Белые пятна вчерашней ночи никак не хотели закрашиваться. «Раз не убили, значит, буду жить, это главное» – сделал вывод сабельщик. Осмотрелся, увидел возле чаши с фруктами портки, оделся. Все-таки дошел до победного – представил себе хунна, узревшего Марха, в чем мать родила, усмехнулся.
«Надо дойти до саат-шатра, облачиться в робу, да отрыть припрятанное оружие».
Вышел во двор. Яркий свет острыми, как бритва лучами, резал глаза и мозги. Солнце стояло в зените. Сабельщик нутром чуял что-то странное, вот только понять не мог, что. Все тихо, воины после вчерашних ритуалов отходят, женщины погнали на водопой скотину. Ладно, чугунок еще не варит, да что чугунок – весь он себя чувствует, как сорвавшийся с горы свин – где тут чутью вернуться.
Дошел до шатра, облачился в робу, приладил клинки к спине. Посох в руку, на ноги сандалии – готов!
Авенир с мулами и шестилапой тварью ждал у привала. Лицо было угрюмым, руки теребили миртовый браслетик. Марх бодро кивнул:
– Почему нас не разбудили утром?
– Чыдаха свергли. Теперь у хуннов другой каган.
Мрак поморщился:
– Вот как. Значит, нас никто не держит, можем отправляться.
Несколько дней путь прерывали лишь для ночлега. Ели, сидя на мулах, изредка останавливались сбегать в отхожее. Сабельщик понимал, что настроение хуннов сродни изменчивому ветру – недаром они дети степи, и старался поскорее отдалиться от стана. Попутчик был молчалив, отбивался короткими фразами и жестами.
Земля стала мягкой. Копыта увязали в словно взрыхленной почве, мулы шли медленнее, трава и деревья куда-то исчезли. На очередном вечернем привале расположились у подножия огромного камня. Марх подсел поближе к юноше:
– Из-за женщины тоскуещь? Как звали-то наложницу?
Юноша вздрогнул. Поднял взгляд, узрел пекшего мясо тарсянина.
– Фатира.
– Красивое имя. И сама, наверное, прелестница? Видал я на своем веку разных фей. Некоторые оборачивались драконессами, хм. Но первая, у меня на родине их зовут «лика»… это след на всю жизнь.
Парень занялся румянцем:
– Расскажи про свою «лику»?
– Я молодым отроком был, может даже помладше тебя годков эдак на … – сколько тебе, семнадцать? – на пару. Все время проводил или у отца в кузне, или на бранном поле деревянным клинком махал. И влюбился… Глубже озер были очи Вереи, руки мягче свежего хлеба. Но больше всего меня пленил смех. Задорный, как переливистый весенний ручей. Много было пастушек в нашей земле, а запала она мне. На праздник солнцестояния ночью зажигали костры, купались в озерце, бились на кулаках – все как водится, по традициям предков. Пили вино. Не такое, как ныне – раньше оно как сок было, только голову кружило, а аспидом поганым не жалило. Затащил я ее по нашей веселости в хлев. И все. Как крюком в сердце. Ни есть, ни работать, ни спать не могу – Верея лишь перед глазами стоит.
Марх потер лоб, отхлебнул из мехов. Заговорил медленнее:
– Дарил я ей подарки, менестрелей с вагантами посылал, вот только как подменили девку. Взгляд отводит, только меня видит – улыбка сникает. И молвить не молвит – что случилось, не пойму. А потом встретилась мне и говорит: ты меня прости, наваждение той ночью было. Есть у меня суженый, уж второй год меня уваживает, замуж скоро.
Все бы пережил, да суженый этот другом моим оказался. А я ему душу изливал – вот как, мол, она может? Я ей и то, и это, и люблю ее, и жить не могу, и все заработанное на подарки трачу. А он – да ты что, это же пастушка. Да о ней по всему селению слухи ходят, только уличить не получается. Он как ножом по сердцу языком резал, а она будто в холодный омут с веревкой на шее.
С полчаса соратники молчали. Авенир кусок мяса бросил муравиту, тот проглотил, не жуя.
– Так ты из-за нее в монастырь пошел?
