– Дорогая! Мне два сахара и яичницу… Не помнишь – с чем ее америкосы жрут? С тунцом или черничным вареньем?
– Сынок! Иди сначала умойся и зубки почисти! – Голицын, с сожалением, разливал кофе по двум чашкам, вместо одной большой.
– Как спалось на новом месте? – Смирнов вдохнул аромат. – Офигенно пахнет!
Утренний кофе для Голицына – это был не напиток. Это ритуал! Он бы, с удовольствием, молча и с наслаждением употребил приготовленный продукт, но… проигнорировать товарища, было бы невежливо. Майор сделал глоток и со вздохом произнес:
– Коля – это МОЙ дом! На каком … «новом месте»?
Этот дом Голицын приобрел в 82-м году за 750 рублей, по случаю, когда их группу командировали в Почепский район Брянской области изображать из себя «условных диверсантов», которым, вдруг, очень сильно понадобились древние артиллеристские снаряды с химической начинкой.. Домик ему сразу понравился – рядом с лесом, на берегу небольшого озера.
– А…,да, точно. Дом твой. А мне – замечательно! Все – таки деревня, воздух, баня и камин способствуют… Чему – то там способствуют!
– Релаксации?
– Да – релаксации. А еще – когда людей нет! Вообще песня! … Нет – сказка! – и тут же, без паузы и задержки, попытался испортить, такое замечательное утро. – Какие планы?
Голицын, надеявшийся на то, что хотя бы один день…, а еще лучше – лет сто, чтобы его никто не дергал, тоскливо глянул на друга, поверх кружки и, сделав глоток, обреченно сказал:
– Сейчас, кофе допьем – придумаем.
В деревне они провели еще неделю. Из теленовостей они узнали, что Руцкого и Хасбулатова объявили мятежниками, заговорщиками и определили в Лефортовский изолятор; из телефонных разговоров с сослуживцами – что тех, кто сдался при взятии Белого дома просто уволили по статье. Остальных, тех, кто, в соответствии с графиком дежурств, находился не на службе, и тех, кого не было в списке арестованных и задержанных – ждали в отделе кадров на Петровке.
Друзья оформили себе больничные листы, сроком на две недели – просто купили, дав сто долларов местному сельскому «лепиле» (кстати, это был именно «лепила». Предыдущим местом работы деревенского фельдшера была какая – то колония строгого режима, тут же, в Брянской области.)
За оставшееся время они подлатали дом, покормили комаров на рыбалке, посетили место, где, согласно надписи на большом валуне – вступил в неравный бой с фашистскими оккупантами загадочный партизанский отряд имени В. И. Чапаева (правда, по воспоминаниям местных старожил – на том самом месте, в 42-м году произошла банальная «бытовая разборка», с применением огнестрельного оружия, между «полицаями» из двух соседних деревень) и поохотились на «диких» коров. Смирнов «засек» стаю этих свирепых животных на лугу, недалеко от дома. «Стаю» сопровождал пастух.
– Тоже дикий, – безапеляционно заявил Смирнов, и принялся распаковывать автоматы.
От оружия они и не думали избавляться, просто купили сумку по – больше и упаковали так, что бы, не брякало. Голицыну стоило больших трудов уговорить друга, просто купить мясо у местных, а не добывать его на охоте. Смирнов, с неохотой, согласился, но тут же заявил:
– Тогда состоится – РОДЕО!!
В тот же вечер они «познакомились» с хозяйкой коровы – существом «среднего» рода, среднего пола, среднего возраста и средней паршивости, потребовавшей, фантастическую для сельской местности, материальную компенсацию за отсутствующее молоко и «душевную травму» у животного, в следствии насильственных действий со стороны «дурака дебелого». После инцидента, Смирнов еще два часа уверял друга, что это был именно бык, причем огромный.
За два дня до отъезда в Москву, Голицын съездил в Брянск – купил копировальный аппарат «НР» и пачку бумаги. Вернувшись – сделал три комплекта копий документов, извлеченных из сейфа в Белом доме, стилизовав их под «самиздат». Один комплект, вместе с оригиналом – спрятал в доме, еще один – взял с собой, а третий отдал Смирнову. Потом они сделали «схрон» для трех автоматов и поделили «добычу», как всегда – по братски, но естественно, не поровну.
