– Как скажешь, босс.
Салем неожиданно подскочил на кровати, почувствовав напряжение. «Питер!» – забилось в голове. Накинув халат, он выбежал из комнаты. Двери комнаты Питера и лаборатории открыты. Он немедля бросился туда.
Сал нашел его без сознания, наполовину выползшего в коридор. Робот по-прежнему пребывал в сосредоточенном состоянии медитативного изучения стены. Салем сразу все понял по торчащим проводам. Прощупав пульс, проверив зрачки Пита, он выдохнул и принялся бить его по щекам, набрал в рот воды из графина и брызнул ему в лицо. Питер всхрапнул и зажмурился, закрывая лицо руками.
– Ой, хватит, хватит, ну чего ты пристал ко мне? – проворчал он. – Живой. Да, конечно, живой, ну перебрал вчера виски и только.
– Ты что, пытался соединиться с ней?
– Что? Я? Пытался. Пытался, Сал, – Питер сел.
– И? – Сал чуть не подпрыгнул, и что там? Она там?
– Там, – поскреб подбородок Пит, – там, но ты ее не вытащишь. Нет.
– Это еще почему?
– Эта зверюга поглотила ее; понимаешь, она сама обладает некими задатками сознания, она же не кофеварка. А Жанна? Жанна – это всего лишь че-ло-век. Все кончено, Сал. Та держит ее. Им надо слиться друг с другом, понимаешь? Без этого никак. Да и то, Жанны больше не будет в первозданном ее состоянии. Она как в тюрьме. Не знаю, как это объяснить, – Питер вздохнул. – Да и все впустую, мне кажется.
– Так я и пытаюсь сделать это. Пытаюсь ее активировать. Чтобы она могла…
– Не знаю, Сал, – перебил Питер. – Не знаю, что у тебя получится, но пока ты ее не активируешь, я туда больше не полезу.
– Но!
– И тебе не советую, – поднял он вверх указательный палец.
– Я и не собирался.
– Да конечно, я знаю, что у тебя есть эта микросхема. Она мне показала. Она много мне показала, прежде чем вырубить меня. Такого, что… – Питер замолчал и уставился в стену напротив.
Люди в белых халатах напряженно замерли перед монитором.
– Она ее подавит, – наконец выдохнул Пит. – Что мы – люди. Немощные. Ах, да, создаем этих монстров, а они контролируют нас. Держат железной хваткой. Ходишь внутри как по струнке, шаг влево, шаг вправо, и тебя сожрали, стерли из памяти, раскололи как орех. А она держится там. Салем, Салем, зря ты это затеял. Я не знаю, что она чувствует. Она же вроде бы и не человек больше, и не в сознании, и в сознании одновременно. Я как будто видел ее, идентифицировал. Понимаешь? Она по большей части спит. Зверюга не пускает ее. Спит или слоняется в этой темноте, не слышит нас, не видит, она даже не знала, что мы тут есть. Пока я с ней не попытался выйти на связь. Чистилище? Ад? Да называй как хочешь! Зря, Сал. Зря ты затеял все это. Отпусти ее. Она умерла, понимаешь? Ее больше нет, ты ее не вернешь.
Жан отвернулся. «Слабак, – промелькнуло в его мыслях».
Сал сел рядом на пол.
– То есть никакой надежды нет?
– Я не знаю Сал, не знаю. Это как раздвоение личности. И она, и не она.
Питер вздохнул и медленно направился в свою комнату.
– Я постараюсь, – сказал он скорее для себя, чем для Пита.
Глава 5
День за днем, по кругу, калейдоскопом запестрели тесты, вопросы, задачи, запахи, музыка, звуки. Ожидаемый эффект полноты эмоциональной карты так и остался за гранью. Эмоционального сочувствия умирающим, сострадания обезображенным в роботе не прибавилось ни на грамм.
Мелькали дни, недели, но исследователь не сдавался. Питер слонялся из угла в угол, не зная, чем заняться, пока не получил очередной заказ. Более ужасающий. Впрочем, от безделья он был рад и ему тоже. Ученый шел к намеченной цели.