Сабельщик подернул бровями:
– И да, и нет. После такого унижения надо было что-то делать. Случись это сейчас, убил бы обоих. А тогда… Пошел наемником к азотянскому властителю – биться с зеленокожими аггами. Это не рыхлые увальни-набы. Крепкие, яростные орки. Еще и умные к тому же. После нескольких лет походов я был еще жив – не нашел смерти. Тогда искать я стал истину. Захотел понять – как же так, что друзья предать могут, обмануть – ни за что. У людей не нашел, отправился к святым. Ходил от монастыря к монастырю. Святые снаружи стремились к истине, а в душах творилось черное и злое. Встретилась мне в бесконечных горах Турмаги обитель Элхои. Там все истинно, но это исключение. Люди по сущности – лгуны. Да и сам я не лучше. Видать натура такая – хоть истина и одна для всех, а вот только правда у каждого своя. То бишь, каждый себя оправдает.
– Я бы убил…
– Кого? Девку?
– Себя убил бы.
– Я хотел, да не смог. Решил не губить из-за падали великого человека. Да и проще надо относиться…
Марх насторожился:
– Тише. Слышишь?
Авенир затаил дыхание и напряг слух. Вокруг шелестело – будто терли друг о друга сухие ветки с листьями. Мулы почуяли неладное, озабоченно замычали, попятились к скале. На тускло освещенной земле то тут, то там вырастали бугорки. Из ямок на поверхность выползали похожие на сороконожек существа. Их привлекло тепло, исходящее от костра. Путникам грозила смертельная опасность – мягкотелые твари питались падалью, но не прочь были отведать и свежей плоти. Марх резанул и откинул нескольких. В темноте раздался чавкающий звук – существа не брезговали никем, жрали своих же. Сабельщик протянул Авениру клинок, сам раскрыл резач. Приготовились к бойне. Молодой акудник в поисках спасительной тропки завертел головой. Они стояли под скалой на небольшом каменном плато. Снизу к ним не подкопаются, но вот убежать – герои оказались заложниками огромного пологого камня, защищавшего их от ветра, теперь же ставшего холодным молчаливым тюремщиком. Марх отбросил кинувшуюся тварь, Авенир разрубил выползшую на поверхность. Существ становилось больше. Похожая на волны, кишащая масса наползала. Путники рубили без устали, давили сапогами, оружие и тела покрылись брызгами мутной зеленоватой слизи, мулы забились в трещину. Рубище продолжалось больше часа. Руки прилипли к оружию, тела, лица – все покрылось липкой едкой массой.
Раздался протяжный писк. С камня в самую кучу тварей огромной черной глыбой рухнул муравит. Как по приказу неведомого мага, вся чешуйчатая масса остановилась и стала панически зарываться в землю. Нежданный спаситель носился с радостным кличем, на полном ходу пожирая несчастных, тонкий розовый язык – или хоботок – молниеносно выстреливал в сороконожек, обхватывал, притягивал, жвалы легко растирали хининовую чешую. Хруст, визг, стрекот стояли такие, что – Авенир готов биться об заклад – на три версты все живое проснулось и пугливо вжалось в свои лежбища. Кровавая жральня, если конечно можно было назвать эту мутную слизь кровью, длилась недолго. Все твари исчезли, на поверхности остались только скорлупки, да муравит, дрожа от наслаждения, поедал остатки, всасывал желтоватую студенистую массу.
– Как он их, а, – тарсянин переводил дыхание. Чтобы разбить броню твари, приходилось бить наотмашь, и Марх немало притомился. Муравит же раскалывал чешую, аки бабки лузгают семена тыквы.
Несмотря на ночь и дикую усталость, пошли к ближайшей речушке, отмыться от «следов доблестной брани»…
Муравит сидел рядом. Узкий язык вылизывал пластинчатую шкуру, передние трехпалые лапы скребли гравий. Радуется, наверное – подумал Авенир, взглянул на одновременно счастливого и расстроенного Марха. Резач и клинки испещерены зазубринами и теперь годятся разве что для шинки капусты.
– Ты бы, наверное, и нас сожрал?
Марх чистил сапог от слизи. Она уже подсохла и оставляла следы, не желая счищаться даже песком. Авенир, несмотря на все предупреждения, отплыл от берега.
– Не нравится мясо.
