Родитель 1 приехал незамедлительно и тоже возмущался гибелью Карамельки. А Родитель 2 сказал Родителю 1, что если он не предпримет каких-либо мер, то меня больше никогда не увидит. И даже никаких денег нам от Родителя 1 не надо. Мы сами будем хорошо жить. А я в это время сидел и подсчитывал, сколько раз в день в среднем человек говорит неправду. Лично я – восемнадцать раз.
Лизаньку отправили в метро. А я весь следующий день раскачивался из стороны в сторону и шептал разные неприличные слова.
– Почему ты так тихо говоришь? – спросил дед.
– Потому что жизнь слишком громкая, деда.
Дед погладил меня по голове и стал кому-то звонить. А Родитель 2 привела мне доктора. Мамин доктор посмотрел на меня и решил, что я странный, потому что аутист. Я спорить с ним не стал. Зачем обижать человека? Он нормальный парень, просто нервный. Родитель 1 порывался уйти к секретарше, но все не решался. А я дождался, когда оба Родителя начали делить имущество, и убежал на улицу.
Однажды я видел, как Лизанька мылась в фонтане на Малой Садовой. Никогда это не сотрется из моей памяти. Но теперь я понял. Мы прячемся в наших тесных уродливых норках от страшного мира за окном. А для Лизаньки весь мир был домом. С этой мыслью я нашел ее все там же, в вестибюле метро, и присел рядом. Я сказал:
– Лизанька, когда я вырасту, я стану предателем, как мой папа. И буду ходить по магазинам, как моя мама.
– Ганди молчал по субботам, – ответила она.
В этой жизни я всегда чувствовал что-то подозрительное, поэтому в десять лет начал разговаривать с камнем. Я нашел его во дворе под скамейкой, нарисовал ему глаза и рот и назвал его Томми. Только Лизанька была лучше. Она иногда прерывала мой монолог. Но вот причем здесь Ганди?
Когда мы с Лизой вернулись домой, на лестничной площадке стояла незнакомая женщина. Звали ее тетя Лена. Она была очень похожа на Родителя 2, но только моложе.
– Вы пришли за папой? – спросил я. И она кивнула.
– Вероятно, я им не родной. Меня взяли из детдома, куда и вернут в скором времени, – объяснил я, и Лизанька кивнула. Я предложил тете Лене сесть с нами на ступеньку. Мне кажется, она никогда не сидела на ступеньках раньше.
– Просто понимаете, тетя Лена, мама не говорит со мной. Она говорит: «Поехали, мне нужна твоя помощь». Мы едем в эти долбанные магазины, тетя Лена, мы едем в эти долбанные магазины на несколько часов. И вот эти несколько часов, они дохнут у вас на глазах. Часы, я имею в виду. А в это время можно было покататься на скейте в парке. Ну, или бороться за мир во всем мире.
У тети Лены было одно очень завидное качество: она ни о чем не спрашивала. Только кивала, как Лизанька. Я вдруг понял, что с этой женщиной отец долго не будет. В какой-то момент секретарша перестанет притворяться, и он увидит в ней маму.
– Я бесполезен?
– Что? – не поняла тетя Лена.
– Мы бесполезны, тетя Лена.
И все же я хотел, чтобы она ушла. Конечно, тетя Лена не виновата. Она просто как бы разрушила нашу жизнь.
Лизанька осталась с нами жить. Никто больше не возражал. Плохой признак. Родитель 2 купила мне тонну швейцарского шоколада, торт со взбитыми сливками и кожаную куртку. Я понял: дело неладно. И правда, на следующий день она пришла не одна, а с кавалером. Дедушка совсем помешался на телефонных звонках. Звонил и рассказывал обо всем кому-то. Я спросил: «Кому ты звонишь, деда?» Он ответил, что друзьям своим звонит по институту: Васе, Косте и Ире с площади Ленина. Я очень удивился. Ведь они все умерли давно. Он звонит в рай? Если он звонит в рай, может, там найдется наша Карамелька? И хорошо бы спросить у Ганди, какого черта он молчал по субботам.
Тетя Лена врезалась в рекламный щит и бросила Родителя 1. Она позвонила Родителю 2, чтобы извиниться, но попала на меня. Мы поболтали.
Дела Родителя 1 пошли в гору, он сделал ремонт в своем кабинете и дал Родителю 2 много денег на шопинг. После магазинов Родитель 2 приезжала веселая, но с глазами, как у зомби. А Родитель 1 все говорил: «Мы будем жить лучше, мы будем жить хорошо». Мои родители редко бывали дома, и нам с Лизанькой никто не мешал играть в шахматы и молчать по субботам.
Но я замолчал и в воскресенье, когда дедушка надел свой лучший костюм и по-настоящему ушел на войну. Только не уточнил, на какую. Родители подали заявление в милицию, но деда так и не нашли. Зато я нашел Карамельку. Она жила под скамейкой в соседнем дворе. Прямо скажем, фиговый из нее Водолей получился.
Лизанька продолжала спать на моей кровати, и я не возражал. Она вставала очень рано и смотрела, как просыпается солнце за окном. Мы вместе смотрели. Однажды она рассказала мне, почему оказалась на улице. Я тогда подумал, что хоть я и не святой какой-нибудь, но буду исполнять все ее желания. Вот, что бы она ни захотела. Только однажды в пять утра Лизанька взяла своего плюшевого медведя, обняла его и умерла. А я взял телефон деда и позвонил ей.
– Лиза, Лизанька! Ганди молчал не по субботам. А по понедельникам. Слышишь?
Пусть она не ответила мне. Очень важно, чтобы тебя выслушали. Это круче всего.
Я ушел, чтобы никогда у меня не возникло желания плюнуть в свое отражение. Карамелька хотела пойти со мной, но я подумал, что для таксы метро – не самое лучше место для жизни. Поэтому я взял с собой плюшевого медведя Лизаньки.