Голицын не был жадный. Он вообще не был «любителем денег», однако нарушать «давно, и не им установленные» неписанные правила, «долевого участия членов группы», он не собирался. Смирнов тоже эти «правила» знал и чтил, как Устав ВС, и нарушение этих правил майором, пусть даже в пользу Смирнова, было бы… «моветон».
– Санек! С оригиналами что надумал? – Смирнов, естественно, имел ввиду те самые, непонятные сверхсекретные разработки. По молчаливому согласию, они за все время «отпуска» на серьезные темы не разговаривали, но думали, по крайней мере Голицын – не переставая.
– Давай вернемся – посмотрим, как вообще обстановка. Ищет ли заказчик эти бумаги? Что вообще творится в мире? Мне кажется, что Валера просто не успел бы никому сообщить о том, что «подключил» к операции кого то еще. А, скорее всего, даже не собирался этого делать. Кроме всего этого, я не исключал бы версии, что Валера и есть – организатор, вдохновитель, получатель и заказчик. В общем, «многоликий хитрожопый анус». Пусть в аду ему будет весело! Но это лучший вариант.
– Давай лучше исходить из худшего – нас ищут.
– Не-не-не! Если исходить из этого – нам в Москве делать нечего, и надо срочно сваливать! И желательно, в эти, в параллельные миры! Предлагаю «параноить», но в пределах разумного: документы спрячем – мы это умеем, вернемся, и как ни в чем не бывало, продолжаем «коптить» воздух… Месяцев шесть.. Если они уверенны в нашей причастности на сто процентов – нас не завалят, пока не найдутся документы. «Спеленать» и похитить – ну, пусть попробуют! И если такая попытка состоится – валим к Голубеву. Но если на сто процентов они не уверены – за нами будут наблюдать, возможно, даже вызовут куда – то, спросят: «где были, что делали?». Ответим правду – были в осаде, выбрались втроем – Вахмурка подтвердит, Валеру видели мельком, уехали – потому, что… а что еще?! Ситуация – то непонятная! Вот, примерно так..
– Ну, ладно, с этим худо – бедно, но понятно. То есть, переводиться обратно будем только, если нас «прижмут»?
– Нет, почему. Можно сразу – в штатном режиме: работаем на прежнем месте; подаем документы; проходим проверки и медосмотры; если будет «Представление командира части», а я думаю, что будет – в течении года переведемся. Про документы – молчим. В сторону Даниловского и его отдела даже не смотрим. Если, вдруг, за нами действительно будут «присматривать», то ничего необычного они не увидят. Ты ведь, не собираешься, в ближайшее время, обналичивать свою долю?
Смирнов скорчил «рожу», дескать: «Кого ты учишь!?».
– Не-не, это я… так. Ну, а раз ничего необычного нет, мне кажется, что года им хватит, чтобы перенести нас в разряд «бесперспективняка».
– А еще – если нами будут «интересоваться», мы можем, официально заметь, обратиться в собственную безопасность.
– Точно! И по реакции СБэшников, хотя бы предположить – кто нами интересуется! Если «свои» – думаю, нам скажут: «Да все нормально и т., д.». В общем – «включаем полный официоз», и, уж если не «на законных основаниях», то хотя бы на «мотивированных», сами можем «тряхнуть» «хвостов».
– Саня! У тебя странный мозг. Две минуты назад ты предлагал «валить к Голубеву», сейчас уже – «тряхнуть хвостов»! Знаешь, а давай еще минут пять посидим – может решим: «А че морочиться! Приезжаем и ВСЕХ ПОД НОЖ! Потом, ловим Даниловского – и паяльник ему, в… одно место…». – Коля на секунду задумался. Затем его лицо приобрело мечтательное выражение и, просияв, он добавил: – А лучше утюг! Плашмя! Ну и так далее.
Голицын засмеялся.
– Утюг…, да – мысль интересная! Но, думаю, что не понадобится…, да и вообще, надеюсь, что никто нас не «ждет», и никому нет до нас никакого дела!
Возвращение было банальным. Они вернулись домой и, на следующее утро отправились к Белому Дому. Вокруг здания было два кольца оцепления. Смирнов предъявил свое удостоверение – к ним вышел какой – то майор и сказал, чтобы они прибыли на Петровку в отдел кадров. Они так и поступили. На Петровке им задали сакраментальный вопрос: «Хотите работать?». «Да.» – ответили они и… отправились по домам еще на месяц.
