– Каким образом вы собираетесь заставить робота оценить все самостоятельно?
– Я буду применять разные способы и методики, тесты. Сейчас, к сожалению, я не могу более подробно рассказать вам обо всем. Вы же меня понимаете, это моя тайна, – ученый загадочно улыбнулся.
– А что касается теста Тьюринга? Он будет применен?
– В данном случае в тесте Тьюринга, как в доказательстве того, что мы имеем дело с человеком, а не разумным роботом, нет. Я ставлю целью доказать, что именно робот, отличающийся от нас, способен адекватно оценить предлагаемую ситуацию и сделать требуемый вывод.
– Какой же?
– Об этом вы узнаете из моей работы.
Еще несколько несущественных вопросов были заданы, и время выступления ученого подошло к концу. По окончании Салем остался разочарован.
«Ну ничего, – говорил он себе, – дождусь первых результатов эксперимента».
***
Одинокая утка описала над озером круг, мечась в поисках своего гнезда, но, не найдя его в который раз, опустилась на водную гладь. Капризный ветер, забавляясь, то перебирал невидимыми пальцами осоку по берегам, то беспокоил подвижное зеркало, безуспешно ища в нем свое отражение. Пронзительную синеву неба затянули мрачные тяжелые тучи. Поверхность озера зарябила. Утка, почуяв беду, укрылась на берегу в камышах. Подул сильный ветер. Заволновалась осота, задергались листья ивы, задрожало озеро. Любопытные глаза всматривались из толщи воды в исчезающие за тучами солнечные лучи. Рот подводного обитателя широко раскрылся, желая проглотить их, словно это может их спасти. Вдруг перед его носом неожиданно мелькнуло извивающееся лакомое тельце. Инстинкты охотника сработали молниеносно. Тело бросилось вперед, и скользкий горе-охотник затрепетал всем телом в цепких пальцах рыбака.
– Нам пора! Хватит развлекаться, – раздался голос из-за спины.
– Подписали накладную?
– Да, документы в порядке. Поехали.
Сом, извиваясь, выскользнул из ослабших, отвлеченных рук и беспрепятственно плюхнулся в свою стихию.
Коробки с материалом, необходимым для проведения эксперимента, загружены в лабораторию. Последовал опоздавший окрик: «Увидимся через полгода!». Улыбка исследователя мелькнула и скрылась за закрывающейся дверью. Салем удовлетворенно потер руки и быстрым шагом направился в лабораторию.
Глава 2
С момента начала эксперимента прошло два года. Первая модель была подготовлена и с минуты на минуту ожидала тестового запуска. Салем нажал кнопку на золотистой шее девушки. Колкие мурашки легко куснули за пальцы, перекинулись на кисти, с азартом устремились вверх по руке и, слившись с собратьями, взмывшими на встречу друг другу, достигли губ; вспыхнули в платиново-серых глазах из-под темной волны волос.
– Здравствуй, А-316. Я Салем. Ты слышишь меня? Как ты себя чувствуешь?
– А-316 готова, активация прошла успешно. Я вижу и слышу тебя, – мелодичные вибрации достигли его слуха. – Какие будут пожелания, Салем?
Гладкий бархат ее кожи холодил пальцы, аромат нового пластика забрался в ноздри и щекотал изнутри острой кисточкой; шелковые волосы обвили руку. Притянув ее к себе, ученый с нетерпением прощупал взглядом немигающие глаза.
– Надо бы добавить эмоций, – вздохнул он, оторвавшись от новой модели. – Что ж, сейчас я включу музыку, покажи мне, как ты ее чувствуешь. Как ты воспринимаешь ее. Ты поняла меня?
– Да, Салем, – ответила гиноид, и, повернувшись к нему спиной, изящно прошла на середину комнаты испытаний.
– Совершенство, – улыбнулся он.
