Калит кашлянул, стукнул себя в грудь:
– Конечно, на самом простом уровне. Для начала собери мне воды, горло надо бы смочить.
Пришло утро четвертого дня. Чаровник осваивал приемы быстро. Будто когда-то он всё это знал и даже умел. А теперь инстинкты, рефлексы услужливо помогают – даже когда не понимает, что и как. Он научился выращивать растения, управлять огнем, водой и ветром. Один день ушел на изучение внутренней концентрации, управление мыслями и чувствами.
Калит сказал, что теперь пора Ниру осваивать язык животных. Старец поднес ему ведро с желтоватой в крапинку рыбешкой. Юноша до рези в глазах всматривался в плавающую живность, раскрывал рот, шептал слова. Через пару часов мучений несчастно взглянул на учителя. Тот пожал плечами:
– Вьюны не сильно разговорчивы. Видать, не нравишься. Раз он к тебе так относится, неси в обедню к повару. Я тебе другого словлю, поохочей.
Они молча позавтракали и отправились к горной речушке. Мелководная бурлящим потоком срывалась с кручи, унося белую от мела воду в долину. Старец молча сел на массивный валун, не мигая смотрел вдаль. Юноша встал рядом. Утренний туман рассеялся и как на ладони, перед ним предстало горное ущелье. От вида захватывало дух, внутри ощущалась сила, хотелось оторваться от земли и почувствовать вкус свободы.
– О чем думаешь, сынок?
Авенир потянул носом пропитанный смолой воздух:
– Хочется взлететь и устремиться навстречу солнцу. Так бы разбежался и прыгнул с обрыва.
– А что мешает?
Чаровник смутился. Калит отверз уста:
– Орел летает высоко. Ему трудно прокормиться, трудно найти пару для гнезда. Он не боится зверей, птиц, стужи и ветров. Некоторые люди даже думают, что орел любит одиночество. Но он просто не показывает, что ему тяжело. Мыши живут в норах. Жрут, что попадется. Боятся всего, что за пределами их жилища. Умрёт одна мышь, или сотня – не велика беда.
Старец посмотрел на акудника. Тот потупился под пронзающим взглядом. Монах продолжил:
– И тех и других создал Высший. У каждого есть своё назначение. Мыши служат пищей для орла. Орел напоминает людям о небе и чести. Но без одних не было бы и других.
Калит поднялся, с улыбкой молвил:
– Я боюсь этого вида. Мне неудобно от такой высоты, такого простора. Хочется забиться в угол, ощутить стены, безопасность. Ты другой. Поэтому сбежал из своей первой обители. Сбежишь и отсюда. Орел не может жить в мышиной норе. Монастырь напитал тебя, но ты не сможешь мириться с монашеской рясой.
В молчании они спустились по узенькой тропке. Когда деревья – жилища молитвенников, остались за плечами, Авенир задумчиво спросил:
– Почему я? Как шагать в неизвестность, не зная зачем?
– Ты винишь себя в смерти друзей и думаешь, что миссия спасения мира возложена на тебя нечестно?
Монах хмыкнул, степенно пригладил бороду:
– Что ж, даже если так. Пока неизвестно, что кто-то мертв, он может быть жив. И еще. Лучше умереть, исполняя свое предназначение, чем бесполезно прожить чужую жизнь.
Авенир удивленно взглянул на старца:
– Какая миссия? Что за предназначение? Я вообще не понимаю, чего мне этот Веллоэнс дался!
Калит хмыкнул еще раз. Повернулся к чаровнику, в глазах танцевали озорные искры:
– Не знаешь? Пойдем в хранилище.
Внутри зала, где монахи оживили его и Марха, пахло смолой и фимиамом. На стене над алтарем начертан крест внутри круга. Старец что-то пробормотал. Стена неслышно отодвинулась, оголив у края тесный лаз. Ступали медленно, пригибаясь. Один раз Авениру больно садануло по плечу – сжав зубы, протянул руку, нащупал узловатое корневище.
Проход неожиданно резко расширился. Чаровник потерял равновесие, чуть было не растянулся на мозаичном полу – но реакция не подвела, вовремя пригнулся, раскинул руки, огляделся.
