«Литургия сумасшедших» заканчивается сценой, где медсестры сидят в своей каптерке, пьют чай, а потом втихаря выпивают из мензурок спиртику – согреваются. Эта бытовая непритязательная сценка, после громов и молний промелькнувших перед нами сумасшедших жизней, яснее всего дает понять, как на самом деле люди друг от друга далеки, и расстояние протянутой руки часто бывает дальше пути между городами, странами и временами.
И в этом – главное и самое пронзительное, ничем неодолимое безумие жизни человека на земле.
* * *
«Мать. Литургия верных» – монопьеса, написанная Еленой Крюковой для одной актрисы, что должна сыграть в этой пьесе роль Матери троих детей. Дети – взрослые, Мать – старая. Не настолько старая, чтобы просить близких о помощи, о подмоге, – но уже и не настолько молодая, чтобы успевать работать, заботиться, ухаживать, обихаживать.
Силы теряются, и нечем и неоткуда их восполнить. Рембрандтовский колорит всей пьесы – тревожная тьма, из тьмы светится, наплывает лицо Матери, и через один ее светящийся лик мы видим все лица ее времени.
Эта вещь написана с неподдельным пафосом – а пафос, как явление, заметно уже утрачен в искусстве, тогда как мастера прошлого без пафоса просто не обходились. Мать, у которой дочь – проститутка, один сын – умалишенный, спятивший на модных «летающих тарелках», другой сын – пьяница и хулиган, обитатель бандитских подворотен, по ходу действия пьесы произносит массивные трагические монологи, рисующие жизнь и ее самой, и ее детей. Почему они стали такими? Есть ли в этом вина Матери?
Мы видим Мать в горячем цехе, где она не может докричаться до мастера сквозь шум машин; видим ее в придорожной пельменной, где она пытается согреться – и случайно подслушивает песню парня-рокера, которую бессознательно повторяет за ним холодными губами; видим ее дома, она готовит еду и поджидает детей, и является подвыпившая, похабная дочь, потом сынок-безумец, потом пьяный старший сын; она пробует их вразумить – напрасно. Ее голос для детей поистине глас вопиющего в пустыне.
Мать забредает в церковь, стоит на Литургии, и Литургия оглашенных плавно переходит в Литургию верных; она стоит навытяжку, как солдат в строю, и слезы льются по ее щекам. Она вспоминает сестру Глафиру, чью жизнь, как черствую корку, обглодали сталинские лагеря; вспоминает мужа, себя, молодую, и их любовь – то, как они долго ждали детей, детишек все не было, и наконец они стали рождаться, и уж так супруги радовались…
Разве можно было увидеть будущие страшные пороки в румяном личике младенца?
И в одном из последних монологов Мать напрямую обращается к Богу. Есть ли смысл в этой молитве? Или она – уже последнее прибежище отчаяния?
В последний раз Тебя я попрошу.И, может, Ты в последний раз поможешь.Ведь без меня помрут мои детишки.В них силы нет.Вовеки не спасутся.Я. Только я. Я их должна спасти.(Поднимает лицо).О, помоги!.. Пусть я уже не верю —Ты есть. Услышь!.. А если не поможешь —Тогда сложу дорожный узелокИ побреду по красному суглинку,Размытому осенними дождями.Но финал, однако, неожиданный. Никак не ждешь того, что происходит. Ночной город, река подо льдом, горят фонари, Мать бредет, бредово беседуя с Богом уже на краю пропасти своего неизбывного горя, – и тут на нее нападает пьяный человек и убивает ее – за копейку в кошельке, за деньги, что ему надо тут же пропить, ведь без водки он умрет.
Когда он узнает в убитой свою Мать – из него вырывается крик, почти звериный рык.
Но дело сделано. Ни криком, ни слезами горю не поможешь.
Непритязательно, скупо, скорбно звучит этот одинокий голос, изображена одна-единственная человеческая жизнь. В этой жизни у женщины есть дети. Трое детей – казалось бы, богатство и счастье. Но кости кинуты судьбой по-иному. О чем заставляет задуматься эта бесхитростная, печальная вещь? О том, что каждый из нас однажды рискует быть лишенным сердца; и тогда, по Достоевскому, «все дозволено» и все возможно.
