Рты друзей разом пересохли.
– Знакомьтесь, девочки, перед вами мой друг Башмак, пардон, Роман Семенович. А это…, – заметив присутствие еще двух онемевших голов, господин замешкался. – Ну же, кабальеро, представьтесь моим прелестным спутницам.
– Луня… – с хрипом прорвав голосовую блокаду, уста парня хватанули воздуха. – А он – Макар.
– М-да… – нахмурился гость. – Позвольте уточнить, как именно нарекли вас родители?
– Леней, – ответил Луня с интонацией провинившегося школьника и, потянувшись рукавом к носу, вовремя остановился.
Господин воспрял.
– Вот и шарман, Леонид. А это – Тигси и Стейси.
Дамы словно по команде взялись пальчиками за нижние края распахнутых шубок, в изящном реверансе слегка присели и, приспустив пушистые ресницы, пропели глубокими бархатными голосками:
– Бонжу-у-ур.
Черные, как смоль, волосы Тигси рассыпали в золотистом облаке пробивающихся сквозь тюль лучей восходящего солнца горящие угольки пламени. Стоит разок взглянуть красавице в очи – замыкание сверкающей дугой расплавляет несчастного изнутри, безжалостно выпаривая все восемьдесят процентов органической влаги, мгновение – и он уже – высохшая безжизненная пустыня, чьей жажды ничто не утолит, пока мертвая хватка визуального напряжения милостиво не отпустит. Влажные накрашенные губки, подведенные зеленым карандашиком, алели нераспустившимся бутоном тюльпана, проснувшимся после дождя. Приковав к себе зачарованные взгляды, Тигси невинно провела кончиком языка по волнующим лепесткам, и, коснувшись трепетной дланью края декольте, скользнула вглубь, переводя внимание мужчин на не менее убийственные детали, рвущиеся из плена шелкового плиссе.
Вторая – Стейси – была полной противоположностью темноволосой дьяволице. Натуральная блондинка с водопадом длинных вьющихся локонов, одиночными выстрелами оценила каждого из присутствующих и, опустив прицел васильковых глаз на кончик туфельки, добровольно отдала подруге все шансы стать любимицей публики, чем та блестяще воспользовалась. Помогая Стейси раздеться, Роман, не в силах оторваться от ее антагонии, едва не свернул себе шею. Скинув шубку, Тигси беззаботно упала на диван, конструкция которого не предусматривала существование столь коротких юбок, и, сложив ноги бутылочкой, оставила для уж совсем слепых просвет со спасительным маячком кружевных трусиков.
Заметив немигающий взор хозяина, гость почти силой увлек того на кухню.
– А вы, молодой человек, позабыли о нашем уговоре.
– Шайба… – очнулся Башмак, вырвавшись из невидимых горгоновских пут, – … ты что, с Луны свалился?
– Судя по твоим пересохшим губам и треснувшему голосу, скорее уж из пекла, – торжественно изрек Григорий, вращая глазами. – Впрочем…
Он ловко вытянул из пакета пузатую бутылку и улыбнулся:
– Теперь считай, что с Луны. «Картон-Шарлемань».
– Помню-помню: богиня Луны, дарящая через посланника волшебную росу. Сейчас принесу бокалы. Граненые, – съязвил Роман.
В гостиной царило полное падение нравов. Макар, еще десять минут назад жаловавшийся на апатию и усталость, ненасытным сатиром кружил около черноволосой нимфы, опрометчиво, все дальше и дальше, вторгаясь в стигийские топи. Безобидная Стейси забавлялась с Луней. Находчивый шалопай без перерыва сыпал анекдотами, а девушка щедро одаривала его жемчужинами звонкого смеха, рассыпая их вокруг занимательного весельчака. От Башмака не ускользнул жест, которым блонда отвергла притязания на большее, когда Луня попытался накрыть ее оголенное бедро загребущей лапой. Почувствовав первые признаки знакомого остолбенения, Роман спешно покинул залу.
Долгий разговор ежечасно прерывался выходками капризной Тигси. Лукавая чернявка вплывала в акваторию кухни, запрыгивала на колени Григория и, обхватив ручками его шею, посылала в Романа игривые импульсы. Продуманный как страус, Башмак, спасаясь от колдовских чар, зарывал взгляд в бутылку, на что гостья обиженно реагировала:
– Папуся, в этом доме меня не рады видеть?
