ПАЦИЕНТ. Я слышал ее очень давно. Если хотите, расскажу, но сначала – вы.
АЛЯБЬЕВ. Да что рассказывать… Я услышал эту музыку во сне, вскоре после смерти Нутеллы, моей кошки. «Нутелла»… знаете, есть такое лакомство из какао и орехов. Я назвал так котенка за чудесный, шоколадный окрас шерсти. Нутелла была очень красивой кошкой. Я заказал из нее чучелко… Она прожила совсем недолго: никто мне так и не объяснил, от чего она умерла. А потом она мне приснилась вместе с этой музыкой. Она разговаривала со мной во сне, как человек, и просила, чтоб я играл эту мелодию. Сон повторялся, еще и еще. В нем было яркое солнце, незнакомые синие горы и незнакомое чувство свободы. И был утренний туман, и было что-то еще… что-то еще…
ПАЦИЕНТ. Не можете вспомнить, или было неясно?
АЛЯБЬЕВ. Это было что-то, скрытое утренним туманом… Я просыпался с тоскливым подозрением, что вся моя жизнь – ошибка, и я, по обидной случайности, прожил не свою жизнь, а чью-то чужую. Я хотел только одного – видеть мой сон, в котором была моя настоящая, неслучайная, полная солнца жизнь… Я – успешный музыкант, у меня было признание, концерты, гастроли – все, чего можно желать в моей профессии. Я все это выбросил из головы, разорвал все контракты, ушел от жены, вышвырнул телефоны и заперся в моей старой квартире. Там я мог целыми днями играть эту музыку для Нутеллы и спать, спать и видеть мой сон… Длилось это недолго: мой племянник добился надо мной опеки. Суд обязал его содержать меня хорошо, и ради этого мою квартиру продали. Но я доволен: живу один, в дорогом сумасшедшем доме, где можно играть на флейте…
ПАЦИЕНТ. А сон?
АЛЯБЬЕВ. Что – сон?
ПАЦИЕНТ. Вы по-прежнему видите синие горы?
АЛЯБЬЕВ. Синие горы?.. Не знаю… Мне что-то подмешивают в еду: я теперь не помню снов. У меня осталась только эта мелодия. Что вы про нее знаете?
ПАЦИЕНТ. Вы сочтете это бредом больного. Но, если хотите, слушайте.
АЛЯБЬЕВ. Как отличить бред от не-бреда? Моя жизнь – это мой бред. Расскажите свой.
ПАЦИЕНТ. У этой мелодии есть имя: «Ожерелье Колетты». Полтысячелетия назад я знал ее автора. Его звали Жан-Флейтист, и вы на него очень похожи. Он был королем – правда, неудачливым: потерял половину своего королевства и даже был отлучен от церкви. Но его это не слишком печалило: он любил только свою флейту и одну даму, чужую жену.
АЛЯБЬЕВ. Где-то я про такое читал… Или мне кажется?..
ПАЦИЕНТ. Флейта была тогда обычной забавой аристократов. Но никто не играл на ней так, как король Жан. Он не записывал то, что сочинял. Из его флейты, будто эльфы, сами собой вылетали мелодии. Для одной из них он сочинил стихи, и она стала песней о даме в алмазном ожерелье – о той, которую он любил и потерял навеки. Песенка давно забыта, но вчера я услышал эту музыку из вашего окна с кошачьим чучелком на подоконнике.
АЛЯБЬЕВ. И поэтому вы устроились сюда сумасшедшим?
ПАЦИЕНТ. Да, я именно устроился. Вы верите, что я здоров?
АЛЯБЬЕВ. Если вы здоровы, мне придется думать, что вы – редкий шутник. А я не хочу.
ПАЦИЕНТ. (Оглядываясь на камин) К вам пришли, и я мешаю.
АЛЯБЬЕВ. (Недоуменно оглядываясь) Кому вы мешаете?
ПАЦИЕНТ. Духу, который пришел к вам, но боится меня. У него странная форма: вроде бы – человек, но, похоже, еще недавно был животным. Скорей всего – кошкой.
АЛЯБЬЕВ. Нутелла?! Вы ее видите?! (Спохватясь) Нет, вы… смеетесь надо мной?..