Синевато-черные волны расплескались по белому мрамору плечей. Поясок, несколько кожаных полосок, короткие сапоги и перчатки. Искра вспыхнула во взгляде молодого человека. Нарастающая музыка вплеталась в плавные покачивания бедер. Белоснежная пена, почуяв свободу, бросилась навстречу стально-синему небу. Заволновалась морская гладь, завидуя ее легкости. Волны бились о берег, обнажая бледную золотистость островков. Вихрь закружился по побережью, взмывал, падал, снова взмывал, затягивая время, искажая пространство, перемалывая и выбрасывая наружу птиц, имевших наглость попасть в его власть. Графитово-черные волны накатывали и разбивались вместе с ними. Мощные удары сердца Салема гнали по венам багровую реку, сжимающую тело плотными горячими кольцами. Запах разогретого пластика ворвался в ноздри, возводя тонкую грань между реальностью и его фантазией, охлаждая пылкость возбуждения.
С последними нотами А-316 замерла. Правая нога каменной колонной упиралась в пол, бедра потянулись, увлекая за собой одну руку, а другая, борясь с искушением присоединиться к сестре-близнецу, устремилась ввысь к туману облаков, чтобы зачерпнуть ладонью шелковую горсть и плеснуть на тело. С касанием шеи гиноида сияние ускользнуло из прозрачных глаз, и изящная статуя украсила серость комнаты испытаний.
Салем выключил свет и в молчаливом восторге вышел из комнаты. Уже было достаточно поздно. Пребывая в отличном расположении духа, он никак не мог заснуть. «Получилось! – восторженно ворочался он в постели, – получилось! – повторял он себе». Он забылся на мгновенье, погружаясь в густую молочно-белую реку дремы и грез, но тут же встрепенулся.
Что-то толкнуло его в бок. Салем открыл глаза. В комнате кто-то был. Но как? Он здесь абсолютно один. Тень в кресле напротив зашевелилась. Салем пошарил рукой, но очки на тумбочке не нашел. Приступ небольшой паники охватил его.
– Она похожа на меня, – звук знакомого до боли голоса резанул пространство и задрожал. Рука, нащупавшая очки, остановилась.
– Жанна? Но как? Ты же…
Салем лихорадочно прокручивал в голове события последних лет. Безжизненная, холодная рука жены, посиневшие губы, гудки в телефонной трубке. Машина скорой помощи. Помутнение в сознании. Месяцы в психиатрической клинике. Тогда его оправдали, списав все на несчастный случай. Но как? Сейчас? Здесь? Жанна?
Тень подалась вперед, и в слабом рассеянном свете ночника он разглядел знакомые очертания лица.
– Жанна, – вновь повторил он и потянулся к ней рукой.
Женщина в кресле как две капли воды походила на гиноида: волосы цвета черного янтаря, разрез глаз, гордо посаженная голова, изгибы тела в облегающем платье.
Она улыбнулась.
– Ты, – начала она и вдруг поднесла пальцы к вискам. – Ты, – более хрипло повторила она и упала без чувств на кресло.
Он подскочил весь в поту. Отдышавшись, нашел очки на тумбочке. Бросил взгляд на опустевшее кресло. Никого. Салем отхлебнул из бутылки виски, стоявший на столике, потер руками глаза и откинулся на подушку. Больше этой ночью ему ничего не снилось.
«Я научу тебя – думал он, научу». С началом нового дня продолжился глобальный эксперимент.
– Здравствуй, А-316, как твое настроение сегодня? – улыбнулся Салем.
Гиноид повернулась к нему и несколько раз моргнула. Уголки циннвальдитово-розовых губ разбежались в стороны в ответной улыбке, зеркалируя эмоции изучаемого объекта. Девушка поправила волосы и ответила:
– Здравствуй, Салем. Я прекрасно себя чувствую и готова к дальнейшим экспериментам.
Он остановился.
– Экспериментам? Мы всего лишь исследуем и изучаем. Прошу, проходи, располагайся удобней.
Девушка села в кресло, закинув ногу на ногу, и приготовилась к началу просмотра видеоролика. С экрана монитора на А-316 улыбаясь смотрели незнакомые люди. Пытаясь подражать им, она сымитировала улыбку, при этом выражение глаз, изгиб бровей девушки немного изменились. Следующий ролик показывал более нежные эмоции, черные брови поползли вверх. Подавшись чуть вперед, она наблюдала за страстью, вспыхнувшей между двумя людьми.
– Тебе нравится то, что ты видишь? – спросил ученый.
