– Ах, здорово? Ну еще бы. Хорошая квартира вся в твоем распоряжении.
– Я не это имела в виду! Куда ты идешь?
– О, просто прогуляться. – Оливия пыталась накрутить прядь волос на палец, хотя ее волосы недостаточно длинны для этого, и тихонько посмеивалась.
– Ладно, – сказала я, поднявшись. Наши разговоры никогда не занимали много времени, хотя эта встреча побила рекорд. Большие деревянные дорожные часы[14] с распродажи из багажника[15], которые я бы ни за что не купила, потому что они безвкусные, но которые каким-то образом выглядели стильно в гостиной сестры, сообщили, что уже без десяти восемь. За окном было все еще светло. – Тогда я соображу себе что-нибудь поесть, если не возражаешь. И выпью немного вина. – С глубоким вздохом я снова заставила себя быть дружелюбной. – Могу я налить тебе бокал перед тем, как ты уйдешь?
– Конечно. – Она выглядела смертельно скучающей.
Моя спальня – это каморка, которая также известна под названием «кабинет». На протяжении нескольких лет она служила приютом разнообразным выдающимся и неприступным друзьям Оливии, а в промежутках между квартирантами становилась местом складирования всего, что сестра хотела убрать с глаз долой.
Я толкнула дверь и была приятно удивлена, увидев, что Оливия убралась в комнате для меня. Я ожидала найти пол покрытым ненужными бумагами, коробками и вещами. Вместо этого половицы были идеально чистые, односпальная кровать (комната определенно не могла бы вместить больше одного человека) разобрана и покрыта стеганым одеялом в вышитом белом пододеяльнике и двумя подушками. В ногах постели даже лежало бледно-розовое полотенце. На перекладине для одежды висели плечики для моей одежды и имелся встроенный шкаф для остальных вещей.
– Спасибо за комнату, Оливия, – крикнула я ей. Как жаль, что я не могла называть ее Лив или Оли, как ее друзья. Некоторые из них зовут ее Либби, Либстер или Олс, и чем дальше вариант отстает от ее истинного имени, тем больше в нем интимности. А я никогда не решалась на что-нибудь иное, чем ее полное имя – «Оливия».
В обратную сторону дилеммы не существует. Нет очевидных сокращений от имени «Лара». Только один человек за всю мою жизнь попытался его сократить. Рэйчел называла меня Лаз. Я сглотнула комок и прогнала воспоминание.
Даже моя мать никогда не отступала от правил, произнеся что-нибудь вроде Ла (что, предположительно, прозвучало бы глупо). Точно так же и Сэм. Я Лара, и люди называют меня Лара, вот и весь сказ. Я – не моя сестра и, в отличие от нее, не могу использовать свое имя как оружие.
– Добро пожаловать, – бросила она откуда-то как раз в тот момент, когда я открыла шкаф и на меня обрушилась лавина бумаг, бракованной одежды, случайных предметов и всего, что можно отнести к разнокалиберному мусору.
Я задумалась, стоит ли забрать назад благодарность, но во имя сохранения мира просто встала на колени и затолкнула всю эту уйму под кровать.
В дверях появился поджарый мужчина с бородой и в твидовом пиджаке. Он немного походил на Джарвиса Кокера[16], и я была до умиления благодарна ему за теплое приветствие.
– Ага! – воскликнул он, указывая на меня. – Вы та самая знаменитая сестра! Вином балуетесь! Корнуоллская женщина приезжает работать в большой город, да?
– Совершенно верно. – Я не хотела знать, что Оливия рассказывала обо мне.
– Счастлив с вами познакомиться, – продолжил он с небольшим поклоном. – Я Алан.
– Привет, Алан. – Он выжидательно смотрел на меня. Оливия явно не упоминала моего имени. – Лара.
Он протянул свою длинную руку, и мы со странной официальностью обменялись рукопожатием.
– Лара. – Он будто смаковал это слово. – Лара. Извините, что забираю вашу сестру в ваш первый вечер, Лара. Не хотите ли к нам присоединиться, Лара?
Я испытывала искушение согласиться, просто чтобы посмотреть на ее лицо.
– Нет. Но все равно спасибо. Мне нужно многое сделать. Приятного вечера.
– На него-то мы и нацелились.
