Поздно вечером позвонил Юрка.
– Слушай, а ты сердцеед, оказывается! Ты знаешь, кто мне сейчас звонил? Наташка из библиотеки! И спрашивала про тебя. В каком ты классе, где живешь, какой у тебя номер телефона.
– А откуда у нее твой номер?
– Ты разве забыл, что я пытался подбить к ней клинья? Молодая, разведенная, отдельная квартира… Я ей свой телефон прямо на библиотечной книге написал!
– Она была замужем?
– Ага, около года. Короче, поздравляю, с тебя причитается!
Юрка повесил трубку, а Перепелкин долго слушал гудки, не в силах осознать услышанное. Почему-то в руках у него был учебник по химии. Он смотрел на обложку и не мог понять, зачем ему химия в этой взрослой жизни, с которой он сегодня столкнулся.
А через два дня небо раскололось пополам, на свежевыпавшем снегу расцвели цветы, весь мусор с улиц и все невеселые мысли были унесены каким-то сумасшедшим ураганом!
Перепелкин пришел из школы, и тут раздался звонок. Перехватило дыхание у юного «волейболиста». Понял Перепелкин, кто это звонит, но как снять трубку, как сделать два шага к телефону? И что сказать: «аллё» или «слушаю»?
Перепелкин сел на пол и взял трубку.
– Это ты? – спросил он почти неслышно.
А как сказать громко, когда горло как будто перетянуто веревкой, когда нет воздуха в легких и невозможно сделать вдох, когда руки влажные и трубка того и гляди выскользнет и упадет на пол.
– Да, это я. Здравствуй.
– А я знал, что это ты звонишь…
– У тебя определитель номера?
– Нет, просто почувствовал…
– А я почувствовала, что ты пришел домой.
– Я думал о тебе и о глупостях, что наговорил.
– Ты берешь свои слова назад?
– Нет, но надо сначала сделать, а не болтать.
– Женщинам нравится, когда так болтают. Они верят, вернее, очень хотят верить.
– Ты веришь?
– Ожидание тоже бывает приятным. Я о своем Черном море думаю целый год. И это тоже радость.
– Так не каждый умеет.
– Я умею.
Перепелкин замолчал. Он никогда ни с кем так не говорил! Мысленно – да. Со многими прекрасными незнакомками, которых он встречал в метро или на улице. А тут…
– Исполнение желаний… – вдруг произнес он.
– Каких желаний? – не поняла Наташа.
– Это я так, думал о своем и ляпнул.
– А о чем ты думал?
– О том, что первый раз говорю с тобой так, как мечтал поговорить.
– Как – так?
– Ну… свободно, что ли… И не надо придумывать тему для разговора!
Наташа засмеялась. Она так хорошо засмеялась, звонко и мягко одновременно.
– Ты хорошо смеешься.
– Не сердись, это у меня просто настроение хорошее.
– Я не сержусь, я радуюсь.
– А ты знаешь, зачем я тебе звоню?
– Ты хочешь выйти за меня замуж?
– Нет, не угадал. Я хочу в это воскресенье погулять с тобой в парке Коломенское. Ты был там?
– Нет, но метро Коломенское знаю.
– Отлично, вот давай у первого вагона из центра в одиннадцать утра и встретимся!
– Хорошо!
Наташа положила трубку, и с этой секунды жизнь Перепелкина разделилась на две части: до этого звонка и после.
Перепелкин готовится
– Дааа… – сказал я. – Невероятно! Женщина узнает телефон, звонит первая, назначает свидание…
Мы выехали на скоростное шоссе, дождь усилился, и теперь дворники работали на максимальной скорости.
– Я не думал тогда, кто кому позвонил. Мне вдруг показалось, что мы знакомы уже тысячу лет. Ну да… был звонок… а как же иначе между старыми друзьями? Невозможно описать Наташкин голос. Она говорила так, как будто я ее лучший друг. Все как-то просто и обыденно.
– Но начало разговора у тебя вызвало кучу эмоций!
– Да… Но после первых ее фраз я успокоился, и стало просто радостно и хорошо.
Перепелкин был озадачен. Коломенское… не могла выбрать что-нибудь попроще?
