Но Мигель Динас ощущал в отсутствующей кисти ненависть, месть и злобу. Почти каждую ночь ему снилось, что рука вернулась, сидит у него на груди и мерно постукивает по ней указательным пальцем. Потом она начинает медленно подползать к его горлу. Охватывает горло длинными бледными пальцами и начинает потихоньку его сдавливать. Писатель хочет крикнуть, позвать на помощь, но из горла вырывается лишь громкий хрип. Он хватает кисть левой рукой и пытается оторвать от себя. Однако пальцы сильнее его и сдавливают горло с ещё большей силой.
– Помогите! Рука! Моя рука! Помогите! Я задыхаюсь! Помогите…
Иногда ему всё-таки удавалось громко позвать на помощь.
Медперсоналу надоели его ночные крики. Врачи не понимали, почему не действуют обезболивающие и снотворные. Медсестра обычно подходила к нему и старалась успокоить. Когда одним утром врачи во время обхода увидели у Динаса синяки, жутким ожерельем красовавшиеся на шее, они не на шутку забеспокоились. Его решили всё-таки поместить в психиатрическое отделение. На консилиуме обсуждали диагноз. Подозревали, что это писатель сам себя душит левой рукой.
Почему врачи тянули с выводами? Дело было даже не в медицине, а… в местной прессе. Папарацци, как всегда, охотились за «жареными» фактами. Им нужна была сенсация. Чем же не сенсация для жёлтой прессы, когда известный писатель Мигель Динас сначала зачем-то отрубает себе одну руку, а потом пытается удавиться другой? Прекрасный загадочный сюжет для вечно скучающего праздного обывателя.
Однажды, зайдя в комнату со шкафами для медикаментов, ещё даже не включив свет, один молодой фельдшер заметил, что всегда опечатанный металлический шкаф с наркотическими и психотропными веществами открыт. Оставлять шкафы с лекарствами открытыми было серьёзным нарушением внутрибольничных инструкций. Тем более, шкафы с сильнодействующими препаратами. Фельдшер подошёл и закрыл дверцу.
– Это же надо! Даже ключ не вытащили из дверцы! Надо сообщить заведующему отделением.
Пока он искал нужный препарат в соседнем шкафу, в только что закрытом услышал лёгкое постукивание. Сначала он подумал, что это ему показалось. Недоумевая, фельдшер снова подошёл к первому шкафу. Что-то колотилось в дверцу изнутри! Что именно, он не понял. Не успел парень снова раскрыть шкаф, как получил сильный удар в глаз. От боли он скорчился, закрыв лицо руками. Придя немного в себя, выбежал в коридор.
Той же ночью Мигель Динас закашлялся во сне, будто чем-то поперхнулся. Сплюнув на салфетку, успел заметить при тусклом свете таблетку. Отдышался, попытался уснуть. Не прошло и нескольких минут, как он почувствовал что-то горькое во рту, по-видимому, снова таблетку. Динас попытался её выплюнуть, но, кто-то опять насильно затолкнул ему таблетку глубоко в горло. На этот раз глотательный рефлекс сделал своё дело; Динас её проглотил. Но на этом истязание не кончилось: невидимый «доктор» заставил его выпить и какой-то жидкий препарат.
Примерно через час Динасу стало плохо. Он почувствовал, будто его тело куда-то уплывает. Сердце бешено колотилось, а единственная ладонь стала мокрой и холодной от пота. Писатель позвал сестру. Пока она пришла, ему стало ещё хуже. Всё закружилось перед глазами. А сердце сжалось, как стальными тисками. Сестра позвала врача. Измерили давление, пульс. Динас весь покрылся испариной. Потом его тело стали сотрясать чудовищные судороги. Он хотел кричать, но не мог: отказала речь…
Когда Динаса привезли в реанимацию, он был без сознания. Состояние напоминало анафилактический шок. Его подключили к прибору искусственного дыхания, ввели адреналин, потом поставили капельницу с физраствором. Постепенно давление и пульс нормализовались. Динас открыл глаза. После того, как врачи убедились, что опасность миновала, его оставили одного. Не прошло и часа, как кто-то отключил прибор искусственного дыхания, вытащил из вены писателя иглу и с силой затолкнул уже не одну, а несколько таблеток глубоко в глотку.