– Что ты, деточка? Просто Роман Семенович дал обет целомудрия.
– Фи… Как глупо. Тогда пошла. Вуаля! – вставала Тигси.
– Иди, иди, моя цыпочка бесценная, – шлепая по упругой попке, «папуся» отпускал сокровище к ребятам.
– С ума сошел, какой обет?! – выдавил Башмак, втянув оставшийся после гурии райский аромат.
– Хочешь, чтобы я поднял в твоей провинции прибыльное дело – остепенись. Мне нужен помощник с трезвостью язвенника и благоразумием импотента, а рядом с ней ты забудешь все на свете. Она страшнее болезни, наркотика, алкоголя, она – это материализовавшееся вожделение… Держись подальше от Тигси, как это ни мучительно, но лучше проиграй сразу, как завещал незабвенный граф де ля Фер.
– Ты бы еще Самсона с Далилой вспомнил. Ну хоть разок, а?!
– Ни разу! – голос Григория понизился до шепота. – Я пару раз видел, как из ее рта выглядывала розовая мышь…
– Что за дерьмо?!
– В средневековье это считалось признаком, что женщина отдалась Сатане…
– Иди ты в задницу, Шайба! – приуныл Башмак.
– Кроме того, ту даму в передничке, встретившую нас в твоих старых покоях, я девочкам отрекомендовал как вашу супругу, сударь.
– Друг называется… У тебя что-то незаметно ни склерозных симптомов, ни копыт с рогами.
– Да?! – Григорий удивленно вскинул брови и уставился на Романа. – Ты это серьезно?
– Ладно тебе маразм разыгрывать…
– Я им и не грешу. Просто думал, что ты давно обо всем догадался. Видите ли, сударь, никакие сиськи на свете не привлекают меня так, как филейные части твоих друзей.
По старой привычке Башмак, не выражая эмоций, тщательно взвесил услышанное, потом вскочил со стула и тут же обессилено рухнул обратно.
– И все это время ты… Мать честная! А в лагере?! А здесь? Господи, я же нажирался до беспамятства…
Григорий величественно поднял руки, подразумевая, что он чист. В следующую секунду кухню потрясли раскаты оглушительного рева. Тыча друг в друга пальцами, господа облегчали души безудержным смехом, и, разогнав остатки неловкости, едва перевели дух, как Шайба томно протянул:
– Слушай, только никому…, – и притворно смущаясь, мастерски изобразил стыдливую женщину, на что друг, схватившись за сердце, зашелся в новом приступе гомерического хохота.
Обмыв снятие секретного грифа, они заговорили о серьезном.
– Кстати, – Григорий промокнул кончиком платка выступившие слезы и наклонился вперед. – Москва слухами полнится, что у вас положение строят.
В нюансы понятий Башмак никогда особо не вдавался, потому не только упустил «зодческую» терминологию, но и вообще не понял, о чем речь.
– В каком смысле?
– А в том, что «синие» набирают силу, Рома. Надо бы с ними утрясти все детали. Люди они хоть и непредсказуемые, но справедливые. Не забудем о черной кассе* – спать будем спокойно. Мафия, брат она, мобильниками и кошельками не интересуется, ей контроль территории требуется, а с нас взятки гладки. Воров Япончиков у нас в городе нет и не было никогда, но я бы предпочёл тесное взаимодействие с теми, кто наделён определёнными полномочиями от них.
– Ерунда. Вор был, а толку? В городе хаос и беспредельщина*. Новые руль не отдадут – на курок нажимать волонтеры всегда найдутся.
– Ну, это смотря в чью сторону дуло направлять надо. В Москве рисковых людей валом, да в основном барышень на базарах пужают, против уголовников выступить желающих не нашлось. Так или иначе, но в белокаменной новоиспеченных баронов от кормушки отшибли. Сейчас за провинции взялись, а в преступном мире СНГ нет: Ростов – папа, Одесса – мама… Знакомый жулик говаривал, к вам голубка96 залетела с прогоном97 – весть о положенце98 в народ пошла. Кристалла, случаем, не знаешь?
