«Я не хочу, не хочу!», – продолжал сопротивляться он.
Туманное образование пришло в движение. Клубилось, покрывало полимерное покрытие пола, оно рассыпалось на облачка, сгущаясь вновь. Обволакивала кровать и щупала стены, вращалось, тянулось к потолку. Становилось то шаром, то силуэтом человека, то столбом зависало в центре комнаты.
«По-быстрому бы сдохнуть», – мимолётно подумал от безысходности Савва.
А ещё он подумал о том, что скоро вечер, вернутся соседи, что лучше бы встать и пройтись до колодца, набрать воды, приготовиться к ночи.
Фиолет метнулся к окошку, проник за стену и оказался по ту сторону пластика. И небо, улица, ветер…
Он ещё жив, проходит сквозь стены, не падает вниз, без особого восхищения и тоской рассуждал без эмоций Савва. Ни мук и боли, не принадлежащих ему мыслей, вращаясь в воздухе, пробовал рассмотреть себя он, но ничего у него не получалось.
А под ним этажи, козырек подъезда, изъеденный трещинами асфальт, покрытая слизью желтеющая трава и кусты. Двор заливал солнечный свет, беспризорные дома отбрасывали короткие тени. Квартал будто вымер, не привычно, зловеще притих. Ни свиста, ни скрипа.
«И кто я теперь, кто?», – беззвучно выл он.
Бесформенный сгусток взмыл вверх, едва касаясь стены дома. Глянув с высоты на город и увидев приемлемые для себя строения, Савва направился к ним. На их плоских крышах его никто не найдёт и не увидит. Надо спрятаться и выяснить, кем он стал и во что превратился. Он выяснит, узнает.
«Сияющий туман, чья-то мысль и воля. Безотрадный талант убогого», – сатанел он, пролетая над дворами, ещё надеясь, остановить это и исправить.
Он больше не человек, тень самого себя, а вовсе не Савва.
4
Макс заикнулся, что дождётся полдня и уйдёт. Он уже давно мечтал помотаться по мегаполису, посмотреть, как живут люди, чем промышляют, подыскать для себя что-нибудь подходящее. Надоело вялиться круглый год на одном месте. Он не вобла. А тут появился такой случай изменить судьбу, повернуть её совсем в другое русло. Его не получиться отговорить, занятие напрасное и чихать ему на предупреждения.
– Ты идёшь или нет?
– Куда? – почти безразлично спросил Богдан, разглядывая найденную пряжку.
На сытый желудок и перевернуться на бок лень, ни то, что идти.
– Тут, рядышком.
– И всё-таки куда?
Никого поблизости не было, но Макс наклонился и проговорил:
– На пастбище к Жоре.
Богдан повёл бровями. Завтра что-нибудь ещё скажет, всегда рассказывает.
– Ну, если рядышком, – поднимаясь, сказал он, – пойду. К вечеру вернёмся.
– Может быть, – произнёс Макс. – А может, и нет.
Кто-то становится злым, а кто-то добрым, но многие сетуют на справедливость. Так и они, опираются на свои приоритеты. Богдан предпочитал договор, прежде чем дойдет до жёстких мер. Договариваться желают не все и очень маленький процент, в основном налетают как стервятники, используя имеющиеся средства и не исключая хитрющие методы. Могут, умеют, только без какого-либо соглашения. Зачем какие-то договорённости и так всё будет, как им хочется и на их условиях. Оно, конечно, может и так, но зачем! Продиктованные условия очень часто идут вразрез с чем-то уловимым, но полностью не осознанным. Объяснений не существовало, утверждать Богдан не утверждал, но и отрицать отказывался. Макс не одобрял такого подхода, действовал без дополнительных обсуждений, с расчётом достичь желаемого.
Собрались за десять минут. Всё нажитое при себе и на них. Вожатые меняются, с ними и порядок, а жизнь нет. Короткий поход и мегаполис покажет другого рода тропы, но может вернуть и обратно.
Они двигались тихо и незаметно. На пути им попадались и дома с рубцами на стенах от осколков, и раскуроченные заборы, рощицы тополей, скелеты монолитных зданий.
– Стой, – вполслуха проговорил Макс, вытянув согнутую в локте руку.
Богдан беглым взглядом осмотрел двор, в который они только что вошли.
Выгоревшие квартиры первых, вторых этажей, поваленные деревья с чёрными стволами, мятые баки. Изуродованные проёмы и бусы стекляшек.