Голос был трескучим, с деревянным оттенком. Муравей-гигант спрятал длиннющий язык и вытаращил черные бусины глаз на тарсянина. Сабельщик кашлянул:
– Так ты еще и говоришь. А думать умеешь?
– Трудно понимать, говорить. Гаруд учил, бить много.
Из воды вышел Авенир, облачился в робу. Тарсянин непринужденно бросил:
– Ты знаешь, тут твой монстр после ужина разговорился. Надо было и нам тех тлей пожрать, растаращило бы посильнее хуннской пыли.
Юноша пожал плечами:
– Ну, они вообще могут издавать звуки, но не думал, что наш молвит. Это хорошо, учить будет проще.
– Ты ему скажи, чтобы держался от меня, а то я ж его с перепугу рубану.
– Жаль твой ножичек. У него шкура крепче самой лучшей стали.
Глава 9. Тангир
В экспериментальном блоке «Экостарс» разрабатывались новые генотипы. Кайрат Хеминс бродил по узким свелым коридорам и изредка задавал вопросы работавшим в лаборатории практикантам. Он остановился возле бассейна с существом, внешне напоминающем крота, только размером с крупного дога.
– Что это за образец?
– Модель РЗ-03. Рыхлитель.
Молодой светловолосый парень поправил очки и подошел к стеклу:
– «Крот» предназначен для изменения верхнего земного пласта до глубины порядка тридцати метров. Мы полагаем, что после сдвига литосферных плит на многих островах образовалась вулканическая корка. Она очень плодородна, но больше напоминает камень, нежели почву. РЗ имеет плотную шерсть и толстую шкуру, защищающие его от травм.
Директор рассматривал существо:
– Эти… «пальцы» похожи на лопаты.
– Острые и плотные когти. Прямая форма нужна, чтобы не застревать в глинистых слоях. Идут сразу из кисти, пальцы для жизни этой модели не нужны и даже вредны – так называемая травмоопасность…
– Узких частей тела. Я понял.
– Сейчас идет разработка и настройка пищеварительной системы животного. Свои сложности. Питаться корнями ему нежелательно, уничтожит полезные культуры. В земле не так много живности, а охотиться на поверхности как хищник он не сможет – неповоротлив и почти слеп.
Хеминс отошел от стекла.
– Вполне гуд, Сартмес. Работайте в этом направлении. Возможно, вам удастся разработать экономную и эффективную систему питания. Это может стать большим бонусом для работы всего отдела разработки существ. А также неплохим шагом по карьерной лестнице.
– Вы все хорошо пояснили, герр Кайрат. Изучение идет полным ходом.
– Как идет работа у господина Диптрена? Насколько мне известно, вы с ним в одном направлении работаете?
Светловолосый поправил очки, смахнул прилипшую ко лбу прядь.
– Нет. Диптрен перевелся в блок ландшафтного проектирования и исторической синхронизации. Он разрабатывает составы почв, пригодных для выращивания культур, произраставших в период до первой волны. И, в свободное от работы время проектирует исторические зоны для Музея Прошлых Веков.
– Спасибо, Сартмес. Пожалуй, я отыщу время посетить Диптрена. Хорошего дня.
***
Тангир радовался покупке. С трудом найденный седовласый трегонадский кузнец свое дело знал прекрасно и ятаган, нареченный Кото, стоил уплаченных золотых. Работа шла три месяца. Случайно обнаруженный караваном сплав – черный металл, обработке никак не поддавался. Да и рубин (не простой – заговоренный), украденный хитрым купцом, к навершью прилаживался неохотно. Результат оправдал все усилия. Тангир пил с друзьями чай, показывал свой ятаган, а вечерами подолгу вертел его в руках и рубил тренировочные куклы.
Однажды в деревеньке умер младенец. Его нашли в опустевшем колодце, тело было искромсано в мелкие куски. Обвинили мать – Верею. Та давно кормилась подаянием, околачивалась по тавернам, жаловалась на тяжелое бытие и этого тролля, который ей поломал жизнь, что б его лихорадка… На общем сходе решили, что в пьяном порыве, одержимая схватила тесак и…
Потом убили юродивого. Ироньги его звали. Об этом даже и сход не созывали. Руки и лицо у него и так всегда были в шрамах. Как добирался до острого, обязательно себя резывал. Молвил, что это жертва для богов и его защита от духов. Только в последний раз слишком глубоко кольнул он себя в бок. И по всей околице тянулся несмываемый кровяной след.
