Альвар тихонько вздохнул. Эти речи были не в диковинку. Матушка вбила себе в голову, что младшего сына надобно срочно женить, а то так и будет мыкать свой век в одиночестве и печали – а век у двергов куда как долог… Правда, надо бы отдать ей должное: угрозы приберегла на крайний случай. Видать, отчаялась просватать сына, раз уж дошло до такого. Раньше, быть может, Альвар и устыдился бы.
Раньше.
До того мига, как увидел Хельгу, дочь Арнкеля конунга, идущую по осеннему саду.
До того мига, как погас для него солнечный свет.
Раньше…
– Жаль мне, милая матушка, огорчать тебя, – покорно сказал Альвар, опустив глаза. Поскорее кончила бы поучения да отпустила сына – броситься в море с Громового Утёса вниз головой или хоть напиться до беспамятства.
– Не достоин ты моего подарка, ну да ладно, – так же строго молвила Хрейна, но глаза её улыбались, – я договорилась с фру Асхильд, супругой Фьялара из рода Финнара Мудрого, а это достойный род, как тебе, конечно, ведомо. Их младшая дочь Гнипа примерно твоего возраста. Они должны прибыть на Йолль, и если всё обернётся удачно, можем засылать сватов уже к празднику Торри. За свою Гнипу они посулили, пока только предварительно, соляную мельницу в Тильхофе. Что сказать, небогатое приданое, но Фьялар Финнунг – знаток закона и лагеман, а иметь такого человека в родне не будет лишним и королю, не так ли, сын мой? Да слушаешь ли ты меня, Альвар!?
Нет, Альвар не слушал. Какое дело было ему до какой-то там Гнипы из рода Финнунгов, до её всемудрого батюшки-законоведа и дурацкой соляной мельницы. Какое дело ему было до всех белоруких дев со всех девяти миров. Тени. Тени и морок.
– Так! – Хрейна вскочила с кресла и принялась ходить по комнате, перебирая мелкие рубиновые чётки, а казалось – у неё пальцы в крови. Вечерело, и оконные зеркала, по которым дневной свет проникал в недра горы, окрасились тёмно-бордовым. Хрейна застыла на миг, глядя в отражённые сумерки, затем резко отвернулась и закрыла ставнями зловещее свечение. Что увидела она в мгновение заката? Что её испугало, какой мимолётный призрак посетил матушку, да и что её вообще могло испугать – Альвар даже не пытался гадать. А Хрейна зажгла сольстейн, круглый самоцветный камень, какими зажиточные дверги освещали свои подземелья, и вдруг накрыла руки сына своими ладонями.
– Кто она? – спросила мудрая дочь Кьялара с тревогой в голосе.
– Что… кто она? – оторопело пробормотал Альвар. – О ком ты говоришь, матушка?
– Ты знаешь, – Хрейна провела ладонью по лбу сына, по щетинистой щеке, пальцы у матери были холодны, да и рубиновые чётки неприятно холодили кожу, – ты сам не свой, весь горячий, и я не узнаю собственное дитя. Думается, нетрудно отыскать причину подобной хвори, коли речь идёт о неженатом юноше… Кто же она? Какого роду-племени, кто её родители, и где ты с ней познакомился? Как зовётся та дева, на которую положил глаз мой сын?
Альвар только слабо улыбнулся и покачал головой:
Что тебе молвить,милая матерь,о горе моём?Альвов светиловсех освещает,кроме любови моей.Хрейна приняла игру:
Знаю тебя ямногие зимы,и ты меня, сын;с давних времёнвсё мы друг другувсегда поверяли.Альвар долго молчал, затем заговорил, и голос его постыдно дрожал:
В Арнкеля домевидел недавножеланную деву;сияние рук еёнасквозь пронзилонебо и воды.Чувства того,что меня охватило,прежде не ведал никто;из асов иль альвовникто не захочетсватать меня за неё.Теперь надолго замолчала Хрейна. Оцепенела, окаменела, кольцеукрашенные пальцы сомкнулись на чётках, сомкнулись и бледные губы, и веки над усталыми глазами. Как же ты постарела, бедная матушка, подумалось Альвару. Ждал, что она станет кричать и гневаться, что потребует от него клятвы образумиться и повиноваться, что расскажёт всё отцу, и тогда уж волей-неволей придётся жениться на этой Гнипе – или ещё какой-нибудь Гнипе, которую ему сыщут. Он, собственно, был ко всему готов, и одна мысль билась в висках: скорей бы кончилось. Но Хрейна лишь уточнила, не открывая глаз:
– В доме Арнкеля? Того самого Арнкеля Арнгримсона, что сидит конунгом в Вестандире, в Западных Фьордах?