За пару недель вынужденного безделья, ни Голицын, ни Смирнов не ощутили никакого вмешательства в их жизни, личное пространство и внутренний мир. Вообще ни-че-го. Однако, оговоренной «диспозиции» оба придерживались твердо. Голицын не знал ПОЛНОГО ОБЪЕМА и уровня подготовки Смирнова, их готовили в разное время и разные люди, но про себя он точно мог сказать, что ПРОФЕССИОНАЛЬНУЮ «опеку», а если еще и с применением электронных средств, лично он вряд ли определит. Не готовили его «под такие задачи».
Когда то его обучали – как обмануть простейший полиграф: во – первых – вводить себя в состояние паники, отвечая на вопрос, типа: «Вы человек?.», и пытаться думать о вечном и прекрасном (о Шиллере и его влиянии на эстетическую метафизику парового плуга – например), когда тебя спрашивают: «Ваша цель – диверсия на территории (любая страна)?»; во – вторых – ПОВЕРИТЬ САМОМУ В ТО, В ЧЕМ ХОЧЕШЬ УБЕДИТЬ АППОНЕНТА. (Конечно, это не сработает, когда ты сидишь со спущенными штанами, связанными руками, на голове у тебя полиэтиленовый пакет, а в ногу – между «большим» и «указательным» пальцами, тебе всаживают нож. И проворачивают по часовой стрелке. Особые садисты – против часовой.)
И Голицын, даже наедине с самим собой, ни словом, ни жестом не отклонялся от оговоренной «легенды». В частности, чтобы у возможных интервьюеров не появилось повода, для нарушения целостности его любимого организма. Сложнее было с мыслями! Они, словно стадо «диких собак динго» врывались, и топтали мозг майора своими небритыми копытами. Голицын искренне надеялся, что технологии чтения мыслей еще нет! Ну, или, что по отношению к его скромной персоне, ее использование сочтут нецелесообразным.
«Нет ничего хуже, чем отклониться от собственного же плана.» – его инструкторы были просто вместилищем мудрых мыслей и афоризмов.
Голицыну вспомнилось, как лихо выкрутился седой инструктор по ОРД, когда он, молодой и «зеленый» еще курсант, невинно хлопая глазами, спросил: «А что делать, если в процессе воплощения плана в жизнь, становится очевидным, что план – говно?».
«Семь раз отмерь – один отрежь. Уяснил? Передай командиру роты, что я попросил выделить для тебя два наряда вне очереди. За обращение не по Уставу!» – Голицын пытался вспомнить фамилию этого шустрого дядьки: – Кадушкин… Подушкин.. Кадочник. Да, точно! Кадочкинов! Интересно, а жив ли он? Он уже тогда был …старый. Но очень быстрый! Голицын вспомнил, как они впятером пытались заломать одного этого «старика»… Стоит ли говорить, что у них ничего не вышло! Говорили, что он работал в СМЕРШе! Почему он, вдруг, вспомнил этот эпизод двадцатилетней давности? Сейчас он и сам смог бы «завязать морским узлом» пять – шесть человек. Но СМЕРШевиц, уже тогда, был гораздо старше, чем нынешний Голицын! …И шашкой лихо работал… И это несмотря на то, что, как оружие – шашка является… эндемичной для СОВРЕМЕННОГО мира.
Голицын быстро произвел «в уме» нехитрый подсчет: «На пятом курсе я был… – в семьдесят третьем; тогда ему было около шестидесяти, может чуть больше. Семьдесят три минус шестьдесят – шестьдесят три равно десять тире тринадцать. А Гражданская война закончилась в двадцать четвертом… Значит, когда закончилась Гражданская – Кадочкинову было от одиннадцати до четырнадцати лет. А сколько потом, еще использовались сабли и прочие колюще-режущие? Примерно – до тридцать седьмого!?.. Плюс минус год – два… Да! Все верно…». Теоретически, его преподаватель действительно мог обучаться обращению с саблей и шашкой, и может даже, применял ее в бою как основное оружие (Кадочкинов бился скупыми, точными и рациональными движениями, как бьются на войне, в отличии от современной «казачьей джигитовки»). Получается, что в тридцатом ему было от семнадцати до двадцати, а это уже тот возраст, когда и нынешняя молодежь получает навыки обращения с современным оружием и учится эффективно уничтожать себе подобных, а некоторые, даже успевают «открыть» свои персональные кладбища. Голицын был чуть – чуть разочарован.