«И этот туда же…» – вспыхнул Башмак, но сдержался. – «Да мне все уши прожужжали об ученике Виктора, оттаптывающего наши маршруты…»
Впервые он услышал о нем на пересылке от старого крадуна, оказавшегося земляком. Поговорили, знакомых общих нашли, чифирнули, жизнь вольную вспомнили. И была в длинной эпопее словоохотливого собеседника история, которая врезалась в память накрепко, ибо разговор коснулся молодой способной смены – темы для Романа щепетильной. К нескрываемому удивлению он так и не смог понять, о ком идет речь. Мальчишка, назвавшийся Сапрыкиным Юркой, помог сначала подчистить грузовик, а после, получив в знак признательности амбарный замок и нож, на прощание виртуозно увел из кармана «компаньона» лопатник. Причем Степан, так представился рассказчик, божился, что стерег бумажник как зеницу ока и тот, кто умудрился обхитрить его – сущий дьяволенок. Вновь Башмак услышал о пацане уже как о Кристалле. Окрестил его так старый урка, и одно это говорило о признании и уважении в мудрых воровских глазах, редко ошибающихся. Все имеет свою цену, но по меркам Романа почтение Виктора – самая высокая. Вот и получилось, что уже заочное знакомство с Кристаллом задело тщеславие и лишило покоя – сам Башмак академию Виктора пройти-то не смог… Знать, что в твоем городе живет шпанюк, равных которому нет, да не просто живет – работает где-то рядом, бок о бок, в тех же автобусах – было невыносимо, а решиться протянуть ему руку – глупо и неблагоразумно. Стая – она ведь по законам живет, имя которым – джунгли…
«Достаточно один раз уступить в классе и мастерстве – всё. Один раз – и шакалы взвоют: „Акела промахнулся!“, старые друзья отвернутся к новому вожаку более сильному, а недруги закружат вокруг последним танцем – пляской смерти. Нет уж…»
– Ты чего? – забеспокоился Шайба, когда Роман заскрипел зубами.
– Кристалл, говоришь?
Повальная арахнофобия
Всё сетуем: «Сорвались планы, не сбываются мечтанья…»
Досадно. Но задумайтесь над шуткой греков:
«Коль боги погубить решили человека,
То исполняют все его желанья».
Долгое время город по праву считался эталоном провинциальной красоты и мерилом покоя. Его не портили серость вымощенной торцом еще в дореволюционное время центральной улицы, каждый камешек которой выкладывался заботливыми предками вертикально – на века, убогость запущенных подворотен и проулков, с рождения не видевших фонарей, и нищета пресмыкающихся у ног цивилизации частных двориков. Последние без борьбы отступали, оттягиваясь к окраинам, а на их месте торжественно вырастали элегантные высотки из стекла и металла – потребности большинства, как и положено в обществе с совковым менталитетом, легко изживали мелкособственнические интересы. И даже «майданщина» не смогла внести раскол в сознание горожан. Люди любили свой город – кто за вечернюю тишину родных кварталов, кто за несмываемую печать старины, пронизывающей каждую пядь исторической земли, а кто и просто так – за обыкновенное право называться его жителями.
Семен Борисович Бессмертный с гордостью относил себя к последним. Несмотря на негаразды в семье – следствие сыновней молодости – жизнь в целом сложилась удачно, и каждая даже маленькая победа, так или иначе была связана с этим спокойным местечком. Сюда Семен Борисович попал сразу после института, получив распределение в один из перспективнейших металлургических комбинатов Подолья. Головокружительная карьера на профессиональном поприще, сознательный переход на плодотворную партийную ниву с еще более блистательным продолжением, работа в депутатском корпусе и, наконец, префектура губернатора – этапы не слишком оригинальной эпопеи, однако без преувеличения славной. И как это часто бывает, бочку меда, предназначенную победителю, не преминула почтить присутствием ложка дегтя, превращающая наслаждение в муку, – весь баснословно упорный труд, поднятая высоко фамилия Бессмертных, отданное работе здоровье разом перечеркнули выходки непокорного отпрыска.