Пациент уходит. Из камина возникает Нутелла, невидимая для Алябьева.
Я его обидел. Он болен, нужно было ему подыграть… А что, если он, правда, ее видит? Вот опять – это тепло на левом колене, где она любила сидеть! Нутелла! Кис-кис-кис! Может быть, в том мире ты разучилась прыгать? (Переставляет блюдце с ками на на пол). Выпей хоть каплю, и я пойму, что ты – здесь. Выпей, пожалуйста!
НУТЕЛЛА. Чем мне пить? Я – тень, и мои губы – только тени губ. Ты меня не видишь и не слышишь… Я уже не знаю, кошка ли я. Мне кажется, что я – твоя дочка.
Вбегает Медсестра, не видя Нутеллу.
МЕДСЕСТРА. Что за окаянство вы здесь устроили, Алябьев, с вашим молоком?! Семь минут уже, как отбой! Убрать, и чтоб я вас до утра не видела!.. Нет мне покоя!
Алябьев уходит к себе, незаметно вернув блюдце на камин и заперев за собой дверь. Медсестра садится в кресло и постепенно засыпает. Вспыхивают Глаза Кошки.
НУТЕЛЛА. (Становясь на колени перед статуей Бастет) Бастет! Великая Бастет, богиня кошек! Молю тебя, помоги моему хозяину! Не знаю, чем и как, но ты мудра, добра и могущественна. Он – такой одинокий и грустный! Он все играет и играет мне на своей флейте. Но что я могу для него сделать? Я даже не могу отпить молока из моего старого блюдечка. А он – все печальнее, день ото дня. Сейчас он сидит в темноте у окна перед моим чучелком. Бастет! Верни меня в мое чучелко, чтобы я опять была его кошкой!
Гром. Сцена темнеет. Двери шкафа распахиваются; за ними – луна и тень гигантской кошки.
ГОЛОС БАСТЕТ. Не получится, девочка. Конечно, хорошо, что у тебя есть мумия, так спокойнее, но твой дух в ней уже не поместится. Он изменился: ты родишься человеком.
НУТЕЛЛА. Зачем? Я была плохой кошкой? Разве ты – не кошка, дивная Бастет?
ГОЛОС БАСТЕТ. Нутелла, из всех кошек только я могу быть богиней, потому что я – лунный свет, принявший форму кошки. Но в человеческой форме божественный светтаится всегда: в каждом из людей спрятан бог. Только они редко этим пользуются.
НУТЕЛЛА. Но я и не хочу быть богиней! Я хочу, чтобы он не страдал. Мне его жалко!
ГОЛОС БАСТЕТ. Это и делает тебя человеком. Ты сама решила свою участь. А помочь твоему хозяину я попробую. Только мне придется на время принять человеческий вид. Моему духу потребуется тело.
Почему бы не попользоваться тем, что спит в том кресле?
НУТЕЛЛА. (Показывая на Медсестру) Вот этим?
Но что будет с душой этой женщины?
ГОЛОС БАСТЕТ. Ее душа пока поспит и ничего не заметит. Что ж, я, богиня Бастет, женщина-кошка, вхожу в мир людей! Мяу! Мяу! Мяу!
Троекратный гром. Кошачья тень исчезает; луна разгорается ярче. Медсестра пробуждается.
МЕДСЕСТРА. Вот и все, Нутелла! Не бойся, это – я, Бастет Хорошо, что темно: я в таком убогом виде! Что это за уродство на мне? Разве медицинский халат нельзя выкроить поизящнее? Я чувствую себя одетой в папку-скоросшиватель. А обувь – о, нет! Идем, ты поможешь мне привести себя в порядок.
НУТЕЛЛА. Чем я помогу тебе, Бастет? У меня же нет тела!
МЕДСЕСТРА. И ты думаешь, что вещи тебе неподвластны? Это – от неопытности. Ты же – дух, да еще такой большой! Ты можешь управлять маленькими духами вещей – например, духами иголки и нитки. Попробуй: попей для начала из твоего блюдечка. Посмотри на молоко внимательно и увидишь маленьких молочных духов. Вдохни их!