Скудное освещение после темноты резало глаза. Полукруглый свод исчерчен таинственными знаками. Символы казались Авениру знакомыми, волхв с досадой мотнул головой – никак не мог вспомнить. В серёдке расположился громадный белый камень, видимо, служивший местным обитателям столом. За ним, взяв небольшой гладкий жезл, стоял старец.
– Подойди сюда.
Волхв осторожно подошел. Калит начал водить концом жезла по камню, поверхность засветилась, проступили замысловатые рисунки.
– В начале Высший создал себе Служителей. Часть из них воспротивилась его воле и пошла по своему пути. Борьба шла с переменным успехом.
Калит нарисовал круг, поделенный на двое изогнутой линией.
– Символом этой эпохи был Тенесвет. Народы Кэлао называли его Инь-Янь. Наши предки, усматривая взаимосвязь начертания с природой, именовали Линь-и-Язь. Он означал равенство, постоянную борьбу. Если где-то усилилась тень, значит, в другом месте стал ярче свет. Это было время праведного возмездия, кары. Мироздание оставалось в равновесии. Боги являли милость, люди приносили жертвы, давали обеты, покоряли вере племена. Тенесвет исполнил свою часть. Люди познали вкус справедливости и узнали горечь праведного возмездия.
Монах взмахнул жезлом. Картины битв, костров и приношения жертв исчезли. На поверхности появился крест в круге:
– Наступила следующая эпоха. Ее символом стало орудие страшнейшей в то время казни. Крест показывал, что Верховный, заплатив мучительной смертью, приняв тройственную ипостась, открыл человеку путь в небесное Царствие. Три облика – любовь, милость и прощение, должны были возвысить человека. Мирозданию велено было не только держаться в равновесии, но и развиваться, благодаря этим трем добродетелям, несмотря на все происки злых людей и восставших слуг Высшего.
Калит взглянул на недоумевающего Авенира, брови приподнялись:
– Огонь огнём не затушить. Чтобы костёр потух – раскидай горящие уголья. Если на зло отвечать добром – зло в конце концов исчезнет.
Старец опять нахмурился, лицо потемнело:
– Но сила Тенесвета крепко засела в сердцах людей. Даже прямое вмешательство Высшего не искоренило ветхую природу. Часть Божьего естества осталась в этом мире. Наступает время третьей, последней эпохи. За могущественную первоискру идет борьба, и люди на этот раз принимают прямое участие. Древнее пророчество гласит, что из среды человеков выйдет восемь хранителей, которые остановят вторжение Тёмного в наш мир. Они будут блюсти порядок и защищать первоискру. Человек докажет, что достоин быть с богами на равных. Символом этого времени станет Зортзиар – восьмиугольник, вобравший справедливость эпохи Тенесвета, милость эпохи Креста и верность Хранителей.
Камень погас. После яркого сияния Авенир с трудом различал черты лица монаха. Когда глаза привыкли, спросил:
– И вторжение произойдет в Веллоэнсе? Если хранители не соберутся, то опять настанет эпоха… этого… Линь-Язя?
Монах смотрел хмуро:
– Все куда сложнее. В Веллоэнсе произойдет встреча богов, демонов и людей. Если люди не отстоят право на существование, их просто сотрут. Перечеркнут, как неправильно начертанный символ. Сожгут, как испорченный свиток. Это будет конец нашей истории, Авенир. Там во дворе, кистью древних пророков ты изобразил символ своей души. Символ Зортзиара. Ты – один из хранителей. Твоё место не здесь, твоё место – в обетованном Царстве.
– Ведь я еще молод и так мало знаю…
– Не важно, что ты знаешь. Важно – куда направляешься. Путь человека даёт необходимый опыт.
Калит подошел к юноше, указал на обруч, в котором холодной синевой переливался лазурит:
– Камень избрал тебя. Монахи не смогли снять обод, он уже врастает в тело. Через какое-то время на поверхности останется только часть камня, – старец сложил руки. – Благодаря кристаллу ты остался жив, лазурит не дал душе вырваться из тела.
Авенир коснулся кончиками пальцев лба. От твердой поверхности к коже понеслись крохотные молнии, подушечки защипало. С грустью посмотрел на старца, голос дрожал, от воспоминаний к горлу подступил ком:
– Но и Марх выжил. А ведь… были и другие. Они же погибли?