Этому Богдан как раз и не удивлялся. Так и должно быть. Он почувствовал себя неуютно. Вроде и город, а людей нет. Пройдёт лет пять, шесть и улицы погрузятся в скудную зелень и дрянь, летящую с неба. Здания постепенно разрушатся, их занесёт землёй, а металл поржавеет, сгниёт и органика. Что-то останется, напоминая о них. Может тогда птиц станет больше, а коробок из бетона меньше.
– Зачем спешим? – спросил Богдан. – Такая уж срочность. Темнеет!
– Некогда, – ответил Макс. – Давай к той насосной будке, за иву и в дом.
Сделав несколько крюков до куста, они забежали в крайний подъезд. Убранство комнаты, в которой побросали свои рюкзаки, роскошным не назовёшь, а то, что ещё осталось к рухляди не причислишь. Кушетки, стол, тумба с выдвижными ящиками. Рамы с торчащими к центру веером зубцами разбитого стекла и грязища.
Макс прилип к углу оконного проёма. Он опасливо выглянул наружу и, высунув голову, посмотрел по сторонам. Их могли и заметить, хотя и мало вероятно, что кто-нибудь да засёк такую пробежку до подъезда.
Никого и ничего лишнего, только деревья почернели ещё больше, да контуров от разрушенных строений поубавилось. Теперь ешь, сопи и не бряцай.
– Ты здесь бывал! – понял Богдан.
– Решил перекусить, а тут Жора с грузом и один, – сказал Макс и, расстёгивая тёмно-зелёную куртку, повернулся.
Серые глаза смотрели на тумбу, черты лица сгладились. Плохо подстриженная бородка, широкий нос.
Обтерев руки о синие штаны с накладными карманами, он вытащил ящик. Сжёг один, очередь за остальными. Кофта и сапоги ночью не согреют, старые.
Вечерний и добродушный разговор у костра перед сном, перевесил тревогу. В закопчённой жестянке догорали и тлели угли, а у Богдана, тлело в области сердца. Звёздное небо, переливается и мерцает, но романтики никакой. И та же луна, давно опротивела Богдану. Макс отвернулся и дрых, как ни в чём не бывало и облака, луна его не трогали.
«Таскаешься по сопкам и пустырям, глодаешь безвкусные, холодные консервы, невесть какого происхождения, спишь под открытым небом», – негодовал Богдан.
Когда-то он и отец сделались никем. Неожиданно приехали люди на грузовиках, быстро похватали народ и увезли от дворов, сунув по одеялу, ничего не объяснив. В небе появились расходящиеся круги. Они висели над ними секунды, а потом упали. Зарево окрасило район, где были их дома.
Загадки событий тех дней мучили его разум, не переставая. Районы разрушили, по каким-то неизвестным причинам, а идти было некуда. А ведь кто-то должен был знать, что же случилось! Богдану не семь лет и хотя весёлые дни затерялись где-то в тех дворах, он до сих пор их чтил. Некий бодрящий настой от беды, забыть который не возможно.
Отец был человеком гордым, отзывчивым. Бывало, сверкнёт зубами и появится ощущение, что жизнь не ползёт мимо, а мчится вместе с ним. Куда она, туда и он.
– Ничего сынок! Ничего. Смута эта успокоится, – говорил. – Выкрутимся.
Они терпели день и другие дни, но не выкрутились.
Образовалась колонна, в которую вливались бездомные. Неторопливым маршем толпа двигалась на запад. Лёгкий ветерок, такой ласковый, как будто рука любимого человека. Он не обжигал и не хлестал лица, а нежно прикасался словно пух. Зачем шлёпать в неизвестность, когда кругом и так любо-дорого. Обстроиться можно где угодно. Почему бы не в одном из пустующих домов. Всё равно хозяева не вернутся в ближайшие недели. О неделях говорить сомнительно, могут не вернуться вообще.
Шли третий день, а короткие привалы не восстанавливали сил уставших. Ночи пролетали мутными мгновениями в глубокой дрёме. Тогда он даже и представить не мог, что ничего не останется прежним, едва поспевая за взрослыми. Духота и жажда изматывали.
Окружающие Богдана спины, смахивали на молчаливые и прыгающие столбы. Они его никуда не пускали. Шлёпай и помалкивай. Скажи спасибо, что кормят, что с нами. Обычные разговоры в движущейся змейкой колонне утомили. Слышал он их вчера, да и позавчера тоже. Кто подрался, что у кого стащили, хватит ли крупы.