«Боже, когда это все закончится?» – Семен Борисович, массируя ломящие виски, тоскливо поморщился.
Вчерашнее совещание у губернатора, длившееся до поздней ночи, избрало Бессмертного новым председателем координационного совета, на носу важная встреча, а в голову лезут мысли о сыне.
Звонок селектора наполнил исполкомовский кабинет нудными раздражающими децибелами.
– Что там еще? – недовольно гаркнул новый председатель, выплеснув отрицательные эмоции.
Тоненький голосок секретаря, подвергнув скрытой критике резкий тон шефа, обиженно уведомил:
– Семен Борисович, все ожидают только вас.
«О, господи!» – засуетился он, собирая разложенные на столе бумаги.
Расширенное заседание подведомственного ему комитета с участием представителей всех структур, в том числе правоохранителей, и губернатора лично Бессмертный инициировал сам, а в конечном итоге едва не забыл о первой рабочей баталии в своем нынешнем качестве.
Вскочив, Семен Борисович наспех поправил галстук и бросился к конференц-залу. Ковровая дорожка, устилающая коридоры, убегала вперед бесконечной лентой. Встречая на пути вежливо расходящихся к стенам людей, Бессмертный виновато кивал головой на пухлые папки, на ходу извинялся за скоростной слалом, и, подкрепляясь понимающими улыбками, устремлялся на очередной вираж. Взгляды сослуживцев, да и просто знакомых отдавались в голове стадионным гулом мондиале, бодрили кровь и подталкивали к свершениям.
«Давай, Сема!», «Давай, металлург!», «Покажи им по чем фунт лиха!»
Дипломированный инженер, он всю жизнь являлся добросовестным исполнителем чужой воли, пока вчерашний росчерк пера не открыл волшебную возможность быть генератором собственной. Происшедшее казалось чудом, но целиком заслуженным.
«Почему я?» – кокетничал Семен Борисович. Вот и двери конференц-зала, предупредительно открытые настежь. Стоило перешагнуть порог – собравшиеся оторвались от документов, отдав дань признания власти, стоящей за председательским портфелем. Место губернатора пустовало. Большой овальный стол – точная копия собрата из Белого Дома – важно отгородился от мира двадцатью кожаными креслами. Бутылки традиционного «Боржоми» и вазы с фруктами, согласно процедуре расширенных заседаний, имеющих тенденцию затягиваться дотемна, островками возвышались на полированной поверхности, создавая неофициальную атмосферу. А вот и губернатор…
Совещание длилось несколько часов. Выступали с отчетами о проделанной работе, умело манипулируя статистическими данными, вносили предложения, получали корректировки и заканчивали под одобрительный шумок участников избитой не умирающей фразой:
– …наше управление успешно справляется…
«Интересно с чем? – размышлял Семен Борисович. – Город агонизирует, бюджет в последней стадии анемии, показатели агропромышленного роста худшие в стране…»
Он внимательно взирал на лица, пытаясь понять, о чем думают их степенные обладатели. Тот, что бесстыдно погрузился в сладкие сновидения, точно ни о чем.
«А другие?»
Другие, встречая его пытливый взгляд, отводили глаза в сторону, либо срочно уходили в чтение бумаг.
«Как же работать с ними, если они боятся просто признать очевидные вещи?», – Бессмертный опустил голову и уже не поднимал ее до конца совещания.
Подведя итоги, губернатор встревожился:
– Семен Борисович, дорогой, тебе плохо?
Услышав свое имя, он вздрогнул.
– Нет, Виктор Павлович, так, задумался…
– Что-то хотите добавить?
– Да нет, пожалуй, в другой раз.
– Ну что ж, тогда все свободны, – торжественно объявил губернатор и первым покинул зал. Люди облегченно потянулись к выходу – гроза в который раз благополучно миновала, не так страшен Бессмертный, как его малюют… Семен Борисович собрал портфель, тяжело вздохнул и, оглядываясь – ничего ли не забыто, – заметил спокойно сидящего на другом конце стола незнакомца. Попытавшись вспомнить, какое ведомство представлял невзрачный тип в штатском, Семен Борисович потерпел фиаско и нейтрально улыбнулся.