НУТЕЛЛА. (Отпивая молоко) У меня получилось! Я отпила глоток! О, как же он обрадуется, когда проснется и увидит! Спасибо тебе, великая Бастет!
МЕДСЕСТРА. Скажи-ка мне, Нутелла: ты умеешь приходить в сны твоего хозяина?
НУТЕЛЛА. Я умела! Когда я умерла, я увидела память моего хозяина и поняла, что я – в ней. Я бегала по коридорам его памяти, пока не увидела запертую дверь. Эта дверь заперта от него самого, но я проникла в нее без труда. За ней спрятано то, что было не с ним, а с кем-то, похожим на него. Я открывала ему во сне эту дверь, и ему это нравилось.
МЕДСЕСТРА. А теперь?
НУТЕЛЛА. Наяву он меня еще помнит, а во сне забывает. Его сны от меня закрылись.
МЕДСЕСТРА. Это все – гадкие лекарства. Придется заглянуть в его сон через лунный свет. (Смотрит в шкаф). Твоему хозяину снятся синие горы. Утренний туман поднимается из долины. Он что-то хочет разглядеть в тумане, но не может. Ему нужна помощь. Вот что: с моим нарядом я справлюсь сама, а ты постараешься присниться ему.
НУТЕЛЛА. Как я это сделаю, если он не вспоминает обо мне, когда спит?
МЕДСЕСТРА. Тебе нужен ключ к его снам. Расскажи, как ты явилась ему в первый раз.
НУТЕЛЛА. Я дала ему услышать мелодию – из запертой комнаты его памяти. Ее пел королевский паж, умерший очень-очень давно. Он пел и играл на лютне.
МЕДСЕСТРА. Если ты запомнила песню, она – твой ключ! Спой ее для твоего хозяина.
НУТЕЛЛА. Разве он услышит меня, если я ему не снюсь?
МЕДСЕСТРА. Не только сон сближает живых с мертвыми. Музыка – больше, чем звуки, она – мысль души; она слышна в обоих мирах. Мертвые не только говорят мыслями, как ты со мной сейчас: они и поют мыслями. И это же бывает со спящими.
НУТЕЛЛА. И спящие слышат песни мертвых?
МЕДСЕСТРА. Да, если мертвые поют для них.
НУТЕЛЛА. Тогда я спою для него. Только без лютни это будет не так хорошо.
МЕДСЕСТРА. Что ж, пусть паж возьмет свою лютню: его просит об этом богиня Бастет.
Слышно музыкальное вступление на лютне.
Пой, Нутелла, королевский лютнист уже играет.
НУТЕЛЛА. (Поет).
МЕДСЕСТРА. Погоди, Нутелла, кто-то идет сюда, и он тебя слышит!
Мелодию продолжает флейта, сопровождаемая лютней. Входит Пациент. Нутелла прячется за Медсестру.
(Пациенту) Кто ты на самом деле?! Ты – живой, но слышишь голоса мертвых. Ты видишь мой дух, я чувствую… О, я узнала тебя! (Склоняется перед ним). Не бойся его, Нутелла.
ПАЦИЕНТ. (Медсестре) Ты – не то, чем кажешься. В тебе – огромная древняя сущность. Кто ты? Тебя еще не было в моих видениях. Ты знаешь меня? Почему ты кланяешься мне?
МЕДСЕСТРА. Я – кошка Бастет. Я создана из лунного света. Я склонилась перед лунным светом, который вижу на тебе.
ПАЦИЕНТ. (Глядя в шкаф) Ты – об этой луне?
МЕДСЕСТРА. Я – о той ночи, когда он прощался с тобой, он – тот, кто умер и воскрес. Тогда тоже стояла полная луна. Я видела вас, потому что я – лунное око Солнца. Я видела его худые руки со следами гвоздей, видела, как он зачерпнул этими руками лунный свет и вылил на ученика, чтобы тот не умирал… Ты даже не постарел за эти две тысячи лет.
ПАЦИЕНТ. Моя душа одряхлела и жаждет покоя.
МЕДСЕСТРА. Душа дряхлеет без любви. И вновь зацветает любовью. Тот, кто дал тебе этот свет, состоял из одной любви. Почему ты не любишь, светлый мой? Ты боишься?