– Да, счастье, улыбки, смех, любовь. Все это прекрасно. Я хочу жить в этом мире, – ответила гиноид, восторженно глядя перед собой.
– Прекрасно, продолжаем, – поправил очки Салем.
Кадр со счастливыми людьми неожиданно пропал, оглянувшись на ученого, который одобрительно кивнул головой, А-316 вернулась взглядом к монитору и замерла. Окровавленный мальчик полз, дрожа всем телом и громко зовя на помощь. Пулеметные очереди то справа, то слева долетали до слуха девушки. Каждый раз она вздрагивала, но, словно не понимая, чего от нее хотят, продолжала лишь смотреть на экран. Следующий кадр показывал странный праздник крови, и стаи с барахтающимися дельфинами, а также людьми, которые только что улыбались и любили друг друга. Выпущенные наружу темно-алые, лиловые внутренности, содранная шкура. Нет, эти кадры не вызвали на лице девушки ничего. Ни тени, ни сострадания, ни сочувствия. Лишь удивление? Хотя может ли машина удивляться?
– А-316.
– Да, Салем, – спокойно ответила гиноид.
– Что ты чувствуешь? Что ты ощущаешь при виде полученной информации.
– Я прошу больше не показывать мне данные видеофрагменты. Они нарушают выстроенный мною образ мира счастья и любви, в котором я хочу жить.
– Но эти образы имеют место быть. Они неотделимы от жизни.
– У вас, людей, они, возможно, имеют место быть.
Ученый недовольно покачал головой, сменив ролик. Капли дождя забарабанили по листьям папоротника, ветер трепал мокрые гривы златогривых лошадей, мчащихся навстречу закату, детеныши хищников рычали кусаясь, возясь в своей странной игре. Распускались ночные фиалки, звери собирались к водопою после тяжелого жаркого дня. Улыбка тронула бархатные губы. Естественные природные условия; симфония струн души заиграла на ее лице. Она одобрительно кивала головой. Ученый выключил монитор.
– А-316, ты слышишь меня?
– Да, Салем.
– Что ты хочешь? О чем ты сейчас думаешь?
– Я хочу видеть в этом мире красоту, стабильность, порядок. Я знаю, что многие видят несчастья, боль. Но вы, люди, сами вносите их в свою жизнь, Салем. Вы как слепые котята, копошитесь, царапаете друг друга, кусаетесь, рвете в клочья шерсть, уши. Каждый старается пролезть дальше и выше, чтобы вылезти из коробки, в которую вас, как вы думаете, положил создатель. В мире нет сострадания, Салем. Если животное ослабело, его убивают, либо оно уходит умирать само, никто не будет о нем заботится. Сострадание и жалость придумали вы, люди, чтобы возвысится в собственных глазах и успокоить свою совесть перед другими особями вашего вида. Забота имеет место быть в этом мире, сочувствие аналогично присутствует, но только лишь затем, чтобы облегчить страдания раз и навсегда путем ликвидации испорченного объекта, а не для того, чтобы горевать вместе день изо дня. Вы извратили всю сущность мира и пытаетесь добиться того, чтобы все жили по вашим законам. Когда вам протягивают руку помощи, вместо того, чтобы принять ее и выбраться из пропасти, вы удивляетесь, почему объект беспомощно не горюет вместе с вами.
Салем потер лоб. Как гиноид может принимать такие решения? Возможно, он ошибся в ее программировании?
– Вы требуете от объекта, который не приспособлен для данного действия, невозможного, – продолжала она, – попробуйте заставить рыбу летать, а цветок ходить. От каждого объекта возможно требовать только то, для чего он был создан в цепочке эволюции. Ты хочешь сострадания, игнорируя полностью причину его появления и последствия.
– Я лишь хочу доказать, что оно возможно и является звеном в системе эволюции, А-316, и ты мне в этом поможешь.
– Если бы люди обладали другими органами чувств для познания, то, возможно, ты бы имел понятие о совершенно других вещах, которые тебе сейчас недоступны.
– Помолчи, пожалуйста, – Салем вскипел.
Как гиноид, сроком жизни всего мгновение по сравнению с продолжительностью его жизни, может учить его?
