Майлс кивнул.
– Верно. И о литературе, и о женщинах, как мне кажется. – Он подмигнул. – Итак, через пятнадцать минут, майор. И, если не возражаете, для обхода со мной оденьтесь, как у вас говорится, в цивильное.
Он скрылся, оставив после себя сильный аромат лавровишни. Ватсон, откинув одеяло, свесил ноги с кровати и сделал первый глоток черного, остывшего и переслащенного чая.
Он не любил лгать, но относительно «Дела о красной пиявке» они с Холмсом согласились, что мир к такому еще не готов. Ватсону, может быть, не хотелось его описывать еще и потому, что преступником оказался почтенный член сообщества Харли-стрит – врач, злодейски превративший герудотерапию в ужасное орудие пытки. Нет, пусть американец считает это опечаткой. Так спокойнее.
Образ раздувшихся кровососов, обнаруженных тогда в подпольной лаборатории, вывел Ватсона из равновесия. Теперь он припомнил свой сон и содрогнулся. Ему снился аэроплан с заглохшим двигателем, винтом уходящий вниз, врезающийся в землю, ломающий хрупкие стрекозиные крылья и фюзеляж. И крики людей, бегущих к месту крушения, над которым поднимается к небесам черный дым.
Машины тяжелее воздуха. Может быть, и к ним мир еще не готов.
12
Когда миссис Грегсон проснулась, младшая сестра Дженнингс уже отсутствовала в палатке, хотя еще не пробило и семи. Ее койка была застелена с восхитительной аккуратностью. Девушка, похоже, двигалась бесшумнее призрака. Палатка выстыла, пар изо рта стелился над одеялами, как туман над поляной. Миссис Грегсон отбросила ногой холодный керамический цилиндр грелки и взбила обе тощие подушки. Элис еще крепко спала – не храпела, но посапывала, как в тревожном сне.
«Я сохраню вашу тайну…»
Она уже сожалела о своей вспышке. У Дженнингс, пожалуй, синяки останутся. Может быть, сестра таким способом пыталась подружиться: найти что-то общее и тайное от остального мира? Нет никакой тайны, напомнила она себе. Публике все известно, если знать, где искать. И ей нечего стыдиться. Просто это из прошлой жизни – из жизни, в которой еще не было Элис Пиппери и мотоциклов, войны и раненых, а был мистер Грегсон и дом, где она – хозяйка, и кровь она видела, только уколов палец швейной иглой. Каплями, а не галлонами, как теперь.
Она понимала, что надо бы встать и приготовить чай. Элис бы так и сделала. Но миссис Грегсон позволила себе погреться еще несколько минут. Она помирится с Дженнингс. Хотя лучше бы девушка молчала. У той истории было много последствий, и одно из них вовсе не понравится Элис. А терять подругу не хотелось бы.
Должно быть, она задремала, потому что вздрогнула, услышав голос сестры Спенс:
– Леди?
Сестра, скрестив руки на груди, стояла в ногах кровати мисс Пиппери и выглядела так, будто проспала четырнадцать часов на пуховой перине.
– Простите, сестра, – отозвалась миссис Грегсон. – Который час?
– Половина восьмого. Дженнингс уже час как на посту.
– Мы как раз вставали, – подала голос мисс Пиппери. Ее слипающиеся глаза говорили иное. Девушка протерла их и откинула одеяло.
– Доктор Ватсон сегодня будет занят в другом месте, и я хотела спросить, не могу ли рассчитывать на вашу помощь.
– Да, сестра, – дружно ответили обе.
– Когда выпьете чаю…
– Спасибо, сестра, – сказала мисс Пиппери. – Что вы хотели нам поручить?
– Я, – объяснила сестра Спенс, – хотела бы знать, справитесь ли вы с малярной кистью.
13
Ливень лупил в стены монастыря. С окон, потрескавшихся от грохота обстрелов, вода бежала ручьями, водостоки переполнились. Капли разбивались в пыль, и оттого над подоконниками и парапетами стоял молочный туман.
Идя коридором к офицерскому отделению – в проходе резко пахло свежей краской, – Майлс объяснял, почему просил Ватсона одеться в штатское.
– Мои обходы любят, потому что, когда раненых обходит майор Торранс, все, кто ниже чином, должны вставать у кровати. Многим этого нельзя, а они пытаются. Рвут швы, сдвигают повязки. Я предпочитаю держаться неофициально.