До утра так никто к Динасу и не заглянул. Обе медсестры и дежурный врач заснули на своём посту, хотя выпили по чашке крепкого кофе. Утренняя смена медиков уже не застала Мигеля Динаса в живых. Аутопсия показала наличие в его крови сильнодействующего наркотического вещества в несовместимой с жизнью концентрации. А в крови врача и медсестёр ночной смены обнаружили следы сильнодействующего снотворного.
Этих медикаментов и недосчитались в металлическом шкафу. Началось разбирательство инцидента. Стали расспрашивать всех сотрудников больницы. Фельдшер рассказал о странном случае, который с ним приключился вчера. Уборщица вспомнила, что, когда она мыла пол в комнате с медикаментами, то увидела, как чья-то рука открывает один из шкафов. Сначала женщина не придала этому значения и продолжала орудовать шваброй. Потом, как говорится, задним числом, она задала себе вопрос: «Руку я видела, а кто же это был? Самого человека, вроде бы, и не было… Это надо же было так напиться! Знала я, знала, что Анита всякую гадость пьёт. Вот и меня подбила выпить. А теперь я и людей не узнаю… Тьфу!»
Бомжи города веселились до упаду. А как им было не веселиться, если ещё с вечера на городскую свалку стали свозить всякую всячину. Это новая жена местного магната очищала его особняк от старых вещей. А вещей, действительно, было очень много. Покойная жена миллионера была в своё время известной актрисой. Но она была женщиной, лишённой вкуса и чувства меры и в течение многих лет скупала одежду, сервизы, картины, превратив большой дом в склад дорогих и ненужных вещей.
В тот день городские трущобы существенно пополнились. Было страшно и смешно наблюдать, как какая-нибудь беззубая старуха в лохмотьях манерно держит грязными дрожащими пальцами чашечку из тонкого китайского фарфора. Или как пьяный старик со слезящимися глазами умильно рассматривает альбом с пожелтевшими фотографиями покойной кинодивы. Кто знает, может быть, когда они оба были молоды, и вся жизнь ещё была у них впереди, их пути-дорожки скрещивались. Или могли скреститься. Кто знает…
Больше всех гордилась своей находкой молодая обитательница трущоб по имени Кристин. Она первой выхватила роскошный чемоданчик розового цвета из груды вываленного барахла, пардон, добра. Раскрывать при всех его не стала. Нежно прижала к худой груди, прикрыла дырявым линялым шарфом и побрела в свой закуток.
Жила Кристин, если, вообще, можно так определить её способ существования, под лестницей одного из старых заброшенных зданий на окраине города. Там у неё были свои матрац, подушка, стул и шкафчик. Другие бомжи знали, что Кристин за каждую свою вещь может перегрызть глотку. Её откровенно побаивались. Никто и не помнил, как молодая ещё женщина попала в эту человеческую клоаку. Из какой она была семьи, почему общество отвергло её… Или почему она вычеркнула себя из списка законопослушных граждан…
Так вот, эта женщина и стала счастливой обладательницей почти нового чемоданчика старой кинозвезды. Довольная добычей, Кристин забилась в свой уголок под лестницей, села на видавший виды матрац и… закрыла глаза. Да, даже «на дне» человеку дозволено помечтать. И она мечтала, представляя, что же её ждёт внутри находки.
Наконец, Кристин отважилась, взяла крошечный ключик, свисавший на шёлковой нитке с ручки чемоданчика, и открыла миниатюрный замочек. Потом осторожно подняла крышку… В чемоданчике лежали женские перчатки. Атласные, с кружевами, кожаные, разных цветов и оттенков перчатки излучали достаток и желание их обладательницы блеснуть перед своими товарками. Некоторые из перчаток были совсем новыми, остальные тоже неплохо сохранились.