ПАЦИЕНТ. Да. Любовь ищет вечности. Она иначе видит время. Оно так сжимается в глазах любви, что бледный призрак всегда оказывается рядом. Всякий любящий надеется не увидеть смерть любимого. Но у меня такой надежды нет. Я привык не любить.
МЕДСЕСТРА. Слишком горькие слова. Есть другие. Но сейчас я должна принять новую больную: два охранника этой дамы уже обнюхивают весь дом. Мы еще поговорим.
ПАЦИЕНТ. Говорить с тобой отрадно, древний дух, не знающий печали. Останься!
МЕДСЕСТРА. Кошка Бастет осталась бы с радостью. Но сейчас я – плохо одетая женщина, и это мешает мне быть богиней. Пой, Нутелла, лютнист играет! (Уходит).
НУТЕЛЛА. (Пациенту) Я тебя не боюсь, потому что ты любишь моего хозяина. Ты грустишь, как и он. В людях столько грусти!.. Не оборачивайся! (Подходит к нему сзади и гладит). Ты же не видишь меня спиной: угадай, что я делаю? Я – тень, но я учусь трогать вещи. Я уже пила молоко из блюдечка на камине! А что я делаю сейчас?
ПАЦИЕНТ. Ты гладишь меня по голове и плечам.
НУТЕЛЛА. (Радостно) Я умею! Я умею!.. Но лютнист играет, и я должна спеть песенку чтобы присниться моему хозяину: так велела мне Бастет ПАЦИЕНТ. Откуда ты знаешь эту песенку?
НУТЕЛЛА. В памяти моего хозяина я нашла то, что было в ней до его рождения. Юный лютнист пел там песню, сочиненную королем – песню об алмазном ожерелье. (Поет).
Лютня смолкает. Входят Толян и Колян, видящие только Пациента, включают свет; шкаф захлопывается.
НУТЕЛЛА. (Пациенту) Ты тоже знаешь эту песенку?
ТОЛЯН. Давай в темпе, Колян – пока там с хозяйкой доктор любезничает!
ПАЦИЕНТ. (Нутелле) Я знаю ее пять веков. Я видел то алмазное ожерелье на той даме.
КОЛЯН. Слыхал, Толян? Это он случайно – не про нашу хозяйку?
ТОЛЯН. Колян, значит, так: проверяешь шкаф, камин и пару дверей, а я иду по периметру. С психом не контактируем, обходим. Шевелись!
ПАЦИЕНТ. (Нутелле). И еще я знаю, кто твой хозяин на самом деле.
КОЛЯН. Мой хозяин?!.. Толян, а, может, это он про тебя чего знает, чего я не знаю, а?
ТОЛЯН. Он – сам с собой, не видишь, что ль? Забыл, где ты? Делом займись, Колян!
ПАЦИЕНТ. (Нутелле) Мне кажется, ты кого-то боишься.
КОЛЯН. Слушай, Толян, а что, наша хозяйка, тут полечится – такая же будет?
ТОЛЯН. Не знаю. Твоя забота – ее безопасность, а ты стоишь, разиня рот.
НУТЕЛЛА. Я боюсь тех, что прячутся в каминной трубе – короля с пауком.
ПАЦИЕНТ. (Кричит в камин) Может быть, пришло время нам поговорить?
ГОЛОС ПАУКА. Трепещи, смертный, перед тенями мира загробного! Что, кровь стынет?
АНРИ. (Из камина) Не будь идиотом, Франсуа! Кто нас видит, тот нас не боится.
Из камина, невидимо для Толяна и Коляна, возникает Анри с пауком на поводке. Нутелла шмыгает в камин.
(Пациенту) Франсуа никак не поумнеет с тех пор, как убил меня, своего короля.
ПАЦИЕНТ. Цареубийца по имени Франсуа? Тот самый?
АНРИ. Выходит, я могу не представляться. (Пауку) Я – в лучах твоей славы, Франсуа. Стоило так усердно завоевывать свою собственную!
ГОЛОС ПАУКА. Иначе бы ты не заслужил такую смерть, Анри!
ПАЦИЕНТ. (К Анри) Значит, вы – тот король, которого зарезали через окно кареты?