– Сколько нам ещё щебень шлифовать? Не слышно? – спросил хриплый голос.
– Поговаривают до вечера.
– Может до ночи! – недовольно подхватили рядом.
– Сказано вам, до вечера, – ответил сердитый, женский голос.
– Потерпите.
– Вроде дошли, – принёс ветер чуть слышную весть.
Воздух завибрировал криками и скрипами. Над Богданом грозно нависли тела. Обступили, сдавили так, что не вздохнуть, не выдохнуть. Ни мыслей, ни неба, один запах пота. Белые крупинки перед глазами и сверкающие блёски. Зажатый мокрыми спинами, он сипел, отчаянно пихаясь, отталкивая их от себя, помогая коленями. Они тащили его, расступались и сжимались вновь. Богдан выдохся и, задыхаясь, присел. Звуки превратились в какой-то непонятный шум, а запахи сродные одному не столь уж обособленному.
Его швырнули. Ткнувшись носом о камни, прикусив язык, он тряхнул головой. Часто дыша, обтёр разбитые губы и нос. Пальцы тонули в чём-то липком. Стошнило. Медленно поднявшись на ноги, опустив руки плетьми, Богдан заковылял. Щебень, мешок и бурые пятна. Их было много. Он безразлично озирался, делая шаг за шагом по скользким камням. Кто-то подхватил и поволок.
– Быстрей сынок, быстрей!
Группы людей рассыпались горохом, метались словно обезумившие. Толкались и вопили, сбивая друг друга с ног, вязнув в алой глине и исчезая в ней. Плач и брань перемешались с рычанием. Охваченные паникой они ворвались в полумрак первого попавшегося здания. На потёртых стенах, покрытых пылью и паутиной, сохранилось несколько плакатов, креплений, огнетушителей да узкие ящики. Дневной свет иссяк, словно огонёк затухающей свечки.
Он, размышляя об этом, предпочёл переместиться в другие города и подальше, хотя бы в мечтаниях. Безопасность не для них. Твои проблемы, решай их сам. Кому и какое дело до плесени на стенах. Соблюдай субординацию по-доброму и делай то, что советуют. Поэтому и дышит. Будет, но не вам и не для вас. Те ощущения никуда и никогда не исчезали, лишь сужались до малых размеров, опять напоминали о себе. Поползают внутри, потеребят нервы, и нет их. Образное понимание происходящего только и всего. Въелись и не забудешь. Он и не встречал тех, кто забыл.
Ничего выкрутится. Минули дни, годы, но Богдан так ничего и не сделал. Не то чтобы идеи его не посещали, их было предостаточно, а вот возможностей не было. Макс утверждал, что будут, но он ему не верил.
Так и живёт тридцать лет, но уже без отца, бродяга мегаполиса.
«А, что! Попробую уговорить Макса остаться, – подумал Богдан. – Хотя и тут ловить нечего. И какая всё-таки луна бледная!».
Ему захотелось попить холодной воды.
– Хватит мечтать! – прозвучал голос Макса. – Выдвигаемся.
Заворчал. Встал, соблюдая тишину. Привычка.
Он и не мечтал, не спал. Спасибо бы сказал, что ночью караулил. И не звёзд с луной, и утро в разгаре. Утро молчаливое, так и бывает по утрам. Ветер, едва задевая ветки, пройдётся по редкой листве, что-то ухнет, продребезжит и не получив ответ, умолкнет.
«Удивительно, что слышишь ещё и это», – выходя из подъезда, подумал Богдан.
Кварталы дичают с каждым днём, и он бы обрадовался голосу одинокой птицы. Признак того, что агрессия, какой бы она не была, неоправданна. Перемещаться по заранее спланированному маршруту опасно. Богдана это настораживало. И эти дома, ограниченная свобода действий, и необузданное хамство. Перед ним всё ещё плыла картина звёздного ночного неба. Об этом он как-нибудь потоскует, но не сегодня и более основательно, а не вскользь и поверхностно.
Они прошли до бойлерной.
– А вчера дворик выглядел куда красивей, – подметил он.
Макс молчал, поводил большими пальцами о лямки рюкзака и стал спускаться по лестнице ведущей в подвал. Следом за ним выгнув спину, Богдан. Ступени для него узковатые, а потолок низкий. Под подошвами хрустел мелкий щебень, валялась ветошь, клочки теплоизоляции.