Это приобретение было очень красивым, но что, собственно, могла с перчатками делать Кристин? Надевать их на немытые руки с давно нестрижеными ногтями? «Красоваться» перед своим дружком Маркусом, таким же бомжем, как и она сама? С подобными раздумьями, и, как обычно, на голодный желудок, Кристин улеглась на свой матрац и попыталась заснуть.
– Завтра чего-нибудь придумаю.
Ей снилось, что она на балу, в роскошном белом платье, расшитом крупными жемчужинами. Она кружит в танце, на ногах у неё башмачки, достойные самой Золушки. А на руках… А на руках у неё белые кружевные перчатки из розового чемоданчика. Кристин танцует, смеётся. Её золотые локоны потешно подпрыгивают в такт мелодии. Руки в перчатках едва дотрагиваются до плеч партнёра. Кто же это рядом с ней? Маркус? Нет, не Маркус… А кто?
Другая картинка – уже на огромном балконе. Кристин жарко, она вышла подышать свежим воздухом. Она слышит, как кто-то к ней подходит. Это её партнёр по танцам. Он нежно обнимает её за шею. Потом его руки начинают всё сильнее и сильнее сдавливать ей горло. Кристин пытается вырваться, но не может. Ей не хватает воздуха и… она просыпается. Но, что это такое? Её шею всё ещё сдавливают чьи-то руки.
– Отпусти! Кто это? Отпусти, я сказала! Узнаю, кто, убью…
Кристин приподнимается с матраца. Пытается оторвать чужие руки от себя. Но руки, вернее, одна рука, не отпускает её шею до тех пор, пока голова Кристин не падает на грязную подушку в последний раз. А бледная рука в красивой белой кружевной перчатке забирается в розовый чемоданчик и застывает. До новой жертвы…
Новость о смерти Кристин быстро облетела все трущобы. Похоронили её тихо на одном из многочисленных пустырей.
Маркусу, дружку задушенной Кристин, в то же утро по неписанным уличным законам перешло в наследство всё её богатство – матрац, подушка, стул и шкафчик. И, конечно же, розовый чемоданчик. Без лишних сантиментов, помянув подружку кружкой какой-то бурды, парень принялся за обследование содержимого чемоданчика. Ключик от него куда-то подевался, и молодой бомж одним ловким ударом булыжника разбил небольшой замок. Конечно, на него дамские перчатки не произвели никакого впечатления. Почесав заросший подбородок, Маркус прикинул, сколько он сможет за них получить вина в ближайшей лавке. От нечего делать стал перебирать перчатки. Одна из чёрных атласных перчаток показалась ему тяжелой. У парня блеснула мысль о хранящихся там деньгах или драгоценностях.
– А ну, а ну, сейчас посмотрим, что от меня скрывала скряга Кристин.
Но не успел Маркус дотронуться до перчатки, как она прыгнула ему на шею и стала душить. Он попытался её сорвать. Перчатка продолжала душить. Он выскочил из закутка Кристин и выбежал из трущобы на улицу. Сорвать перчатку он не смог, но ему удалось схватить её обеими руками, тем защитив себя от полного удушения.
Маркус бежал по улице и кричал, насколько ему позволяло сдавленное горло. Вот он уже пробегает мимо старого моста. Улица кажется совсем безлюдной, но краем глаза он замечает человека в длинном пальто, стоящего на мосту. Ещё одно усилие, и Маркусу удаётся сорвать с себя перчатку-убийцу и швырнуть в сторону человека на мосту. Вдохнув воздух уже полной грудью, Маркус продолжает бег с дикими воплями.
Молодой человек недоуменно смотрит Маркусу вслед. А в руках у него пойманная чёрная перчатка. Сейчас она обмякшая и слабая. Человек печально смотрит на неё, что-то вспоминает, нежно гладит переливчатый атлас и бережно кладёт перчатку за пазуху.
Прощальный мрачный взгляд на реку, и вот молодой мужчина уже отдаляется от моста и бредёт к себе домой.