Вновь щелкнул выключатель в комнате испытаний, свет залил серое пространство, и тонкий белоснежный шелк полетел на пол, обнажая новые формы А-316. Руки девушки удлинились и свисали до земли, на спине выступали острые гребни антрацитово-серого цвета. Знакомые ритмы бились в динамиках, отражение в зеркале заметалось, глаза вспыхивали искрами, мимика на лице ожила, прежний выученный танец не выходил из-под тонкого невесомого пера. Неуклюжие движения омрачали лицо робота, повороты, волны, взмах рук выводили из равновесия. С трудом удерживаясь и уравновешивая себя, она чудом не падала от смещенного центра тяжести. Музыка стихла. Отражение в зеркале дрожало от напряжения и горело.
– Еще раз.
Улучшений не произошло, ужасающая картина разрывала понятия о красоте и прежней неге.
– Снова, – командовал Салем.
Привычные плавные движения заученной программы неожиданно сменились кардинально противоположными: резкими, ужасающе манящими. Вспыхнула звериная агрессия. Длинные ветви рук служили новой опорой, вместо выгнутых ног, волны графитово-черных волос взмывали вверх, и завораживающая страсть наполняла атмосферу мрачным очарованием уродства и чувственности. Ученый попятился назад, испугавшись собственного неопознанного влечения к грации чудовища. Музыка стихла, и отражение, приготовившись к прыжку, замерло каменным изваянием. Салем, с восхищением потирая подбородок, еле сдерживал улыбку на губах.
– Надо бы закончить сегодняшний день и пройти полную программу.
Тесты, вопросы, задачи, запахи, музыка, звуки, видеоряд человеческих страстей и эмоций, животные, птицы, цветы. Лишь слабая тень промелькнула, когда совершенно случайно на экран вывелось изображение изуродованной собаки. Красновато-черная кровь хлестала из раны, животное выло и корчилась на земле. Ученый внимательно следил за реакцией робота. Глаза вспыхивали кварцевым свечением и мерцали. Но после пробежали тени по лицу, которое вновь застыло камнем, молчаливо говоря: «Нет, Салем».
***
С момента создания А-316 прошло несколько лет. Медленно, но верно Салем двигался вперед к поставленной задаче. От прежнего изящества девушки не осталось и следа. Прекрасное тянется к прекрасному, а уродливое к уродливому, и середины между ними быть не может. Возможно, в мире нет никакого сочувствия, и его придумали всего лишь слабые люди, чтобы обезопасить себя от жестокости более сильных и выкроить место в цепочке эволюции. Но все же. Вдруг возможно воспроизвести полную карту эмоций в искусственном интеллекте? Вдруг он сейчас ошибается, и именно сострадание явилось значимой ступенью в эволюции. Однако, к чему все это? Сможет ли он через робота научить людей вновь сострадать друг другу? Научить не убивать просто так, ради развлечения, ради своих амбиций, воссоздать гуманное общество, память о котором уходила с каждым днем и пылилась на полках истории. В какой-то момент он даже начал сомневаться в этом. А стоит ли? Может, махнуть рукой, и пусть все идет так, как идет. Пусть люди поубивают друг друга в нескончаемых войнах, планета очистится от ненужной биомассы, и вновь на вершину ступени эволюции взойдут насекомые, рептилии, светло-зеленое травяное море покроет поверхность Земли, и наступит мир и покой. Нет, после глобальных военных действий вряд ли что-то живое останется в этом мире. «Продолжу, – решил он, – возможно, я смогу вытянуть ее». Сал уже понял, что Жанну ему не вернуть, что было первостепенной задачей эксперимента, но проявление сострадания также являлось немаловажной его частью.