Анастасия ПомеранскаяАдам и Ева в «Кхаджурахо»
Цикл «Кхаджурахо» (он еще носит подзаголовок «Книга любви») – это «Песнь Песней» плотской и одновременно чрезвычайно возвышенной Страсти между мужчиной и женщиной.
Я не знаю в русской поэзии более откровенного поэтического воспевания физической любви, чем в стихотворении Елены Крюковой «Мужчина и женщина, квартира 21», одновременно лишённого даже малейшего намека на пошлость или безвкусицу.
Это какая-то языческая библейская любовь, что-то от Адама и Евы. Причём интересно это столкновение духовного Храма и бытовой квартиры, коммуналки, общаги.
В итоге всё равно получается Храм, где известное человеческое чувство сродни молитве.
Павел УльяшовЦвет и свет прекрасной Франции
«Франция. Фреска» – большой стихотворный цикл Елены Крюковой.
Из стихов ясно, что эта страна автором любима и автор ее хорошо знает – не понаслышке.
Живые этюды французской жизни поэта (вот героиня бродит по парижским мостам, вот ее муж, художник, пишет с натуры тюрьму Консьержери и «зеленоглазую Сену», вот она стоит под сводами собора Сен-Жан в Лионе, вот, затаив дыхание, входит в православный храм на рю Дарю в Париже…) перемежаются массой культурных ассоциаций, культурных аналогий и культурных воспоминаний.
Символика Королевы Марго сменяется темой скорбной русской эмиграции (стихи «Памяти Вертинского»), видение молодой Марии Стюарт на мосту Сен-Мишель заслоняют полумрак и горящие белые свечи Нотр-Дам. Призраки Французской революции и песня столетнего старика, бывшего белого офицера, в парижском кафе, сон о Веселом Доме и реальность музея д'Орсэ с «Голубыми танцовщицами» Эдгара Дега – все это, конечно, художество чистой воды, и здесь, в этой французской книге, Крюкова предстает как художник-колорист, как художник-реалист (ее этюды, особенно «Мост Неф» и «Свечи в Нотр-Дам», неповторимы…) и одновременно – как художник-символист и философ (таковы стихи «Memento Lutecia», «Хиосская резня», «Жан-Кристоф»).
Приемы для воссоздания «авторской Франции» у Крюковой разнообразны, но надо особо отметить контрасты чистой, даже интимной лирики и театральных котурнов, – а котурны, этот ярус, этот «вид сверху» здесь, видимо, были автору необходимы, чтобы «дальше видно и слышно» было, чтобы не пугались сугубой яркости, локального цвета и вспышек странного света.
Это необычная Франция – здесь читатель не найдет ни туристических красот, ни уличных сценок, ни документальных парижских, лионских, вьеннских поэтических «съемок»: эта Франция – сугубо личная, такой нет ни у кого, и тем интереснее этот опыт «портрета страны». Не травелог, но исповедь; не фотография, но музыка – вот авторская установка, позволившая создать это многослойное, с массой красивых лессировок, стихотворное полотно – под стать полотну Курбэ или Ренуара, кстати, воспетых в цикле:
…И расступятся властно озера, леса!И разымутся передо мноюЛица, руки, колени, глаза, голоса, —Все, что жизнью зовется земною!И я с кистью корявой восстану над ним,Над возлюбленным миром, зовущим, —Вот и масло, и холст превращаются в дым,В чад и дым, под Луною плывущий…И в дыму я удилищем кисти ловлюРыб: щека… вот рука… вот объятье… —Вот мой цвет, что так жадно, посмертно люблю:Твое красное, до полу, платье…И, ослепнув от бархатов, кож и рогож,Пряча слезы в небритой щетине,Вижу сердцем: а Бог – на меня Ты похож?.. —Здесь, где голо и пусто, где звезды как нож,Где под снегом в полях – помертвелая рожь, —На ветрами продутой Картине.И навек останется на этой французской фреске пара влюбленных – художник Володя и его любимая, что бродят по прекрасному Парижу; там они гуляют и до сих пор – их можно увидеть на мосту Александра Третьего, близ Лувра, на улице Риволи:
Наступит день – под ветром, визжащим пилою,Падем на колени пред Зимней Звездой…Рисуй Консьержери. Все уходит в былое.Рисуй, пока счастливый, пока молодой.Пока мы вдвоем летаем в ПарижеРусскими чайками, чьи в краске крыла,Пока в кабачках мы друг в друга дышимСладостью и солью смеха и тепла,Пока мы целуемся ежеминутно,Кормя французят любовью – задарма,Пока нас не ждет на Родине беспутнойКопотная, птичья, чугунная тюрьма.Нина ЛипатоваЛИТУРГИЯ ОГЛАШЕННЫХ
Проскомидия
«Я пойду по улице хрусткой…»
Богоматерь Владимирская. Икона
«Милые, спите. Вас не тревожу…»
Иду к жертвеннику ближе и беру кадило.