Угрюмого парня звали Фабиан Моралес. Будучи отпрыском из обеспеченной семьи, он решил учиться на филолога в университете города Алькала-де-Энарес, что под Барселоной. Университет издавна славился своими выпускниками. В нём в своё время учились такие известные деятели испанской культуры как Мигель де Сервантес, Франсиско Кеведо, Тирсо де Молина, Кальдерон де ла Барка, Лопе де Вега, основатель ордена иезуитов Игнасио де Лойола…
Фабиан обладал неплохими писательскими способностями, которые нужно было развивать. Идеи довольно часто приходили ему в голову, но реализовывались они в незначительных работах, пригодных лишь для сдачи университетских экзаменов. Будучи уже на студенческой скамье он попробовал наркотики. Втянулся. Ходил с постоянно черными кругами под глазами. Присылаемые родителями деньги шли на «травку». А снимал он мансарду за символическую плату в старом доме своего дяди со стороны матери. На еду и вовсе почти не оставалось денег, а на девушек тем более.
Мансарда была очень солнечной. Недавняя побелка как нельзя лучше осветляла квадратную уютную комнату с низкой покатой крышей. Широкое окно с восточной стороны ловило солнечный свет в первую половину дня. Свет падал косыми лучами на диван-кровать Фабиана и на низкий столик перед ней. Будущий писатель ещё не обзавёлся письменным столом, и журнальный столик служил ему и письменным, и обеденным, и… Да каким только столом он ему не служил. Вечно заваленный книгами и конспектами, кульками от наспех съеденных сэндвичей из соседнего кафе, столик стоически терпел своего хозяина. Наверно, он предвидел, что скоро станет опорой для создания блестящих творческих работ.
Достопримечательной была и правая стена по соседству с кроватью. К ней почти вплотную примыкала длинная батарея центрального отопления. По-видимому, это и «служило» стене поводом осознавать свою сопричастность в обогреве мансарды зимой. Батарея представляла собой довольно жалкое зрелище, так как её не покрасили заново, а белая краска давно облупилась. Из-за этого она была грязно-серого цвета. На этой же стене над батареей висела репродукция картины Пикассо «Старый гитарист».
Вернувшись в тот злополучный день в мансарду, Фабиан снял пальто, повесил на вешалку. Про перчатку он уже благополучно забыл. А что же потом случилось с рукой? Её уже в чёрной атласной перчатке давно не было. Сначала она грелась на батарее, потом вскарабкалась на картину и застыла на гитарных струнах рядом с синей рукой гитариста.
Когда Фабиан находился под влиянием наркотиков, он и не замечал, что на нарисованной гитаре появляется третья рука. Он в это время слышал струнные аккорды. Но всё списывал на действие галлюциногенов. А иногда перед его глазами проходила, скорее, гордо шествовала вереница литературных героев бывших студентов его университета, прославивших испанскую культуру. То ему виделся Дон Кихот Мигеля де Сервантеса, этот Рыцарь Печального Образа, с безумным взглядом едущий на Росинанте. Или рыцарь Царицы Небесной, иезуит Игнасио де Лойола, занимающийся духовными упражнениями. Или дон Паблос, любимый герой Франсиско Кеведо, с вечными своими плутнями. И, конечно, плодовитый Лопе де Вега с множеством героев, от московского Лжедмитрия до «Собаки на сене»… и Кальдерон де ла Барка – последний великий поэт испанского Возрождения с его драмами чести и комедиями интриг.
А какие чувства обуревали нашего студента, когда он зачитывался любовными похождениями дона Хуана Тенорио? Ведь именно жизнь этого любвеобильного дворянина послужила писателю Тирсо де Молина прообразом знаменитого дон Жуана. Не давали Фабиану покоя литературные лавры этих и других бывших студентов. Ему казалось, что университетские стены уже сами по себе должны вдохновлять молодых филологов на творческие подвиги.
Рука некоторое время оставалась Фабианом незамеченной. Она «думала» и его задушить, как бездомную Кристин. Но «увидев» на столе чистые листы бумаги и ручку и почувствовав «писательский зуд», «решила» поступить иначе. Видно, сказывались гены её истинного обладателя. В одну из ночей рука перескочила с батареи на диван-кровать нашего мечтателя и залезла к нему под одеяло. Но этого ей оказалось мало. Тогда она заползла к парню под рубашку и прижалась к груди.