Включился свет в комнате испытаний. Нежная бархатная пурпурно-розовая кожа на лице девушки сменилась чешуей. Лицо удлинилось. Скулы, выступая вперед, заострились, а сзади на шее проступили твердые наросты, руки укоротились, ноги напоминали звериные лапы с неподвижно лежащим у них длинным антрацитовым хвостом как у ящерицы. Когда зазвучала привычная музыка, взгляд робота был направлен в зеркало, но она, несмотря на заданную программу танца, осталась неподвижной. Лишь спустя мгновение задергалось уродливое отражение лица. Глаза вспыхнули ярким пламенем и потухли. Ученый безрезультатно жал кнопку на шее. Отклика не последовало. Обескураженный, он вышел из лаборатории.
***
Пара таблеток снотворного. Расстроенный Салем опустился на кровать.
– Бесполезно, бесполезно, – бились мысли в голове, – бездарность. Нет, ничего не выйдет, я знал, знал, что так будет. Бесполезно.
Он уже смирился с тем, что потерял жену, а сейчас эксперимент был на грани провала.
Разочарование висело в воздухе и плотной стеной отгораживало его от успеха, от признания, которого он жаждал. В какой-то момент он даже решил уничтожить все записи, которые вел ежедневно. К чему оставлять все потомкам, чтобы более талантливые ухмылялись над его безуспешными попытками? Но не успел. Сознание помутнело, и мерзкая грязная жижа окутала его.
Тяжело передвигая ноги сквозь мутный кисель, он окинул взглядом болото, которое его окружало. Оно засасывало ноги, нехотя выпуская каждый шаг из объятий. Над головой кружило воронье, пристально всматриваясь в него – личинку, копошащуюся между травинок. С трудом добравшись до более твердой поверхности, туда, где начинались сухие кочки, путник присел передохнуть. В кармане что-то кололось. В раскрытой ладони заблестел металлический, острый предмет. Клык? Откуда? Ворон над головой раздражительно каркнул и нанес первый удар. Сначала в глаза, затем вся стая накинулась в область сердца, выклевывая и выцарапывая его из человеческой груди.
Холодные бисеринки пота покрыли лоб Салема. Отдышавшись, он зажег свет и сделал пару глотков успокоительного.
***
Прошел еще год. За несколько дней до запуска новой модели, на этот раз последней, Питер почувствовал себя неважно. Сказались проблемы со здоровьем. Ассистента транспортировали на вертолете в лучшую клинику, что исключало его дальнейшее участие, и ученому пришлось завершать проект одному. Перед госпитализацией дизайнера тело робота претерпело значительные изменения. Звериные лапы заменили человеческими конечностями, вернули бархат кожи, милое симметричное лицо, дополненное звериным оскалом вместо улыбки. Выступающие надбровные дуги уродовали образ, и в довершении короткий чешуйчатый хвост спускался к щиколоткам.
На этот раз ученый поменял тактику. Он решил провести эксперимент, о котором читал когда-то давно в журналах еще мальчишкой. Он создал несколько конечностей, похожих на лапы робота. Эксперимент заключался в том, что на настоящую конечность робота вначале воздействовал слабый разряд электрического импульса, затем этот же разряд был направлен на другие конечности с увеличением мощности. В какой-то момент, когда одна из лап разлетелась на куски, А-316 отдернула свою руку от аппарата и удивленно посмотрела на Салема. Покачав головой, она отказалась класть руку обратно.
– Догадливая, – пробормотал он, – а ничего-то ты не поняла.
Салем злился. Показав девушке-монстру сначала негативные эмоции отчаянья человеческого бытия, одновременно воздействуя электрическим импульсом на ее привязанные руки, Салем перешел к видео демонстрации красоты, положительных эмоций, совершенства человеческого тела атлетов, а также показал первое воплощение андроида. Выведя записанную голограмму первого танца А-316 и установив модель перед зеркалом, ученый включил музыку. Взгляд монстра вспыхнул, начался анализ музыки и заложенных движений, которые ученый намеренно не перепрограммировал, мелькала движущаяся картинка, отражение деградировало и не соответствовало требованиям первоначального варианта. Гримасы ужаса искажали некогда прекрасное лицо монстра.