В бумагах, обладателем которых он на данный момент являлся, в числе прочего, говорилось о том, что некая лаборатория, еще в 1949-м году проводила эксперименты по созданию «суперсолдат» путем замены части суставов (коленные, локтевые) на стальные аналоги, модернизации сердечной мышцы посредством пересадки свиного клапана (у него большая пропускная способность, а значит – выше реакция, больше скорость и выносливость), гипертрофировании желез какой – то там секреции для еще большего вырабатывания адреналина, эндорфина и ортофосфорной кислоты, … ну и чего – то там еще… А так же – по увеличению продолжительности жизни. Для этого, судя по записям, общая температура тела, должна быть понижена на величину от ноль целых, две десятых градуса до двух градусов от персональной средней температуры тела у испытуемого. Голицын не заучивал документ наизусть, поэтому кое – какие детали не помнил: то ли, для понижения температуры, вводили укол в спинной мозг, то ли в мозжечек…, Прапарат назывался: то ли «глюконат кальция», то ли «метилбензоат калия». Но это было не главное – это можно будет посмотреть и уточнить. Важно другое! Лаборатория функционировала и вела научную работу в интересах и под контролем НКВД – МГБ. А СМЕРШ – структурное подразделение этой организации! А Кадочкинов – сотрудник СМЕРШа. И, согласно данным отчетов – эксперименты были удачные!
«И ВОТ ТУТ, – как казалось майору. – порылась и пописала собака!» С одной стороны: если Кадочкинов родился в 1910 году, то его навыки, не забытые впоследствии, а наоборот оттачиваемые (правда непонятно для чего) годами – объяснимы. Но что то не давало покоя Голицыну! Объяснимыми были «навыки». Но была еще и «скорость» – скорость реакции, скорость движений! Кадочкинов двигался со скоростью не просто запредельной для шестидесятилетнего человека, быстрота движений была такой, что становилось непонятно – как суставы и сухожилия выдерживают такую нагрузку? «И еще один момент!!» – Голицын вспомнил еще одну огромную странность – «техника бесконтактного боя», которую, с его курса, между прочим, так никто и не освоил! А между тем, техника действительно «работала»! Майор вспомнил, как от «ментального удара» у него взболтнуло голову, во рту появился привкус крови, сознание он не потерял, но на ногах все таки не устоял. Удар был самым настоящим – Голицын толк в «ударах» понимал! (Его отец был тренером по боксу, и с пяти лет приобщал свое чадо к «неописуемому восторгу быть творцом и художником, дарить и получать невыразимое чувство эстетического наслаждения» от качественно сломанного носа у соперника.) Он видел, как «затуманился» взгляд инструктора, как будто тот обратил взор «внутрь», когда Голицын ринулся в атаку. И ощутил самый настоящий «прямой в голову», между своим правым виском и центром лба, выше правого глаза. «Техника» работала!
«А если предположить, что сотруднику СМЕРШа, подполковнику Кадочкинову (без инициалов) в 1950 году уже было за шестьдесят!? И, как сотрудник секретной организации, он – добровольно принял участие в качестве испытуемого в секретном проекте по созданию «долгоживущих суперсолдат» (согласно теоретическим выкладкам в отчете – «при понижении температуры тела на два градуса – продолжительность жизни может составить от 5 до 25 ВНИМАНИЕ! ТЫСЯЧ ЛЕТ). Эксперимент прошел удачно, все результаты засекретили, в 1953 Берию расстреляли, МГБ перетряхнули, проект закрыли, и про подполковника Кадочкинова все забыли?! Может такое быть?» – майор считал, что – ДА.
«А если это так, то – один ли он такой? Или есть еще „результаты“ удачных экспериментов?» – Голицын не был «законченным» романтиком, и изучив (в меру своих скромных умственных способностей) содержание секретных документов, не впал в беспричинную эйфорию по поводу «новых жизненных горизонтов» или «а, ну теперь мне все понятно», просто пытался пересматривать события с учетом новой информации. Но, стараясь при этом, не заниматься «подтасовкой» фактов.