой Врач. – Нашатырь дай.
Под носом у Маруси оказалась вата с резким неприятным запахом. Вдох – и кошка отчаянно забилась в мощных руках.
– Во! – раздался торжествующий голос. – А ты «умерла». Да у нашей котэ девять жизней в запасе.
Происходящее Маруся видела, как через грязное стекло. Какие-то пятна, потеки… разводы… Шум в ушах.
– Ну, мы с котэ на отдых, а вы дальше сами. Справитесь?
– Конечно, Павел Валерьевич.
– Ну, и молодцы! Спасибо вам!
Поддерживаемая крепкими ладонями, Маруся поплыла по воздуху. В глазах по-прежнему стоял туман, поэтому она не увидела, а скорее, догадалась, что оказалась в коридоре.
Откуда-то снизу услышала гул голосов и, конечно же, плач. Большой Врач что-то сказал. Воцарилась недолгая тишина. А потом снова плач, смех, гомон.
Маруся продолжила плавание по воздуху. Голова была запрокинута, она видела только потолок и белое плечо Большого Врача. В первый раз прикосновения человека не докучали кошке.
Вскоре Маруся почувствовала знакомый запах ординаторской – табака, кофе, лекарств, духов.
Большой Врач бережно опустил кошку на диван. Когда его руки выпустили Марусю, она почувствовала холод в тех местах, которые мгновение назад согревались человеческим теплом. Маруся вздрогнула всем телом.
Большой врач успокаивающе потрепал кошку по загривку.
– Ну, ну, котэ… Уже все хорошо, уже все кончилось. Отдыхай.
Маруся уткнулась головой в плед, втянула ноздрями запах пыли.
Затем услышала щелчок зажигалки, потянуло дымом. Следом хлопнула дверь.
– Паша, что это было? – раздался голос Врача Поменьше.
– Чудо, Анька, это было чудо. Вот, оказывается, как оно выглядит. Как белая кошка Мария.
Большой Врач рассмеялся и тут же закашлялся.
– Черт, я совершенно вымотался. Как лимон… Кстати, о лимонах. Достань из сейфа коньяк.
Маруся плыла в сизоватом потоке и слышала сквозь дрему: «Бу—бу—бу… Бу—бу—бу…». Это означало, что люди занялись своим любимым делом – разговорами. Ожидаемо зазвенела посуда, запахло кофе и еще спиртом.
– … Но ведь у него не было ни одного шанса!
– Ни малейшего! Я вообще не понял, что произошло. Но это из-за нее.
– Из-за кошки? Нет, это просто на голову не надевается… Ты думаешь, она сделала это сознательно?
– Вряд ли. Все-таки животное – это животное. Отсутствие второй сигнальной системы, неспособность к абстрактному мышлению и все такое. Вспомни Павлова…
А Маруся уже забыла – и про кокон, и про искру. Событие в операционной, как и многие другие в ее жизни, отошло в прошлое. Единственное, что помнила – красный туман. Да и тот – из-за неприятного привкуса во рту.
– .. Но я до сих пор не могу поверить. Она же его спасла!
– Однозначно спасла, только я не пойму как. Плесни-ка мне еще.
Снова щелчок зажигалки, снова табачный дым.
– …Получается, что кошки мыслят. Как человек. Как ты и я.
– Не думаю. Если хочешь сравнивать, то лучше сравни животное с умственно отсталым ребенком. Они просто живут – проживают каждый день, как впервые. Они не задаются вопросами, принимают все как данность и просто созерцают. Иногда только вмешиваются. И как оказалось, весьма успешно. Ну, котэ, за твое здоровье!
Стукнулись чашки, зашуршала оберточная бумага, сильнее запахло человеческой едой. Маруся недовольно дернула носом, ее подташнивало.
– … Ты считаешь, что животное ближе к ребенку-аутисту? Нет, не могу представить! Не могу объяснить.
– И не надо. Было и было. А в протоколе я напишу, как надо. Все согласно диалектическому материализму. Основы не покачнутся.
Смешок. Звон, шуршание.
– … Слухи поползут по всей больнице. Наверное, уже ползут. На нее и раньше мамки молиться были готовы. Только и шушукались: «Кошка сделала то, кошка сделала се…» Я же тебе говорила! А ты не верил! Теперь точно разговоров не оберешься.
– Ну и пусть. Мы-то никому ничего не расскажем. Верно, котэ?
Огромные руки сгребли Марусю, прижали к халату. Даже немного побаюкали.
– Эх, котэ, котэ…
Маруся, как обычно, не сопротивлялась, лежала и ждала, пока ее отпустят.
Но Большой Врач не собирался отпускать.
– Спать! Спать, котэ! Ты, Анька, иди в пятую палату, она свободна. А мы здесь, на диване.
Большой Врач лег и подпихнул кошку себе под бок. Тяжелая ладонь прижала к колючему пледу. Маруся затаилась.
Слушала, как хрипло тикают часы на стене – тонк! Тонк! Как булькает в батарее. Как урчит холодильник в соседней комнате. Как совсем вдалеке, за закрытой дверью, в отделении, кто-то шаркает тапками по линолеуму.
Постепенно рука, державшая Марусю, расслабилась и потяжелела еще больше. Большой Врач заснул.
Маруся выскользнула из-под ладони, осторожно прошла по краешку дивана и подобралась к лицу.
Огромными, бледно-зелеными глазами-блюдцами, не мигая, рассматривала человека.
Почувствовав взгляд, тот шевельнулся, пробормотал:
– Маруся… лежать…
Однако сон опять сковал его, рука безвольно дрогнула.
Маруся коротко вздохнула. Переступила лапами и улеглась прямо на грудь Большому Врачу.