Алан пожелал мне спокойной ночи, и они ушли. Притворяясь, что меня здесь нет, Оливия стремительно пронеслась мимо и вышла на новый, но уже грязный ковер лестничной площадки.
В течение получаса я разговаривала с Сэмом, изумленная тем, что мне еще не доводилось уезжать из дома на целые сутки. Пока мы болтали, я расхаживала по квартире – до гостиной и обратно, – в которой было светло даже ночью благодаря уличному освещению. Я зашла в крохотную кухню, где взяла оливку, кусок питы, обмакнутой в хумус, а затем, во время третьего обхода квартиры, налила себе еще вина.
– Чем ты занимался? – спросила я, ненавидя свой покровительственный тон. Сэм, похоже, его не заметил.
– О, знаешь, плохо спал без тебя. Кровать слишком большая. Некому жаловаться, когда я заворачиваюсь в одеяло. Все без тебя не в радость.
– О, я понимаю. У меня то же самое.
– Я ни на что не годен, когда один. – Сэм начал говорить быстро, его подавленное огорчение выплескивалось в потоке слов: – Лучше бы мы этого не делали, Лара. Это ошибка. Лучше бы мы вместе посмеялись и назвали это абсурдной затеей. Лучше бы мы поставили нас самих, тебя и меня, выше денег и всего прочего. Лучше бы ты была здесь, со мной. Все это неправильно.
– Я знаю. – Я сказала это не просто для того, чтобы ему стало легче. Несмотря на то что Лондон сегодня был волнующ, а пребывание на работе – возбуждающим и удивительным, мне вдруг захотелось оказаться в Фалмуте, в нашем маленьком домике над доками, с Сэмом. С ним я чувствовала себя в безопасности. Я вдруг ощутила, что он и наш дом – это мое убежище, уютная тихая гавань сразу в нескольких отношениях. – Я вернусь в субботу, – напомнила я.
– Но сейчас только понедельник!
– Конец понедельника. А я приеду в самом начале субботы. Время пролетит быстро. Ты привыкнешь. Ты можешь сколько захочешь смотреть «Человек и еда»![17] Можешь оставлять поднятым сиденье унитаза. – Я замолчала, потому что заметила, как жалостливо это звучит.
– Угу. – Несколько секунд мы оба молчали.
– Так что… – произнес он наконец в тот самый момент, когда я произнесла: «И…» Мы неловко замолчали, каждый ожидая, чтобы другой продолжил.
– Продолжай, – сказал наконец Сэм. Мы оба рассмеялись, и напряжение ушло.
– Я просто хотела сказать, что тебе, в отличие от меня, не приходится жить с Оливией. Ты, по крайней мере, в нашем доме. Давай пойдем куда-нибудь пообедать в субботу. В какой-нибудь симпатичный паб.
– Да. – В его голосе наконец прозвучала решимость, и мне это понравилось. – Да. Я закажу столик в «Пандоре» или «Феррибоуте».
Это наши любимые пабы в окрестностях Фалмута, оба расположены на воде. «Пандора Инн» – на берегу речки Рэстронгуэт; крытый тростником паб, который сгорел, затем чудесным образом вновь открылся почти в точности в том же виде. У него есть причал, к которому в солнечные дни пришвартовываются лодки, а те, кто на них приплыл, заходят в паб пообедать. Там же дети ловят крабов и швыряют их в пластиковые ведра.
А паб «Фэррибоут» расположен в устье Хелфорда (это часть долины, затопленная морем), в сельской местности Фрэнчменс-крик. Там речной пляж, зеркальная водяная гладь и лодки до самого горизонта, а паром, давший название пабу[18], целый день возит людей на прогулки по реке. Оба паба – рай умиротворения: это такие места, где ничего плохого не может случиться. Иллюзорные, тихие миры, населенные исключительно обеспеченными и успешными людьми. В прошлый раз, когда мы ездили в «Фэррибоут», я разглядывала окружавшие нас семьи состоятельных отдыхающих, их здоровых детей, со знанием дела чистящих креветки и пьющих натуральный лимонад, и убеждала себя, что в мире полно печали, что люди ужасно несчастны в браке, что они заводят интрижки, слишком много пьют и имеют пристрастие к азартным играм, что многие жизни на грани распада, что семьи разбиваются, а бизнес банкротится.