«– Мне в алтарь нельзя было – а я сюда влезла…»
Великая Ектенья. Молитва Елены Федоровны
А я слышала другое:«– За всех плавающих, путешествующих, летающих, едущих! …»
И вбежал в церковь подросток худой.
Глаза васильковой плескали водой.
Иркутский вокзал
Хлеб
оИоанн Креститель. Икона
«АНТИФОН…»
АНТИФОН:номеромИ внезапно старик сжимает до хруста рукиперед образом,а собака садится и, подняв голову,воет, воет прямо в купол!«Изыдет дух его и возвратится в землю свою…»
Св. Николай Мирликийский. Икона
Этот человек не приказывал и не унижал.
Он просто Город на ладони
держал.
Св. Мария Египетская. Икона
«ТРЕТИЙ АНТИФОН…»
ТРЕТИЙ АНТИФОН:…Ox ты, нищая мояДа на Мытном рынке!..Среди люда и зверья —Молоко из крынки!..«Блажени нищии духом,
ибо тех есть Царствие Небесное».
«Плачет сестра моя: замуж никто не берет…»
«Блажени плачущие: яко тии утешатся».
«У меня вокруг шеи …»
«Блажени кротцыи,
яко тии наследят землю».
«– Кто ты, женщина золотоволосая?..»
о«Блажени милостивии,
яко тии помиловани будут».
Колония
«Блажени чистии сердцем,
яко тии Бога узрят».
«Я желала… Я хотела…»
«Блажени миротворцы,
яко тии сынове Божии нарекутся».
Вознесение Богородицы. Икона
Икона Всех Святых
Спас Нерукотворный. Икона
Икона Страшного Суда
Колыбельная
«…Смертью смерть ты попрал…»
– Это твой сын?
– Нет.
– Возлюбленный?
– Нет.
– Что ж ты по нем рыдаешь так много лет?
Правда
«Блажени алчущие и жаждущие правды,
яко тии насытятся».
ЛИТУРГИЯ СУМАСШЕДШИХ
Манита пророчествующая
«Лечебницы глухие стены…»
Лечебницы глухие стены.Стерильный пол. На окнах – грязь.Сюда приходят неизменно.Рыдая. Молча. И смеясь.Кому-то ночью стало плохо.А у кого недуг – в крови.У тяжелобольной эпохи —Острейший дефицит любви.И так с ума безумно сходят,О яростных грехах кричат —Надсадно, честно, при народе,В чистейшей белизне палат!И уж сестра идет с уколом,Шепча: – Ну вот и боли нет…И видит человека голым —Каким родился он на свет.«Тьма стиснута беленою палатой…»
«Темнота. Иду по палатам…»
«– Родные мои…»
«…Мы…»
…Мы…А что такое – мы?..Обнимемся в приделе тюрьмы.Полузгаем семячки на рынке ледяномЗабудемся в плацкарте посконным сном.Мы… …это слово рот прожжет.Это – рельсовый стык. Это – тайный сход.Это – генный и хромосомный код,Над разгадкой которого сохнет народ:Почему мы топим друг друга – мы —В полынье тьмы посреди зимы,Почему мы любим друг друга – мы! —Не прося ни секунды у Бога взаймы…Трубный глас!…Заводская сирена: репетируют Конец Света для нас.А нас не запугаешь.А нас не умертвишь.В палате — Великая Сушь. Великая Тишь.Коснусь тебя шершавой грешной рукой,Баба в пятнах помады, с глазами, текущими пьяной рекой…«– Не тронь меня. Не тронь меня…»
«Трубы завода войной гудят…»
«Парня, качаясь, девка слушала…»
Парня, качаясь, девка слушала.Затрясясь, в подушку себя обрушила.