В субботу он поехал на Калининский проспект, чтобы в книжном магазине полистать путеводители по Москве. Там он выяснил, что самая красивая постройка в Коломенском, храм Вознесения, была воздвигнута во времена Василия Третьего в честь рождения Ивана Грозного, а сам Иван Грозный велел построить церковь Усекновения Головы Иоанна Предтечи. Про Василия Третьего, его жену Елену Глинскую и коварных Шуйских Перепелкин прочитал в учебнике. Но про Усекновение Головы Иоанна информации нигде не было. Перепелкин спросил у родителей, отец что-то вспомнил про сына Ирода, но Перепелкин решил это не запоминать, чтобы не забыть то, что прочитал про русских царей.
Вечером он зашел к Юрке, чтобы поделиться новыми знаниями. К его удивлению, Юрка знал и про Василия Третьего, и про Шуйских, и про «смутное время». Он знал также про Иоанна Предтечу и рассказал Перепелкину эту жуткую библейскую историю.
– А зачем Грозный построил церковь в Дьяково по такому страшному поводу? – спросил Перепелкин.
– Может, он сам любил усекать головы? – предположил Юрка. – Но тут не это главное!
– А что?
– Эта церковь сейчас почти разрушена, там пусто и страшно. Но если дождь, или снег, или какой другой катаклизм, то там можно спрятаться. Запомнил? Туда вдоль реки тропиночка идет, место приятное.
Перепелкин кивнул. Поездка в Коломенское ему начинала нравиться все больше и больше.
Коломенское
– Давно это было, – сказал Перепелкин. – Сейчас эта церковь как новенькая, там парк, маленькое кладбище, старушки молятся… С горы вид на Москву-реку…
– Деревню Дьяково уничтожили, – сказал я. – Зато деревянный дворец Алексея Михайловича восстановили.
Я оторвал руки от руля и изобразил пальцами кавычки.
– Угу, – кивнул Перепелкин. – Но тогда все было более натурально. Впрочем, это неважно.
Перед воскресеньем выпал снег. Перепелкин с Наташей шли по утоптанной дорожке мимо церкви Казанской иконы Божьей матери. У входа толпился народ, идущие рядом с ними останавливались и крестились. Наташа шла молча. Она взяла Перепелкина под руку, прижалась плечом и изредка поднимала голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Наташа была на полголовы ниже Перепелкина, и ему с ней было очень уютно идти.
Небо стало темнеть, явно ожидалась еще одна порция снега, но ветра не было, воздух был мягкий и спокойный.
– Я сейчас покажу тебе самое красивое здание в мире, – сказала Наташа. – Для меня, конечно. Только тут надо знать секрет.
Она взяла Перепелкина за руку, и они побежали вниз к темной полосе реки. На середине спуска Наташа остановилась и оглянулась.
– Видишь, она летит!
Перепелкин смотрел на белые стены церкви Вознесения, на темные тучи, вокруг золотого креста, на стаю ворон, кружившихся вокруг, и вдруг ощутил, что церковь начала отрываться от своего фундамента и подниматься туда, где вдруг расступившиеся сизые тучи создали кусочек светлого серого неба.
– Вижу! – восхищенно прошептал Перепелкин. – Она и правда летит. Отрывается от земли и летит в небо.
– Правда, гениально?
– Правда!
– А ты любишь меня? Я тебя люблю!
– Я очень тебя люблю!
Перепелкин смотрел на Наташу и видел только огромные глаза с едва заметными морщинками в уголках. Он осторожно взял Наташу за плечи и прижал к себе. Она уткнулась носом ему в грудь и замерла.
Казалось, прошла вечность. Перепелкин целовал Наташины волосы, на которые стали падать огромные мокрые снежинки.
– Нас скоро занесет снегом, и мы будем как две снежные бабы! – сказал он. – Пойдем в церковь Иоанна Предтечи, там можно спрятаться. Ее Иван Грозный построил!
– Сам лично? – засмеялась Наташа. – И по какому поводу?
– Забыл, – признался Перепелкин. – Вчера читал и забыл.
– По случаю своего венчания на царство! – сказала Наташа. – Тебе четверка с минусом!
– Это прекрасная оценка! – воскликнул Перепелкин. – Я сроду таких не получал!
– А ты правда меня любишь?
– Правда!
– И я тебя люблю.
– Но за что? За мои обещания?
– Конечно! Я мечтаю путешествовать. Как я могла устоять.
– А вдруг…
– Никаких вдруг! Обещал и делай. Я уже план составила. Начну я с Парижа и Лондона.
– Говоришь, что любишь, а сразу хочешь бросить меня.
– Не сразу. Я буду ждать твоего отпуска, чтобы поехать вместе. А потом брошу. Мне в этих городах нужно по месяцу жить. Я там каждую улочку хочу изучить. А потом я вернусь и буду писать книгу.