В конце концов я стала главным образом смотреть так на нас с Сэмом. Для посторонних мы, должно быть, выглядели идеально: пара на четвертом десятке лет обедает вместе в прибрежном пабе. Никто бы не узнал по внешней картинке, что наша третья попытка экстракорпорального оплодотворения провалилась и мы стараемся смириться с мыслью, что у нас никогда не будет собственного ребенка, что у нас многотысячный долг и один из нас относится гораздо более спокойно к мысли о бездетности, чем другой.
И когда затем я посмотрела вокруг, то уловила отчаяние в уголках людских глаз, их страдание, фальшивые улыбки, которые они демонстрировали друг другу. Я увидела, как люди пытаются тайком писать эсэмэски под столом, но расстраиваются, что нет приема. От этого мне захотелось кричать, и я пожалела, что не запрятала подальше свой цинизм.
– Это было бы чудесно, – сказала я. – Где тебе больше захочется. Буду ждать этого с нетерпением.
– Как прошла встреча с Оливией? – спросил Сэм, и мне стало приятно, что кто-то еще, кроме Леона, искренне об этом беспокоится. – Она тебе досаждает?
Я выдавила смешок.
– О, все в пределах терпимого. С этим нетрудно справиться, избегая друг друга. Да. Кстати о сестринском примирении, на которое я надеялась. Этого, похоже, не произойдет. Сегодня вечером она ушла гулять с симпатичным мускулистым мужчиной, который очень мило ко мне отнесся. Это прекрасно.
– Не поддавайся на ее штучки, ладно?
– Я знаю.
– Я люблю тебя, Лара. Это единственное, что имеет значение, верно?
Все остальное детали.
– Да, ты прав.
Я дала отбой. Затем приняла душ, зная, что если сяду расслабляться в ванну, то потрачу слишком много воды, и Оливия, придя домой, найдет меня там и начнет ворчать. Я вылила оставшееся в бокале вино в раковину, тщательно помыла посуду, затем закрылась в своей крохотной комнатке и ненадолго заснула, рывком проснувшись, как только ключ сестры повернулся в замке. Я слушала, как она, производя разнообразный шум, ходит по квартире. До меня доносился запах тостов, которые она готовила. И я пожалела, что не могу встать и присоединиться к ней.
Внезапно донеслись ее рыдания. Кажется, Оливия старалась их подавить, но тщетно. Я слышала ее прерывистое дыхание. Часы показывали три утра. Мне хотелось снова заснуть, но ошеломление было слишком сильно. Оливия плакала все горше и горше. Это надрывало мне сердце.
Ей не понравится, если я подойду к ней, поэтому я не вставала. Я лежала в кровати, слушала, как она плачет, и притворялась, что сплю.
Глава 5
Октябрь
Пятничная ночь на Паддингтонском вокзале – это единственное время, когда я искренне и без всяких посторонних мыслей бывала счастлива. Я с нетерпением ждала этого времени всю неделю и, сходя с поезда в Труро, начинала ждать воскресной поездки обратно. От осознания этого стало не по себе. Так не должно быть, но так есть.
Я проталкивалась сквозь толпу. Вокзал в пятницу иной, чем в понедельник: воздух полнится предвкушением. Люди едут домой с работы и не собираются возвращаться на нее завтра; или же отправляются на уик-энд, с упакованными сумками, настроившись на развлечение.
Я шагала по диагонали через толпу, с нетерпением ожидая встречи с друзьями. Затем я остановилась. На какой-то момент возникло чувство, будто кто-то идет следом, и этот кто-то так близко, что может протянуть руку и коснуться меня, желая причинить вред. Чье-то недоброжелательное присутствие стало осязаемо почти физически: даже показалось, что кто-то действительно до меня дотронулся, легонько, почти не ощутимо. Я обернулась и окинула взглядом людей в толпе, их лица, но ничего подозрительного не заметила. И поблизости я никого не обнаружила. Большинство людей шли в разных направлениях или стояли неподвижно, тем временем как я спешила мимо. Но кто-то там все же был. Что-то там было.
«Не было, – сказала я себе. – Никого там не было. Ты вбила себе в голову вздор. Такое и раньше случалось». Порой я ощущала нечто, чей-то взгляд на себе, чьи-то глаза поблизости и вздрагивала, уверенная, что за мной следят и вот-вот произойдет нечто страшное. В такие моменты я чувствовала, будто иду по натянутому канату, как Филипп Пети[19] между башнями, и шатаюсь.