Наставник улыбнулся, отечески обнял парня:
– Хоть себя не винишь, хорошо. Марх выжил, ведь и он носитель камня.
– Как?
– Его камень – рубин в навершье черного ятагана.
Калит покачал головой, плечи приподнялись:
– Как они станут одним целым, ума не приложу. Не всё можно объяснить умными книгами. Да и в жизни все по-разному.
Монах пожевал губу:
– Вот, я, к примеру, люблю картофельную похлебку с рыбками-вьюнами. В книгах написано, что с листом лавровым вкуснее. А не могу этот лист есть, по мне гадость хуже редьки.
Чаровник повеселел, в глазах промелькнула надежда:
– Авве, лазурит и книга на месте. А посох случаем не находили, с камешком, белым таким, невзрачным.
– Из неведомого металла жезл, с гравировкой крученой, серенький? И камень аки яйцо формой, только величиной с кулак?
Авенир радостно кивнул. Калит зевнул:
– Не, не видал.
Увидев появившуюся на лице тень, указал на дверь:
– Там вон, пара послушников службу несут, они видали – схоронили в подземелье. И статуя каменная там же. Только не пойму – чего это вы с куском мрамора по миру скитались.
Волхв посерел, дыхание сперло, руки задрожали:
– Это… Корво. Я обратил его в камень, чтобы демона сдержать. Надо его расколдовать.
Теперь озадачился старец:
– Э-э-э, дружок. С демонами биться – не склады вить и не плоть штопать. Тут без братии не справиться.
На поляне перед монастырем царило оживление. Посередке, на сложенном из камней постаменте лежал обращенный в камень воин. Безучастные глаза устремлены в никуда, лицо непроницаемо, не выражает никаких эмоций. Монахи раскладывали на земле ленты, зажигали свечи, в медных плошках с каменным дном тлели прессованные таблетки фимиама.
Когда все было готово, монахи отошли к краям поляны, образовав круг. Опытные стояли ближе, за ними читали заученные молитвы, послушники. Внутри находились Авенир и Калит. Старец держал в руке кисть, волхву вручил жезл:
– Когда подам знак, снимай заклятие.
Акудник кивнул.
Монах медленно поднял руку. Кисть засветилась, за ней тонкой лентой оставался в воздухе белесый след. Изрядно заполнив воздух этим полупрозрачным молоком, Калит махнул Авениру. Тот, с трудом вспоминая слова, направил жезл в сторону статуи, выкрикнул заклинание. Камень в навершье помутнел, внутри тень смешивалась со светом. Чаровник повторил слова. Старшие монахи начали петь псалмы, медленно задвигались в ритуальном танце. Юноша на секунду смутился. Затем, откинув смущение, надрывая глотку, проорал заклинание. Из жезла метнулась молния, бешено заметалась среди монахов, норовя задеть, не в силах пробить защитный барьер. Не найдя жертвы, возвратилась в середину поляны и ударила в статую. Раздался треск, запахло гарью, заволокло едким дымом. Когда черные клубы рассеялись, раздался удивленный вздох – на месте постамента находилась спекшаяся куча изломанного камня.
Калит отер лоб, лицо вытянулось. Он осторожно огляделся – не спрятался ли где демон, внимательно пробежал глазами по лицам монахов. Авенир непонимающе смотрел на обугленный пятак, рука судорожно сжимала жезл. Старец обвел искореженное место кистью, прошептал псалом защиты от бесовщины, настороженно вслушался. Потом кивнул волхву:
– Нет тут никаких демонов. Зато душа ещё осталась, спасём.
Глава 5. Моргот
Моргота переполняла ярость. Он ненавидел светлых, ненавидел Ишгара, наложившего на него оковы. Его раздражал этот холодный мокрый мирок, с тяжелыми тучами и скудным огнем. Люди не сделали ему ни плохого ни хорошего, но и на них отверженный архидемон злился.