Бывшая часовня, в которую они вошли, лишилась всех религиозных символов, превратившись в палату для офицеров. Под высоким сводом, между голых каменных стен было холодно, поэтому здесь все время работали большие парафиновые обогреватели. Два плотных ряда стальных кроватей стояли лицом друг к другу. Некоторые были отгорожены ширмами: за ними, конечно, промывали и ирригировали раны. Лавровишневый лосьон забивал привычные медицинские запахи. Сестра Дженнингс и еще одна убирали остатки завтрака. Дженнингс, обернувшись, позволила себе коротко улыбнуться, тут же спрятав улыбку за официальным поклоном.
– Доброе утро, джентльмены, – проревел Майлс. Многие ответили на приветствие. Другие, скрытые повязками или погрузившиеся в себя, едва ли заметили приход врача. – Это, джентльмены, доктор Ватсон, он мне сегодня ассистирует. Относитесь к нему как ко мне – только лучше. Так, я беру левую сторону. Посмотрите правых? – Он понизил голос: – Мы теперь оставляем их здесь дольше, не спешим переводить. Такой приказ. Слишком много офицеров покидают войну со сравнительно легкими ранениями. Теперь мы держим их здесь до возвращения в строй. Так что не спешите сплавлять легких в базовый госпиталь. Сестра! – К ним подошла Дженнингс. – Ознакомите доктора Ватсона с пациентами?
– Конечно, доктор Майлс. Хорошо ли спалось, майор?
– Хорошо. А вам, старшая сестра Дженнингс?
– Да, спасибо. – Темные полукружья под ее глазами намекали, что еще несколько часов сна не помешали бы. – Хотя ваши волонтерки – довольно шумная компания. Начнем с капитана Морли? – Она кивнула на ближайшего пациента. – Поступил к нам десять дней назад. ПРПП – проникающее ранение посторонним предметом.
Обычно речь шла о случайных вещах, вбитых в тело взрывной волной: зачастую это было содержимое карманов пострадавшего.
– У меня в груди пара зубов, – пояснил капитан. – Причем даже не моих.
– Мы теперь часто такое видим, – перебила сестра Дженнингс. – Снаряды выбрасывают из земли фрагменты костей: животных и человеческих.
Ватсон шагнул ближе. Кожа капитана имела необычный оттенок. И в глазах присутствовал посторонний пигмент. Ватсон тронул его лоб. Прохладный.
– Счастливчик, – заметил Ватсон, когда они двинулись дальше. – Могла быть газовая гангрена.
– И была, ма… мне в этой одежде называть вас майором или доктором?
– Как вам удобнее. Но этот оттенок… Желтуха? Камни в желчном пузыре?
– По-видимому, нет.
Ватсон, остановившись, задумался. Он почти ожидал подсказки воображаемого голоса, но тот воздержался от советов. Что ни говори, в этой области доктор больше понимает.
– Что общего между Перси Шелли и Джорджем Бернардом Шоу, сестра?
– Оба писатели?
– Действительно. Но кое-кто нашел бы связь не только через литературу.
Он вернулся к капитану и задал ему тот же вопрос.
– Вегетарианцы, – радостно догадался Морли.
– Точно. Оба – известные вегетарианцы, – согласился Ватсон. – Покажите-ка ваши подошвы. – Он нетерпеливо выдернул подоткнутый край одеяла. – Вот, младшая сестра Дженнингс. Оранжевый оттенок. Где вы берете морковь?
– Мой денщик заставляет меня каждое утро пить сок.
– Только морковный?
– И спаржу, если удается достать. В последнее время не удавалось. Не сезон.
– И вы все выпивали?
Капитан поднял брови.
– Да, конечно. Британская армия не слишком заботится о людях моих убеждений. И госпитали тоже – простите, сестра Дженнингс. Мать присылает мне овощи от Хэррода. Я делюсь с другими, но морковку оставляю себе.
– Каротинемия, – сказал Ватсон. – Неопасно. Но, если не хотите стать похожим на китайца, сократите потребление моркови, разнообразьте диету. Я бы прописал мясо и ячменное вино, но… сестра, у вас есть мармайт
1
– Есть.
– Две чашки в день. И жир из тресковой печени. Моркови не давать.
Капитан скривился:
– Доктор, я терпеть не могу дрожжи.
Ватсон уже отошел от него.