– Так оно и есть, матушка, – настороженно ответил Альвар.
– Тебе приглянулась дева из народа краткоживущих Верольд? – мать не спрашивала, она размышляла вслух, снова меряя шагами покои. – У себя дома она высокого рода, но нам-то они чужие, здесь – чужаки… Ты ей никак не равен, и она тебе не равна, и такого ещё не бывало, чтобы дверги женились на вердах и плодили потомство… Не в том даже печаль, что это дело позорное, а в том, что просто невозможное. Помнишь, чем закончилось сватовство Альвиса из сварфов к дочери Тэора? На Севере поют, что, мол, солнечный свет обратил его в камень, но мы-то знаем правду: Альвис не ответил на последний вопрос будущего тестя, и Гневноревущий убил жениха. Может, оно и к лучшему: пострадал сам, но избавил от страданий невесту. Да мы же самое меньшее вдвое ниже их ростом, – горько усмехнулась уголком рта королева, – как ты станешь с нею спать?
Вот теперь Альвар смутился. Мать умела задеть за живое. Но щадила сына, и он это знал.
– Не будет мне без Хельги Красавицы ни света, ни жизни, – прошептал он едва слышно. – Но никто из асов и альвов меня за неё не просватает…
– Уж конечно, – бросила Хрейна, рассеянно гладя сына по голове, – больше асам и альвам нечем заняться, как только сватать тебя за эту Хельгу. Впрочем, думается мне, в этом деле можно обойтись и без асов, и без альвов. Раз уж ты у меня такой упёртый. Весь в отца. Ну что мне с тобой делать? Помогу, чем смогу!
Альвар поднял удивлённый взгляд. Матушка улыбалась, и от этой улыбки хотелось плакать – столько нежности и муки было в её глазах.
– Я сама ничего не придумаю, – тихо сказала Хрейна, – сколько ни ломать головы. Потому лучше бы тебе обратиться к тому, у кого голова сломана уже много веков. Поезжай назавтра в Сольвиндаль, на двор Гримхёрг. Там живёт Тунд Отшельник. Он самый старый из двергов, кого я знаю. Он прорицатель и колдун. Он совершенно выжил из ума, ещё когда я была твоего возраста, но сказано ведь: «над старцем седым смеяться не смей, благо нередко в словах старика» [5]. На вот, подаришь ему с моим приветом, – и вложила свои любимые чётки в ладонь сына.
– Стоит ли, матушка? – робко попытался возразить Альвар, но Хрейна только отмахнулась:
– Счастье твоё стоит для меня куда дороже! А барахла такого полный сундук и ещё горсть, не убудет. Всё, ступай прочь, покуда я не рассердилась и не передумала!
Альвар не ушёл, а обнял мать и поцеловал изрезанное свежими морщинами чело. Словно саму землю, испещрённую рунами фьордов, прижал к груди. Прошептал:
– Отцу не говори!
– Не скажу до срока, – смахнула скупую слезу королева. И добавила, скрывая боль за язвительной шуткой, – пусть уж лучше тебе будут милее крутые бёдра жены из вердов, чем волосатые зады моряков!
2
Тунд Отшельник вовсе не показался Альвару таким уж безумным. Странноватым, пожалуй, но поживи-ка с полтысячи зим – тут у всякого мозги заржавеют. Во всяком случае, он сам вышел встречать путника за ворота усадьбы в осенние сумерки, и никто бы не сказал, что хозяину Гримхёрга неведом закон гостеприимства.
Альвар выехал один, на рассвете: не хотел никого впутывать, а ещё меньше хотел держать ответ перед отцом – до срока, по крайней мере. Все пожитки уместились в потёртой кожаной торбе, притороченной к козлиному седлу. Мог бы взять и коня – с некоторых пор благородные юноши двергов переняли этот обычай у Верольд, и тратили отцовские деньги на мохнатых северных лошадок, низкорослых и очень смышлёных, но – к чему привлекать к себе внимание без нужды? Не на праздник собрался и даже не на тризну. Потому и плащ одел неказистый. И надвинул капюшон на глаза, покуривая трубку и поглядывая по сторонам: осторожность в пути никому ещё не повредила.