– Проходы в бетоне квадратные, – буркнул недовольно он. – Того и гляди, лоб расшибёшь.
Ощущался слабый сквозняк и запах горелой ваты.
– Чии… – предостерёг Макс. – Где-то Жора. Встретим, предоставь его мне.
Богдана как обожгло. Раньше этого не сказал, знал, что не согласится. Зачем так то. Забрать свою часть из «присвоенного» и уйти, он конечно согласен, о чём-то ещё не договаривался.
Показалась широкая полоска света – второй вход в подвал. Снятая с шарниров дверь стояла прислонённая к бетонной стене. На ней царапины, трещины.
В подвале темно, на каждые пять метров по оконцу и то не всегда. Чем дальше, тем их становилось меньше. За последним поворотом горели лампы. И не подвал это уже, а подземелье.
– А ты уверен Макс, что он именно монеты прячет, а не что-нибудь другоё. И откуда у тебя такие сведения? – спросил Богдан, удивившись неярко освещённому проходу.
– А что Жорик может ещё, по-твоему, прятать! Не тряпки же, – присматриваясь в чёрное горло впереди, ответил вполголоса Макс. – Я же показал.
Жора предупреждал, чтобы не совались в подвалы, но ни Богдан, ни его друг не послушались. Макс думал о монетах, которые припрятал Жора, зачем-то он ходил в эти подвалы. И плащ у него был специальный, по туннелям и подвалу ходить, хоть с рюкзаком или мешками. Возвращался Жорик без них и Макс этим заинтересовался. В третий раз не ускользнёт. Босс хитрый, осторожный, но и он бывает несобранный. Они с Богданом люди не жадные, по десять монет на брата и им хватит, ищи потом в мегаполисе. Никто про это не знал и не должен был узнать. Сегодня монеты, а завтра никакой выскочка, навроде Жоры не скажет в твой адрес унизительных слов. Как же он его достал этот Жорик.
– Он поесть любит. Может и продукты… Здесь прохладно, не испортятся.
– У него этих продуктов на две зимы.
– Это же на всех запасы, не одному! – проговорил Богдан и нагнулся, чтобы не удариться о балку.
Он был высоким и худым, с тонкими, но крепкими пальцами, свёрнутым влево носом. Его узкий лоб морщился, уши краснели, когда Богдан злился, а нос кривился ещё больше. И зачем он послушал Макса. Выдумал он всё про эти монеты. Ни одной ещё не нашли, только сапоги с курткой зашаркает, они не даром достались. Ходят и паутину сметают.
Свет моргнул.
– То, что на всех, не для одного, – сказал Макс и остановился.
Проход сужался, и ламп дальше не было. Они потратили полчаса, а за это время ни на одну дверь не наткнулись.
– Давай вернёмся, – предложил Богдан. – Ползти что ли!
– Надо будет, и поползёшь, – прошипел Макс.
– А может, Жора свернул в другое ответвление.
– Может.
– Знаешь что, Макси! Пока мы здесь горбимся, он уже давным-давно вернулся. Сам подумай! Зачем ему в такой темноте что-то прятать. И лампы эти… У нас их и наверху то нет. Мне кажется, не тот подвал, – высказался тем же тоном Богдан.
– Скупердяй Жорик, поэтому и нет, – сдерживаясь, ответил Макс, чувствуя, что приятель нервничает. – Вернулся… Как же!
Он показал ему две монеты, как доказательство. Нашёл их Макс не где-нибудь, а когда ходил за боссом. Тот куда-то вильнул и пропажу свою не заметил. Не мог же он провалиться. Да и куда? Проваливаться некуда и так уже под землёй. Надо идти, искать, забрать всё-всё и не возвращаться. Насколько ему известно, Жоре совсем не долго осталось, но это не его дело, а он и без босса проживёт, Богдана и кого-либо.
Макс оскалился. Где-то здесь сундучок, здесь.
Послышались шорохи и бульканье капель.
– Возвращайся, если хочешь. Про монеты и не думай.
Он отвернулся. Нет у него больше приятеля. Лампы знак, дорожка. Замечено им правильно. В прошлый раз они тоже горели. Отнёс, спрятал и выключил освещение. Зачем оно под таким домом! Богдан сомнительный, Жору знает очень плохо. Вокруг пальца его не обвести, обленился малость, разжирел, но ум прежний.