– И на всякий случай проверьте еще раз на диабет, – тихо сказал он. – Каротинемия может иметь скрытые причины.
На следующей кровати лежал веселый калека – нога ампутирована по колено, рука выше локтя, – счастливый от предстоящего возвращения домой. Днем его должны были отправить дальше по линии эвакуации, так что Ватсону оставалось только пожелать счастливого пути. Однако у него было чувство, что настанет день, когда его счастье прокиснет. Этого человека ждала нелегкая жизнь инвалида.
Третий пациент был отгорожен ширмой.
– Здесь младший лейтенант Марсден, – сказала Дженнингс. – Зайдите к нему. Это самострел.
«Самострел»… люди стреляли себе в руку или в ногу в надежде на списание вчистую. Те, кто поумней, по слухам, делали выстрел сквозь банку говяжьей тушенки, чтобы скрыть след ожога. Результат часто оказывался ужасен: от мяса, попавшего в пулевое отверстие, начиналось заражение. Медики звали таких раненых «Фрей Бетос», по марке аргентинских консервов.
Собравшись с духом, Ватсон отдернул занавеску и шагнул за ширму. Лейтенант, сонный очкарик, сидел, читая «Лорда Джима». Обе руки были целы. Наверное, в ступню, подумал Ватсон.
– Куда ранены? – спросил он.
– В гениталии, доктор, – мрачно ответствовал лейтенант.
– В гениталии?
Такой вид самокалечения был для него внове. Мало кто решится на подобное.
– Заглянул по дороге сюда в эстаминет.
Эстаминетом назывался местный бар, служивший не только баром.
– Насадил, можно сказать, на штык молодую девицу. Вы меня понимаете… – Лейтенант слабо подмигнул.
– Вполне, Марсден. Я должен смеяться?
Уловив перемену тона, парень сник:
– Нет, сэр.
– Вы после этого мылись?
– Лицо и руки мыл. Тщательно.
Ватсон закатил глаза.
Напускная безмятежность молодого пациента дала трещину.
– Меня, как только станет лучше, отдадут под трибунал. – При этой мысли он чуть не расплакался. – Я ведь не нарочно, но никто мне не верит. – Он понизил голос до хриплого шепота: – Мне плюют в миску с едой.
– Не думаю.
Сифилис, заключил Ватсон, осложненный комплексом вины и жалостью к себе. Венерические заболевания в армии относили к самострелам, подозревая в них предлог вернуться на родину.
– И как вы себя чувствуете?
– Слабость. Тошнота. Ужасные головные боли. Это был maison de tolе€rance – чертов голубой фонарь.
Дом терпимости для офицеров. Красный фонарь обозначал бордели для нижних чинов. Поговаривали – по крайней мере среди нижних чинов, – что едва у девушки появлялась какая-нибудь сыпь, ее тотчас переводили под красный фонарь.
– Подождите минуту. – Ватсон отступил за занавеску. Теперь он понимал, что парня отгораживали от остальных не из-за ужасных ран, а как отверженного. Офицеры, залечивающие настоящие ранения, плохо относились к ВЗ любого вида. На каждого солдата, намеренно покалечившего себя, приходились десятки молодых людей, выполнивших свой долг. Понятно, что вторые досадовали, когда первых отправляли домой.
Конечно, этот юноша, может быть, и вправду случайно подцепил болезнь, но находились больные женщины, которые продавали себя трусоватым солдатам, как билет домой.
– Чем вы его лечите? – спросил Ватсон у сестры.
– Вливания и втирание ртути, доктор.
– Ртути? Разве у вас нет сальварсана?
– Здесь нет.
– Я привез немного. Чей это пациент? Доктора Майлса?
– Майора Торранса.
Инъекции ртути были болезненным, а втирания – наложение ртутной мази – грязным и почти бесполезным делом, но новейшие средства плохо приживались среди врачей старой школы, к тому же с поставками, вероятно, были сложности.
На другой стороне палаты Майлс перешучивался с пациентом, у которого вместо ног остались два обрубка. Калека смеялся вместе с человеком, лишившим его ног. Майлс похлопал офицера по плечу и перешел к следующему. Ватсон чуточку позавидовал такому неподдельно свободному обращению. Его-то учили даже в мирной обстановке не фамильярничать с пациентами, держаться отстраненно, вдумчиво и профессионально. Ну что ж, Майлс приехал из другой страны. И принадлежал к другому поколению, а это, надо полагать, почти то же самое.