Ехать пришлось целый день, от Круглой Горы до перевала Змеиных Зубов, через всю долину Сольвин. Альвар подумал было заехать в Гульдсаллир, к родичам матери, но тут же отбросил эту мысль как дурацкую. Нет нужды. Ни в чём не будет нужды, пока сияние глаз липы льна, пригожей дочери Арнкеля, не озарит небосвод. А потому – на север и в горы…
Вот в горах королевич едва не заплутал. Раньше ему не доводилось бывать на перевале Драккетар, о котором ходили самые мрачные слухи. Когда Альвар въехал на узкую тропу меж крутых склонов, солнце уже садилось. Конечно, он загодя расспросил дорогу у местных жителей, но от помощи провожатого отказался: по глупости, от самоуверенности и от испуга: мало ли, куда заведёт путника такой Ивейн из Суссекса [6]. Теперь жалел, ведя под уздцы козлика, ощупывая дорогу посохом и спотыкаясь в потёмках. Облегчённо вздохнул, завидев свет на скале, и тут же перецепился через камень и, падая, резко дёрнул поводья. Козёл закричал что-то на своём козлином наречии и попытался убежать, но тут из темноты вылетела дубинка и огрела его меж рогов. Несчастный зверь только горестно мекнул, сетуя на злую козлиную долю.
– Чего ты тут разлёгся, странник? – раздался скрипучий голос.
Альвар встал, отряхнулся и поклонился старику:
– Привет тебе, добрый человек. Ты, стало быть, и есть Тунд Отшельник, годи Эрлинга?
– А ты, мне думается, Альвар Фьёрсунг, юный сын конунга? – старик поднял факел и несколько мгновений вглядывался в лицо гостя. – Ты похож на своего деда, Хёгни Альвирсона. Что же, идём, впереди долгая ночь. Осторожно, здесь крутая тропа.
«Куда уж круче», – подумал Альвар.
Гримхёрг был храмом в честь бога Эрлинга из асов, которого ещё называли Грим, а Тунд с незапамятных времён был его годи – жрецом и заодно хозяином всей округи. Двор обустроили на скале по левую руку от горной дороги, а тропинку ко двору скудно освещал очаг на вышке над воротами. Усадьбу ограждал частокол, на котором висели, приветливо улыбаясь гостям, черепа козлов, баранов, быков и даже лошадей. Альвар также заметил несколько человеческих черепов, прямо над воротами. Хотел было спросить, это что же, от жертвоприношений остались, или гости проявили неучтивость, но передумал. Какая, в сущности, разница.
Во дворе их встречали: Тунд, хотя и прозвался Отшельником, не мог бы при всём желании в одиночку присматривать на храмом. Усадьба, против опасений Альвара, не выглядела покинутой и зловещей: за тыном обнаружились сараи, баня, водозабор, кузница, другие службы, а также длинный жилой дом для слуг. Альвар подумал, что его поселят там, но Тунд повёл его дальше, через двор, к лестнице у скалы. Ступеньки вели к пещере, где и обитал сам годи. Там же располагалось святилище, которое, правда, было закрыто.
– Тут всегда закрыто, кроме особых случаев, – пояснил жрец.
Пещерное пристанище Тунда, кстати, оказалось весьма уютным и тёплым: пол и стены отделаны сосновой доской, устланы шкурами и клетчатыми шерстяными завесами, убранство простое, но добротное – низенький стол, скамья, кресло-качалка, топчан в углу, два сундука, полки с книгами. Отапливалась ниша камином, у которого даже оказался дымоход. Видать, старые кости колдуна требовали сухости да обогрева.
Ужинали неизысканно, но сытно: овсянкой с овечьим салом и ячменными лепёшками. Запивали скиром [7]: Тунд сказал, что от пива на ночь глядя пользы немного. Трапезничали в молчании: хозяин ничего не спрашивал, а гость первым заговорить не решался. Затем Тунд помешал жар в очаге, прикурил от кочерги трубку, такую же старую, как и он сам, и откинулся в кресле, прикрыв глаза.
– Как ты узнал, кто к тебе прибыл? – осмелился спросить Альвар. – Видел вещий сон?
– Может, и видел, – Тунд затянулся и выпустил колечко дыма, – а может, и нет. Не помню. Но вот мой скотник рассказал забавный случай. Сегодня один молодой барашек с золотым завитком на загривке пытался вскарабкаться на белую тёлочку Хельгу. Как ты думаешь, что бы это могло значить?
– Да ты что, старик, издеваешься надо мной?! – воскликнул Альвар – и тут же устыдился.