Я прошла прямо к залу ожидания первого класса, показала свой билет женщине, читавшей газету «Метро» и встретившей меня беглой улыбкой, и присоединилась к остальным пассажирам, ожидающим ночной поезд.
Из моей маленькой банды я пришла первая, поэтому взяла пластиковую бутылку газированного напитка и маленький пакетик с двумя печеньями и села ждать. Я все еще дрожала, несмотря на то, что ничего не произошло, и схватилась за телефон, чтобы хоть чем-то занять себя.
Я написала Сэму, где нахожусь. Прибавив, а затем удалив тираду о последней хамской выходке Оливии (бросившей в мою спальню сломанную микроволновку), я стала смотреть на заголовки новостей, которые появляются в виде неуклюжих субтитров в нижней части приглушенного телевизора, показывающего новостной канал «Би-би-си».
– Лара, – услышала я голос Элен. Она села рядом со мной и принялась копаться в своем чемоданчике, при этом постукивая пальцем по экрану айфона и время от времени заправляя волосы за уши. – Добрый вечер. Счастливой пятницы.
– Привет, – отозвалась я, открывая свои печенья и радуясь, что теперь жду не одна. – Удачная неделя?
– Прекрасная, спасибо. А у тебя? Как там твоя сестра? – Элен посмотрела на меня, прищурившись. Поскольку она знала Оливию только с моих слов, то считала ее совершенной ведьмой. Я постоянно старалась смягчать свои рассказы, прибавляя нечто вроде: «Я уверена, если бы вы спросили ее, у нее бы оказался совершенно другой взгляд на вещи», – но на Элен и Гая это не производило никакого впечатления.
Я бегло осмотрелась, ища глазами Гая.
– О, сама знаешь, – отмахнулась я.
– Заведи свое собственное пристанище! Я, понимаешь ли, намерена повторять это, пока ты не послушаешься. Ты самостоятельная женщина, на хорошей работе. Ты зарабатываешь и вполне можешь снять себе студию. Не так уж это и дорого. Тебе лучше было бы разорвать эти нездоровые отношения.
Я вздохнула. Элен, как я поняла за короткое время знакомства, всегда говорит то, что думает. И она была права.
– Если я скажу ей, что переезжаю, Оливия никогда не даст мне забыть об этом.
Моя собеседница пожала плечами:
– И что? Ты живешь в ее каморке. Она унижает тебя на каждом шагу. Заставляет чувствовать себя дерьмом. Ты не должна там оставаться. Перестрой свою жизнь.
– Я знаю. Я подумаю над этим на выходных.
– Поговори об этом с Сэмом. Как следует. Увидишь, он скажет то же, что и я.
Я снова окинула взглядом спешивших на свои поезда людей в поисках третьего члена нашей компании. Гай, Элен и я – единственные, кто каждую неделю ездил в Лондон из западного Корнуолла. Он жил где-то возле Пензанса[20] с женой и детьми-подростками. За последние две пятничные ночи наша троица поглотила слишком много джина с тоником в вагон-салоне по пути на запад.
– Гай сегодня возвращается домой? – спросила я.
Она кивнула:
– Сказал, что да. Кто знает? Может, его семья приехала на выходные в Лондон или еще что-нибудь. Кстати, вот еще одна причина, почему тебе надо съехать от Оливии. Если бы у тебя была квартира-студия, ты могла бы приглашать туда Сэма на выходные. Всего лишь какая-нибудь крохотная квартирка в северном Лондоне или что-то в этом роде. Она едва будет тебе что-то стоить. Тогда он мог бы приезжать, и вы бы ходили по театрам, галереям и ресторанам.
Я решила не спорить с Элен о том, будет мне что-либо стоить квартирка или нет.
– Ты так делаешь? Джефф приезжает в Лондон?
– О боже, нет. Джефф ненавидит Лондон. Да я и не хочу заниматься всей этой чепухой. Все это я проходила. Для меня воскресная экскурсия – это поход в паб в Зенноре[21]. А не давка через Лестер-сквер. Я говорю о тебе, Лара. Ты ловишь кайф от Лондона. Вы раньше тут жили. Из всего, что ты рассказывала о Сэме, я думаю, он достоин получить удовольствие от первосортного уик-энда в Лондоне со всеми прибамбасами.