– А там что? – обратился он к Дженнингс, когда, осмотрев последнего пациента, заметил занавешенный дверной проем – створка, судя по перекрученным петлям в кладке стены, была широкой и толстой. Ее, вероятно, сорвали на дрова.
– В основном сержантский состав, – отозвалась сестра, менявшая повязку на кровоточащей культе молодого артиллериста.
– Можно?
– Конечно, майор. Я здесь заканчиваю. Скоро отправим вас домой, да, лейтенант Уолш?
Артиллерист улыбнулся, показав, что вместе с правой рукой лишился нескольких зубов. Ватсон с восхищением взглянул на сестру, которая хлопотами с постелью и потоком болтовни заставляла юношу хоть на минуту забыть, каким тот вернется на родину.
Стену покрывала серо-зеленая плесень, прижившаяся под протекшей сточной трубой. Трубу зачинили, но сама стена, относящаяся к кухне Большого Дома, выглядела безобразно. Сестра Спенс предложила побелить ее, а потом «пройтись кистью» по парнику.
– Я бы по ней прошлась! – буркнула миссис Грегсон, когда старшая сестра отошла. Она просила комбинезон, но сестра Спенс не одобряла на своем посту женщин в брюках. Она нашла для волонтерок два халата, в которых женщины стали похожи на шалтаев-болтаев. Санитары принесли два ведра воды и мешок известки, а сами ушли.
– Думаю, сперва надо отскрести эту зелень, – сказала мисс Пиппери.
– Зачем?
– Иначе известка плохо ляжет. Через две недели начнет шелушиться.
– А где мы будем через две недели? – спросила миссис Грегсон.
– Не знаю.
– А я знаю. Где угодно, только не здесь.
Нагнувшись, она вскрыла мешок. При этом сорвала ноготь и выругалась.
– Здравствуйте, леди. Вам помочь?
Это сказал младший лейтенант – чуточку голенастый, но симпатичный, с умилительно аккуратными усиками и ясными зелеными глазами. У него на скулах от смущения горели два красных пятна.
– Давно вы здесь стоите? – возмутилась миссис Грегсон.
– О, недавно. Просто вышел подышать. В палатах душновато.
– Неужели?
– Ну да, вам ли не знать? Удивительно, что девушек поставили малярничать, а?
Миссис Грегсон закатила глаза.
Лейтенант смотрел на мешок с известкой и ведра рядом.
– Только обязательно надо соблюдать пропорции. Часто известку замешивают слишком густо. И размешать хорошенько.
– Так уж обязательно? – съязвила миссис Грегсон.
– Да. – Осмотрев стену, лейтенант добавил: – И надо отскрести…
– Вы не могли бы найти какую-нибудь палку? – прервала урок миссис Грегсон. – Чтобы размешать.
Офицер беспомощно завертел головой.
– О… сию минуту!
– Или одолжите нам эту? – Она указала на его трость.
– А… нет. Я сейчас вернусь. Меня, кстати, зовут Меткалф. Джеймс Меткалф.
Едва Меткалф отошел, мисс Пиппери заметила:
– Ему от нас что-то нужно.
Миссис Грегсон с ней согласилась:
– Редкий офицер так сразу побежит за палкой. Пришлось бы не раз просить.
Меткалф вернулся с обломком ручки от швабры и, пока миссис Грегсон засыпала известку, умело, ни капли не расплескав, раскручивал ею воду в ведре.
– Дело в том, леди, что я пришел кое-кого повидать. Раненых.
– Вы не ошиблись адресом, – отозвалась миссис Грегсон. – Здесь их сотни.
– Нет, – поправился Меткалф и стал медленно, как полоумной, объяснять ей: – Видите ли, это мои люди. Их ранило осколками. Дело в том, что офицеры моего батальона просили меня устроить танцы. Видите ли, нас в обозримом будущем выводят с передовой. И мы подумали, раз уж на отдыхе… Честно говоря, я собирался убить двух уток одним выстрелом.
Женщины переглянулись.
– Я хотел сказать, раз уж я пришел навестить своих, спрошу заодно, не пожелает ли кто из сестер составить компанию офицерам?
– Офицеров у нас здесь хватает, лейтенант. Или вы имели в виду целых – для разнообразия? – осведомилась миссис Грегсон.