АНРИ. Такова была Божья воля. Видно, так было нужно, чтобы мир шел своим путем. Возможно, хорошие короли мешают миру стать тем, чем он должен стать.
ТОЛЯН. (Коляну) Ты камин хорошо осмотрел? Кому он там орал?
КОЛЯН. (Заглядывая в камин). Пусто. И дымоход заделан. Толян, а может, я пойду по периметру, а ты по дверям, а? В меня уже стреляли из двери, забыл? Во мне – две дырки.
ТОЛЯН. (Коляну) Купи себе пару орденов и повесь на свою пару дырок, а то продует.
КОЛЯН. Сволочь ты, Толян. (Толкает по очереди обе запертые двери).
ТОЛЯН. Конечно! Поэтому я и старший, а ты – подчиненный, потому что – не сволочь.
АНРИ. Что ж… если Богу угоден такой принцип, то меня, конечно, следовало убить.
ПАЦИЕНТ. Это – человеческая мысль. Ваша гибель могла иметь совсем иной смысл. Вы – лучший из королей, но вспомните судьбу лучшего из людей.
АНРИ. Кто вы?
ПАЦИЕНТ. Я – ждущий. Я жду того, кто ушел две тысячи лет назад и обещал вернуться. Он всегда выполнял обещания. Он хотел, чтобы я ждал его на земле, и я жду его.
АНРИ. Вы – апостол Иоанн?! Иоанн Зеведеев? Иоанн Богослов? Значит, ваша долгая жизнь – не вымысел…
КОЛЯН. На камине – блюдце с молоком. Вывод: в больнице есть кошки.
ТОЛЯН. Ты – башковитый парень, Колян. Шкаф проверь. Из шкафа в тебя не стреляли?
КОЛЯН. Зря ты так, Толян. (Пробуя шкаф) Заперто. И двери заперты. Все чисто, звони.
ТОЛЯН. Я знаю, когда звонить. Я сам, блин, решаю, когда мне делать пару звонков, а когда мне пару минут ни хрена не делать! (Услышав щелчок замка, смотрит на дверь Алябьева и берется за пистолет). Что там щелкнуло? Ты про ту дверь забыл, что ль?
КОЛЯН. Я ее толкал, она заперта.
ТОЛЯН. Толкни ещё пару раз: я не видел.
КОЛЯН. Ты – нарочно, Толян?! Думаешь, я – трус?! На, смотри! (Достает пистолет, с разбегу толкает отпертую дверь Алябьева и падает в темную палату).
АЛЯБЬЕВ (Из палаты). Зачем же вы, Василиса Аристарховна? Я и так уже шел к вам…
Толян целится в дверь; оттуда, переступив через Коляна, выходит заспанный Алябьев с кошачьим чучелом.
(Глядя на Коляна) Наверное, она ушиблась… А почему на ней брюки? (Толяну) Что это вы – с пистолетом?.. Новый больной?.. Я вас где-то видел… или я еще не проснулся…
КОЛЯН. (Встав и держась за голову) Я говорил: мне лучше – по периметру…
ПАЦИЕНТ. (К Анри, тихо) Вас ведь здесь интересует Алябьев? Почему?
АНРИ. Мертвые не могут лгать: да, я здесь из-за него. Но моя миссия – тайная. Прошу вас, не спрашивайте, а я не стану спрашивать, почему вас интересует Алябьев.
ПАЦИЕНТ. Вы – его ангел смерти?.. Не отвечайте, но пообещайте предупредить меня.
АНРИ. Вам – обещаю. Но он – избранный: такие устраняются из жизни стремительно.
ТОЛЯН. (Говорит по мобильному телефону) Петр Игнатич, мы все проверили. Есть пара запертых дверей. Порядка нет: бродят кошки и пара психов.
2-Й ГОЛОС В ТРУБКЕ. По всем вопросам – к старшей медсестре, я договорился.
ТОЛЯН. Понял, Петр Игнатич.
2-Й ГОЛОС В ТРУБКЕ. Где Ника Николаевна?
ТОЛЯН. У врача в кабинете.
2-Й ГОЛОС В ТРУБКЕ. Разве я не говорил, чтоб ее не оставляли без присмотра?