Она в первый раз засыпала с большим человеком, и это оказалось совсем не страшно. Даже приятно – никаких цветных нитей, никаких белых теней. И очень тепло.
А от халата, в который она уткнулась, уютно пахло табаком, лекарствами и немного стиральным порошком.
Пока идет снег
В обед пошел снег – первый в этом году. Хлопья, крупные и редкие, сыпались, словно перья из прохудившейся подушки.
Земля еще не промерзла, и долетев до нее, хлопья таяли. Оставались только мокрые пятна.
Лариса смотрела в окно, а снег все сыпал и сыпал…
Утренняя злоба прошла, осталась только усталость.
Хотя час назад, после совещания у директора, Лариса думала, что ярость удавит ее. Шла по коридору, точно в красном тумане. Зашла в отдел, швырнула ежедневник на стол. Тот пролетел по гладкой столешнице, как по льду, и шлепнулся с другого конца на пол.
Девчонки сидели, как мыши, не поднимая головы. Правильно сидели – на совещании орали так, что слышал весь офис. И, конечно, все уже знали, что Лариса проиграла. Все недопоставки повесили на нее, Мышовец уж постарался, сволочь такая!
Лариса стиснула зубы, чтобы не заплакать. Глаза отчаянно защипало, тушь все-таки потекла.
Она круто развернулась и вышла из комнаты. В туалете приблизила лицо к зеркалу, хотела аккуратно вытереть черные потеки в углах глаз, тут-то контактная линза и выпала. Маленькая полупрозрачная скорлупка закружилась в водовороте и мигом улетела в сливное отверстие.
И тогда Лариса разрыдалась.
Рыдания так сотрясали тело, что ей пришлось опереться руками на край раковины, чтобы не упасть.
Плакала долго. Потом еще дольше вытирала глаза бумажными полотенцами. Потом в туалетную комнату зашла сотрудница из соседнего отдела и с затаенным любопытством окинула Ларису взглядом.
Лариса даже не смогла ей кивнуть, просто повернулась спиной.
Девчонки-подчиненные при ее появлении быстро исчезли – отправились пить кофе в буфет, и Лариса осталась одна. Развернула кресло к окну и стала смотреть на снег.
Усталость после пережитого была слишком велика, мысли текли вяло и бессвязно.
Надо увольняться… Мышовец – сволочь, ладно, но ведь меня никто не поддержал… Дальше работать с такими людьми невозможно… А куда идти?… Денег нет, еще и кредит висит невыплаченный… На что жить?… Снег идет, скоро зима, а у Кирки нет теплой куртки… Голова болит… Завтра же надо написать заявление… Ну какая же сволочь этот Мышовец!…
А снег все падал и падал…
Вернулись девчонки, зашуршали бумагами, застучали по клавишам компьютеров. Самая шустрая, Катя, уже стала названивать поставщикам. Ее пронзительный голос ввинчивался в мозг, как раскаленный коловорот.
Лариса встала, достала из шкафа пальто, подхватила сумку и, ни с кем не прощаясь, закрыла за собой дверь.
Слава богу, подъехавший лифт оказался пустым. Двери закрылись, мягкий толчок, и кабина, как капсула космического корабля, двинулась с места. Если бы улететь на ней, как в какой-то детской сказке, вот было бы хорошо!
Но путешествия не вышло. Нежный предупредительный звоночек, шипение расходящихся дверей – и она уже в вестибюле первого этажа.
Около крутящейся двери поскользнулась на скользком полу и упала бы, если бы кто-то не подхватил ее под локоть.
– Спасибо, – буркнула Лариса, даже не поглядев на своего спасителя. И что на него глядеть, наверняка, тоже гад порядочный!
Она шла, не разбирая дороги, спотыкаясь и попадая ногами в лужи. Не все ли равно? В голове не было ни одной мысли, только желание идти и идти, неважно куда, главное, убежать от обиды и омерзительного чувства поражения.
Она даже не накинула капюшон, волосы усыпали хлопья снега – первого в этом году.
Лариса миновала несколько переулков и вдруг наткнулась на невысокий металлический заборчик. Бездумно толкнула кружевную калитку и оказалась во дворе.
Прямо перед ней высился темно-красный кирпичный дом, грузный, как средневековый замок, а левее, около каменной чаши не то клумбы, не то фонтана, темнела скамейка.
Ноги сами понесли к ней. Спинка и сиденья были слегка запорошены снегом, но Лариса даже не стала его стряхивать. Села и уставилась на дом.
Короткий декабрьский день таял, и в нескольких окнах уже горел свет. Остальные – темнели тусклыми стеклами, в которых отражались низкие снеговые облака.
Двор был абсолютно пуст, даже голуби попрятались по застрехам. Только надвигающиеся сумерки и все густеющий снег.
Постепенно белые хлопья облепили карнизы, усыпали асфальт и Ларисины плечи.
Боковым зрением она уловила какое-то движение, повернула голову. Через калитку во двор вошла темная фигура. Лариса равнодушно отвернулась и продолжала рассматривать чужие окна, гадая, счастливы ли живущие за ними люди.
Фигура приблизилась, присела на противоположный край скамьи.
Лариса скосила глаза – мужчина. В длинном темно-сером пуховике, капюшон надвинут так, что лица не видно. Руки глубоко засунуты в карманы.
Лариса недовольно поджала губы. Мужчина молчал и не шевелился.
Откуда-то выплыла тревога. Лариса заерзала, полами пальто сметая со скамейки снег. И вдруг услышала неясное:
– Лорик.
Она подозрительно покосилась на соседа – тот был недвижим.
Она уже решила, что почудилось, когда тихий голос повторил:
– Лорик.
Лариса подпрыгнула и, забыв все приличия, в упор уставилась на мужчину.
– А теперь ты точно похожа на задумчивую кенгуру.