– За столом со старинной лампой?
– Только за таким.
– А где такие лампы продаются? Придется стащить из твоей библиотеки.
– У меня дома есть такая. Там провод сгорел, ее списали, я взяла ее домой, и мне ее починили.
– Кто?
У Перепелкина сжалось сердце.
– Мой бывший муж. Ты прекрасно знаешь, что я была замужем. Юра тебе все рассказал, он болтун, и я была спокойна, что ты все узнаешь от него.
– А чем тебе Юрка не понравился?
– Он думал о себе, а не обо мне.
– А я?
– А ты – не знаю. Думай что хочешь, но я тебя люблю!
– И я тебя люблю! Пошли?
– Куда, в Дьяково? Нет, я надела легкие ботиночки, чтобы быть красивее, и уже замерзла.
– Тогда в кафе?
– У тебя не может быть денег на кафе, а я экономлю для поездки на Черное море.
– Тогда в кино?
– Фу! Не будь таким примитивным. Кафе, кино… Включи воображение, удиви меня!
Перепелкин задумался. Они уже подходили к метро, и он видел, что Наташа иногда топчется на месте, чтобы согреть ноги.
– Самое теплое из близких мест – это метро, – сказал он.
– Правильно! – сказала Наташа. – Мы сейчас сядем в метро и поедем ко мне. Я залезу в горячую ванну, а ты будешь варить кофе на кухне. Ты умеешь варить кофе?
– Умею взять полную ложку растворимого кофе и разболтать в чашке.
– Молодец! Азы ты освоил. А я научу тебя более сложному способу.
Она прижалась к Перепелкину, и вот так, в обнимку, они стали спускаться по лестнице, на которую ложился свежий мокрый снег.
Мечты сбываются?
Мы подъехали к дому, где жил Перепелкин. Старый трехэтажный многоквартирный дом. Дождь кончился, и мамы вывели детей на улицу.
– Ни одного белого лица, – сказал я.
– Зато дешево, – ответил Перепелкин.
– Но ты неплохо зарабатываешь, – удивился я. – Сам говорил, что днем работаешь в компании, а вечерами и в выходные в русской бригаде по ремонту старых домов.
– Все правильно.
– Погоди… этот дом имеет отношение к твоей истории?
– Самое непосредственное! Вот слушай.
У Перепелкина началась сказочная жизнь. Он не мог поверить, что такое возможно. Поругавшись с родителями, он переехал к Наташе, ходил в школу, бегал по магазинам, покупал продукты и готовил ужин. Он ни за что бы не поверил раньше, что готовить ужин – это счастье! Наташа приходила поздно, залезала под душ, а потом они сидели за столом, не спеша ужинали и болтали. О чем? Это невозможно описать. Они могли час обсуждать, какая холодная погода, как Наташа натерла ноги в новых сапожках, как тяжело стало доставать продукты, почему народ стал терять интерес к книгам.
Школьные экзамены прошли как в тумане. Перепелкин получил аттестат и понял, что ни в какой институт он не поступит. Он устроился работать на стройку, а осенью его забрали в армию.
– Ты будешь меня ждать? – спросил он.
– Сейчас ты в лоб получишь за такие вопросы, – сказала Наташа.
– А если честно?
– Если честно, то не знаю.
– Почему?
– Потому! Я правда не знаю и ничего не обещаю. Вернее, обещаю тебя не обманывать и говорить только правду.
Перепелкин в тот вечер напился, а утром стал солдатом. Наташа писала ему каждую неделю, а через год перестала. Прошел месяц, и пришло письмо. Краткое, на полстранички. Наташа просила простить ее и отпустить. Перепелкин спросил, куда ее отпустить, но ответа не получил. Когда он вернулся, то Наташа была замужем и жила в большой квартире, которую купил ее новый муж. Библиотеку она бросила и устроилась секретаршей в какую-то фирму. Там, наверное, и работал ее муж, но Перепелкина это не интересовало. Он поступил на вечернее отделение энергетического института, окончил его и уехал в Америку. Как он получил визу – его тайна. Получил и получил. В Америке он семь лет. Семь лет работы по семь дней в неделю.
– И какое это имеет отношение этот дом к твоей истории? – спросил я опять.
Перепелкин достал из кармана записную книжку и показал мне страничку, где был написан номер рейса самолета из Москвы.
Голос его дрогнул, и мне даже показалось, что в его глазах блеснули слезы.