Почти три сотни лет демон сидел в заточении. Ишгар с такой силой забросил его невесть куда, что в месте удара земные плиты сложились домиком, образовав опаленную жаром гору. Внутрь не попадала вода, животные обходили место стороной, было не так холодно, как снаружи. Лишь ветер иногда тревожил своим легким веянием, но с этой неприятностью Моргот мог мириться.
Сначала, когда гнев разрывал внутренности, повелитель Еннома бился в корчах, пытался свергнуть путы. Те скрипели, свистели, накалялись добела, жаря материализованную плоть, но держали огневика крепко. Вскоре тот утих, продолжая копить обиду, строя планы мести коварному Повелителю темных.
Однажды огневик ощутил присутствие живого существа. Это в пещеру залез человеческий детеныш, мальчик. Архидемон внимательно наблюдал, как паренек осторожно прополз через лаз, оказавшись в гроте, как с интересом и страхом рассматривал едва видимые в тусклом свете камни.
В голове узника всплыли слова, больше трех сотен лет назад сказанные Ишгаром – «Каждый из людей может стать подобным Высшему, равным по силе Теграмтону». А если так, то это маленькое существо может освободить его – ведь для Теграмтона, а тем более для Высшего эти оковы разрушить, словно создать захудалого гвельта.
Но как не спугнуть детеныша, да еще и упросить его свергнуть путы? Материализованная плоть архидемона в этом мире наверняка приведет человека в ужас, а если считать, что самосознание человечества находится на уровне средневековья… Да-а-а, тут про научный интерес точно не слышали. Ум, не отравленный техническим прогрессом трехсотлетней давности.
Стараясь, чтобы голос звучал мягко и тихо, Моргот прорычал:
– Как тебя зовут, о прекрасное создание?
Мальчонка пугливо уставился на груду камней, из которой исходил вопрос:
– К-к-корво.
– Не бойся, Корво. Я не причиню вреда. Как тебе удалось проникнуть в мою тайную обитель?
Паренек выпятил грудь, набрал воздуха в легкие:
– Я и не боюсь, чего здесь страшного? Мы в прятки играли, вот я и спрятался.
Демон сказал с притворным восхищением:
– Какой хитрый! Это место очень трудно отыскать.
Воцарилось молчание. Корво пристально смотрел на кучу, осторожно спросил:
– А ты кто, гном? И почему здесь сидишь?
Огневик, не выказывая ликования, грустно молвил:
– Я заколдованный эльф. Злобный маг превратил меня в страшное существо и заточил в этой скале. Уже несколько тысяч лет я не видел солнца, не слышал пения птиц и не ощущал дуновения южного ветра.
Мальчик зачарованно слушал. Моргот продолжил:
– Только человеческий ребенок может разрушить заклятие и освободить меня. Только где найдешь сейчас людей? Они слабы и жизнь их коротка, наверное, давно вымерли.
Корво оживился:
– Мы живые. И нас много. Я, Сивац, Аглык, Имирей. Еще и родители. И еще много в селении – десятка три, а может и четыре. Девчонки тоже есть.
– Неужто? А я почему-то принял тебя за домовенка. Старенького, лет под восемьсот-девятьсот.
Рот парнишки растянулся от уха до уха:
– Не-е-е. Мне шесть, – глаза Корво загорелись. – А я же ребенок! И человек! Я тебя освобожу.
Демон вспыхнул от радости, мелкие камешки разлетелись. Тут же, приглушив огоньки, протянул:
– Как? Я не знаю отпирающего заклинания, а ты мал для опытного мага.
– Надо очистить тебя от камней. Я сильный, дерево пальцами мну. С оковами что-нибудь придумаю.
Больше часа малец оттаскивал камни, рыл неподатливую породу. Наконец, перед ним предстал скрученный оковами Моргот. Блестящие, черные полосы, на ощупь похожие на металл, окутывали тело демона, опутывали руки и ноги, затягивали в три круга шею, врезались в грубую красноватую шкуру.
Корво с усилием потянул за одну. Полоска слегка оттянулась, затем еще сильнее врезалась в тело монстра. Тот сдержанно рыкнул, хотел было пальнуть огнём, но стерпел жгучую боль, опасаясь упустить мальца. Парнишка дергал одну за другой, но результат был одинаковым – полоски чуть отходили, после чего затягивались туже.