Купцы с городовым соорудили на всяк случай тревожный колокол. Прочесали дома. Пустили собак. Утопили двух ведьм да старого вора в темницу кинули. На том и успокоились.
Оставалось несколько часов пути. Мулы бежали веселей, хватая на ходу зеленеющую траву, муравит семенил за ними. Авенира оставила хандра и юноша прикидывал, как приспособить седло с уздой на необычное для тех мест существо. В зверобытной науке он читал и не про таких тварей – не думал, что когда-то их увидит. Двенадцать лет в стенах Академии стерли в его сознании разницу между обычными и чудными зверьми – все они были лишь картинками с описанием. Зато Марх не переставал удивляться. Он осматривал муравита, со смущением расспрашивал Авенира о звере. Тарсянин не привык выказывать незнание, но интерес к странной твари пересиливал.
Вот и сейчас сабельщик не удержался и задал вопрос.
– При битве, когда мы тварей тех давили, твоя живность сказала, что не любит мясо. А кем он питается?
Авенир посмотрел на соратника, ответил средоточенно, ровно:
– Муравиты живут колониями и выращивают слизней. Жрут их и их «молоко». Они типа крестьян наших. Только подземные.
– Ну а этот почему один?
– Выгнали наверное. Может, выполз на поверхность ночью и ускакал на сороконожек охотиться. Без разрешения. Когда под утро приковылял, не пустили. Скитался, да видимо его классорсиз… земляной змей, вроде того, которого Халил выдаивал. Принял за антилопу. Ясно, прокусить чешуйчатую шкуру не смог. Но пожевать мог, да отравил сильно. Муравита Гаруд нашел, выходил, учить стал.
– Что ж не убежал, когда отбивались? Умный же?
– Дома у него нет, скитаться одному опасно. А с нами вроде как повольней. Да и рабство их род принимает. Пока не отпущу с клятвой, никуда не пойдет.
– Вон как, значит еще и честный.
– Они такие. Делают, как положено, врать и юлить не умеют.
За холмом показалась башня Глинтлейского замка. На пике развевалось имперское знамя, по черепице то и дело прогуливались залетные птицы. Через пару часов подошли к городским воротам. Марх двинул в дверь дорожным молотом, в ушах загудело. На стене замаячил остроконечный шлем. Хриплый голос часового гаркнул:
– Чего надо?
– Мы – двое из квеста. Принадлежим имперской рати. Сообщи Тиннейри, а пока открой дверь да предоставь казарму – отдохнуть бы надо. Посмотри в постовых записях, там про нас должно быть. Марх и Авенир. Месячной давности.
Голова в шлеме исчезла. Прошел час, а врата так и не открывались. Марх постучал. Потом еще. Никто и не думал показываться. Тарсянин побагровел и стал колотить, что есть мочи. На стене засуетились, высунулась знакомая голова.
– Чего надо?
– Слушай, мы сказали ворота открыть, да главного позвать.
Рядом с копытом мула в землю впилась стрела. Из бойниц показались арбалеты.
– Приказано гнать вон. Убирайтесь. Иначе прямо сейчас к богам отправлю. Хватило же таким псам наглости в Глинтлей вернуться?
Авенир снял капюшон, поднял голову.
– Откуда такие вести? Мы были в соглядатайстве у хуннов, а нас к вероломам причислили?
– Знаем мы такое соглядатайство. Пойманный убийца раскрыл планы кагана. Вы его шпионы. Записки обнаружили. Тиннейри лично допрашивал. Приказал не впускать и не убивать… без причины. Велел передать пожитки. А теперь убирайтесь к своему хозяину. Хан всегда кинет кость своим шакалам.
Засвистело. С высоты камнем рухнул сверток. В нем было несколько одежд, пара клинков и небольшой сверток с медяками. В землю впилась еще одна стрела, предупреждая, что разговор окончен. Путникам не оставалось ничего другого, как только собрать скарб и развернуться. Отойдя на несколько верст, разбили лагерь в ближайшем леске.