А Тунд вытащил трубку изо рта, наклонился вперёд и пристально поглядел на гостя. Глаза в глаза. Альвар не выдержал спокойного, холодного взора, опустил голову, чувствуя, как краска заливает лицо. Тунд глубоко затянулся и выпустил густую струю дыма прямо в нос высокородному юноше.
– Рассказывай, какое у тебя дело, сын конунга.
Старик молча выслушал сбивчивую речь Альвара, выколотил трубку и сказал так:
– Если по-хорошему, сын конунга, то мне следовало бы надавать тебе по жопе и наутро выставить отсюда. Потому что ты даже себе не представляешь, какой головной болью и скрежетом зубовным кончится эта история. Для всех вас. Да и не дело барану покрывать кобылу. Без обид. Но… – недобрая улыбка шевельнулась под густыми седыми усами, сверкнула в серых глазах, словно блик солнца на жертвенном ноже, – потешил меня твой рассказ. Думается мне, как бы ни повернулось дело, это меня позабавит и отвлечёт от моей обычной скуки. Давненько не доводилось браться за столь непростую работу.
– Так ты полагаешь, о мудрый старец, – с замиранием сердца спросил Альвар, – что есть надежда? Ты уже что-то придумал?
– Не такое трудное дело, чтобы баран покрыл кобылу, – засмеялся Тунд. – Трудно будет потом, но это уж не моя забота. Мне любопытно, родит ли овца жеребца. Теперь ложись вон там, на топчане, а я буду думать, как тебе помочь, ибо таково моё дело. Добрых снов, тенгильсон.
Когда Альвар проснулся, колдуна в комнате не было. Был завтрак на столе: тёртый пирог с ягодами и травяной чай в чайничке. Гость не стал дожидаться особого приглашения, подкрепился и побрёл умываться.
Во дворе Альвар столкнулся нос к носу с хозяином.
– Доброе утро, – вежливо сказал юноша.
– Ты хорошо ли знаешься на кузнечном ремесле? – спросил Тунд.
– Что… в каком смысле? – опешил Альвар.
– Ты глухой или не проснулся? – проворчал Тунд.
Проходящие мимо служанки захихикали. Альвар смутился было, потом гордо заявил:
– Каков был бы из меня потомок королей сольфов, когда бы я не умел обращаться с молотом, зубилом и клещами?
– Твой дед Хёгни не умел, – пожал плечами Тунд. Альвар возразил излишне резко:
– А мой прадед, Альвир Умелец, не просто так получил своё прозвище!
– Это мне тоже известно, – кивнул Тунд, – и не надо так орать, я старый, но не глухой. Умойся, потом подходи к кузнице, вон туда. Думается, я понял, как тебе помочь.
Кузня в Гримхёрге была роскошная. Молоты, молотки и молоточки всех видов и размеров, разные чеканы, пробойники, резцы, клещи, свёрла, иглы для зернения и чернения, напильники, литейные формы, шлифовальный песок, двухкамерный горн и даже – отдельно – плавильная печь. Парового молота, правда, не было, да и к чему бы. Пока юноша стоял и глазел по сторонам, разинув рот, годи взял станген [8] и принялся измерять его череп.
– Зачем это? – нахмурился Альвар.
– Флоки, записывай, – бросил Тунд подмастерью, – высота три фенга [9], лобная доля – два, скулы – полтора, подбородок… бороду подыми… подбородок – 1,25… так, хорошо. Нос… ну и рубильник, право слово, без обид… переносица… глазные впадины… теперь затылок. Обернись…
Потом годи отпустил помощника и подошёл к горну – раскурить трубку.
– Что это было? – недовольно буркнул Альвар. Не то чтобы его оскорбила хозяйская бесцеремонность, нет, скорее непонимание смысла подобных действий. Когда Альвар чего-то не понимал, то частенько злился. Только это и могло его по-настоящему возмутить.
– Что это было? – переспросил, ухмыляясь, Тунд, и ответил в рифму. – Знание – сила! Теперь к делу, мой умелый гость. Знаешь ли ты сказание о том, как Утред Голова Дракона, отец легендарного Арта конунга, соблазнил будущую матушку этого самого конунга, красавицу Игерну? Или нет, это скверный пример, там дело кончилось кровью… Знаешь ли ты, как Сигурд Убийца Фафнира смог добыть для Гуннара Гьюкунга валькирию Брюнхильд? Нет, снова скверная история… короче, Альвар сын Свалльвинда, ты понял мою мысль?