– Ты ведь сам сказал, что надо стараться до последнего дня, – сказал Перепелкин. – А дом… скоро я куплю свой. Двухэтажный.
– И как зовут пассажира? – спросил я.
Перепелкин ничего не ответил. Он вдруг заулыбался, сжал мне руку и вышел из машины.
– Удачи вам! – крикнул я. – И счастья!
Перепелкин опять улыбнулся, помахал мне рукой и пошел к подъезду.
Женщина с высоты орлиного полета
У моего соседа по лестничной площадке загадочная жизнь. Он – мужчина лет пятидесяти, похожий на бывшего десантника, всегда в камуфляже, крепкий, молчаливый: только «добрый день», когда мы сталкивались у лифта, «спасибо», если я придерживал входную дверь подъезда, и «сегодня неплохая погода» – это уже в нашем ближнем парке. Туда он часто приходил с толстой тетрадью в кожаном переплете, подолгу сидел на скамейке под старой березой, смотрел на облака, иногда делая заметки толстым карандашом.
Пару раз в неделю таинственный сосед утром выходил из дома с большой сумкой и возвращался поздно вечером.
– Серьезный мужчина! – говорили старушки, сидевшие около подъезда. – Женщин не водит, водку не покупает. Писатель, наверное. Или ученый секретный.
Тайна соседа меня очень занимала. На что он живет? Почему один в двухкомнатной квартире?
– Оно тебе надо? – спрашивал приятель. – Он тебе что, жить мешает?
– Не мешает, но хотелось бы знать, что за тип обитает у меня за стенкой.
– Не разочаровывайся! Ну узнаешь ты, что он копирайтер, что у него в квартире мебель времен развитого социализма, а ездит он в какое-нибудь Лыткарино, где у него растет незаконнорожденная дочь. А женщин он не водит потому, что ему их кормить нечем.
– Кстати, о женщинах— добавил он. – Как много женщин западают на таких таинственных и молчаливых. А потом узнают, что просто им сказать нечего. Таким таинственным лучше рот не открывать и домой никого не приглашать. Они только издали красиво смотрятся. Вот у меня был случай.
И приятель стал рассказывать.
Как-то прошлой осенью у меня с утра не заладилась жизнь. Кончилась зубная паста, подгорела яичница, заклинила молния на куртке, а мой 17-й трамвай ушел прямо из-под носа. А тут еще и дождь начался. Холодный, въедливый. Я стою, следующий трамвай высматриваю. Вдруг почувствовал что-то, оборачиваюсь, а рядом женщина. В темном плаще, зонтик красный, яркий, как будто среди мрака фонарь загорелся. Улыбнулась, жестом под зонтик позвала. Лет тридцать, лицо усталое, но красивое. Лучики около уголков глаз почти не видны, все внимание на сами глаза – большие, черные. Говорит мне:
– А над тучами сейчас солнце, светло, воздух чистый.
– Там холодно!
– Ну и пусть, зато всегда солнце, дождей не бывает.
– Не любите дожди?
Тут она волосы поправила. Темные, пышные, кудрявые немного.
– Ненавижу! В дождь прическа совсем никакая становится. Я сама оттуда. Там почти всегда небо голубое.
Машет рукой куда-то на юг и вверх.
– А сюда зачем?
– Иногда пролетаю мимо, приземляюсь. Мне Москва нравится с высоты орлиного полета. Все красиво, ухожено, люди хорошие.
– А если с земли смотреть?
– Я на земле редко бываю. А если бываю, то стараюсь все быстрее забыть.
Вот такая она, летающая с орлами, на нас сверху вниз смотрит. Романтичная, аж дух захватывает! А у меня куртка не застегивается. Куда со сломанной молнией полетишь? Захотелось мне узнать эту женщину поближе. Когда еще такую встретишь, чтоб над облаками летала и зонтиком серость освещала.
– А можно я вам вечером позвоню?
– Не надо.
Стоит, глазами улыбается, а лицо серьезное, строгое. Я таких женщин обожаю. Внутри чертенок пляшет, а сама вроде как недотрога. У меня даже горечь в рту появилась. И так все наперекосяк с утра, а тут еще и она исчезнет. Может, это судьба моя. Будет потом перед глазами стоять, придется мне других женщин с ней сравнивать.
– Я вам тогда свой телефон оставлю. Меня Андреем зовут.
– Не надо, Андрей, – говорит. – Мы хорошо поговорили, лучше уже не будет.