– Что ж, будем продолжать, – произнес он уже спокойнее, – на сегодня достаточно. Пойдем, А-316.
Девушка встала и проследовала за ним к выходу из лаборатории.
Дни сменялись неделями. Тесты, задачи, запахи, музыка. Звуки смеха, рыданий, ярости, отчаянья, пылких признаний, ласковые и нежные слова. Палитра цветов, дождь, радуга, солнце, звезды, лунные дорожки на озере. Гиноид положительно реагировала на красоту, восторгалась чудесами природы, откликалась на созидательные эмоции, но полностью отсутствовала какая-либо реакция на боль, страдания, смерть. Скорее она относилась к ним скептически, как к бесполезной трате времени. Как к чему-то ни на что не похожему. В своем проекте Салем хотел обучить робота не только восхищаться красотой, но и сочувствовать, сострадать тяготам лишения, боли и невзгодам, постигающим живых существ, побудить в ней желание помочь им. Но ничего толком не выходило. Реакция на положительное имела место быть; на отрицательное – не существовала. Ученый опустил свой лоб на замок из пальцев. «Неужели в аутентичном мире нет сочувствия? – задавался он вопросом, в который раз вспоминая их диалог. – Неужели это так естественно, отсутствие взаимопомощи, отсутствие желания помочь, лишь добить умирающего?».
– Я словно бы забыл поставить эмоциональное зеркало, и сигнал идет в одну сторону. Не может же она? Как Жанна – вдруг вспыхнуло имя жены, – нет, это фантазии, – отмахнулся он.
– А-316, что ты есть?
– Я гиноид, имя А-316.
– Чего ты хочешь? У тебя есть свои желания?
– Я хочу видеть в этом мире красоту, стабильность, порядок, – повторила гиноид. – Ранее я уже говорила об этом.
– Но как ты можешь игнорировать составляющие этого мира? Как можно игнорировать смерть, разрушение?
– Это ни на что не похоже, – ответила она, – не похоже.
– Но ты не можешь отрицать того, что является частью нашей жизни, – вновь гнул свою линию Салем.
– Это является частью вашей жизни, но не моей. Люди слишком погрязли в удовлетворении своих амбиций. Вы отказываетесь от созидания, стремясь разрушить все в угоду тщеславия и желания власти. Вы боитесь. Мне же неведом страх. Разве тебе не приятно впитывать капли теплого дождя всей поверхностью своей кожи, лежа в ароматной свежей траве? Подставлять лицо согревающему солнцу, любоваться радугой, слышать щебетание птиц, находясь в объятиях другого человека?
Салем глянул на нее исподлобья и тут же подумал, что глупо обижаться на робота. Да что она знает о его жизни.
– Но что ты предпримешь, если я, например, буду умирать?
– Ты смертен, Салем, ничего. Я не в силах продлить срок твоего существования.
Салем вскочил, подбежал к роботу и отключил гиноида. Разговоры с ней были краткими и всегда сводились к одному и тому же. Только красота и только порядок. Нет жестокости, а, следовательно, нет жалости. Этого для гиноида словно не существовало. Все это человеческие пороки, разрушающие стабильность настоящего мира.
Уставший, выбившись из сил, он с трудом дошел до кровати. Утомление давало о себе знать. Сон не шел, напряженный мозг требовал разрядки. Пара таблеток снотворного и через пять минут глаза сомкнулись, погружая Салема в новый мираж.
Она приблизилась близко-близко, обдавая дыханием его лицо, от которого он и проснулся.
– Жанна, – уже не удивился он. – Ты.
Перламутрово-серые глаза при свете ночника с интересом заглядывали в его глаза, отходящие ото сна. Она наклонилась ближе. Между их губами оставалась пара миллиметров, и он уже чувствовал исходящее от них тепло. Салем потянулся с привычной легкостью, требуя прикосновения. Но она отстранилась, легко, как дуновение ветра.
– Постой, – только и успел выговорить он.
– Ты не справишься один, тебе нужен помощник.
– Помощник?
– Ты не справишься один. Ты не справился бы один тогда. Я… Я… – с последними словами тень растаяла.