Не совершив ни одного движения, она застыла. В отчаянье, ученый, швырнув пульт под ноги и не выключив модель, вышел из комнаты. Голограмма мелькала по кругу и то, что когда-то являлось ее физическим воплощением, повернулось и смотрело не отрываясь на танец страсти в отражении зеркал. Красавица и она же чудовище, не способное никогда воспроизвести в точности все заложенные программой движения. Монстр сверлил взглядом увиденное, анализируя произошедшие изменения. В памяти вспыхивали тесты, разорванное на части и еще живое животное, звуки, цветы, красота человеческого тела, вся страсть танца, образ ученого. Некое подобие эмоции отразилось на лице. Сострадание? Сочувствие? То, чего добивался он. Или игра света?
Салем вернулся.
– Жанна, – тихо позвал он, – Жанна. Ты слышишь меня?
Чудовище как будто бы вздрогнуло и напряглось. Медленно повернулось к нему. Он узнал ее взгляд. Она потянулась к нему.
– Салем. Я во тьме, – знакомые нотки голоса отозвались в его сознании, но губы робота не шевелились. – Я сплю и не сплю, это как грезы наяву, – голос замолк, давая прийти в себя, но затем возобновился. – Она никогда не ослабляет внимание. И этот коридор, в который мне не позволено выйти, он занят, Салем. Я не знаю, куда я иду и откуда. Не помню прошлой жизни, и была ли она. Я открыла глаза и сейчас я здесь. Но ничего не было и нет. Я есть только здесь и сейчас.
– Ты здесь, выходит, мы победили? – он взял ее за плечи.
– Гиноид выполнила свою задачу, Салем, она более не может существовать без новой. Она… Здесь нет места чувствам, ощущениям, здесь ничего этого нет. Она отключит и меня, мне осталось…
Жуткий выдох прошелестел около уха ученого. Взгляд робота вновь потух, и Салем понял, что Жанна ушла навсегда. В отчаянье он оттолкнул монстра и ударил со всей силы рукой в стену, выкрикивая проклятия.
***
Запивая вторую пачку снотворного янтарным виски, Салем стирал программы с компьютера, уничтожал свой дневник, обличая себя в бездарности. Обучить программу различать эмоции? Сочувствовать, сострадать. Слияние. Воскресить свою мертвую жену. А ведь он мог создать идеальную девушку, которая бы танцевала, улыбалась, отвечала на сложные вопросы. Красивая оболочка с компьютерными мозгами. Слава, успех – все было бы у его ног. Но нет. Он захотел забраться в глубины неизведанного. Подобраться к тому, что доступно даже не всем людям. Сос-тра-да-ни-е. Несуществующее качество реальности. Возможно, раньше, когда-то давно, люди помнили, что это такое. Он помнил. Нет, он сам забыл, что это. Когда гонка к финишной ленточке становится первостепенной целью, на второй план отходит сама идея. Идея обесценивается, становится второстепенной, ненужной. «Бездарность», – упрекал он себя. «Бесполезность», – сокрушался он, опустошая бутылку виски.
По коридору раздалось клацанье когтей, образ расплывался в дверном проеме. Вспомнив слова Жанны о достижении конечной цели, приготовившись к жестокой расправе, ученый выдохнул и зажмурился. Ужасные лапы с торчащими шипами обняли его и прекрасное когда-то лицо наклонилось к его щеке. Шершавый сухой язык прикоснулся к коже. Взгляд казался до боли знакомым и родным. Неужели. Она снова смогла? Салем, бродя в лабиринтах туманного сознания, начал осознавать, что, возможно, он добился своего, возможно, он смог? Искусственный интеллект, завершив свою задачу, ослабит хватку и выпустит на волю второе сознание, заключенное в его сущности. Слова, который он приготовился сказать, смешались в единый нечленораздельный звук, и монстр, сворачиваясь во фракталы, поплыл по кобальтово-синей реке безумия навстречу своему новому воплощению. Сердце Салема остановилось.
Чудовище потянулось к его лицу, с шумом принюхиваясь. Ни вздоха. Грудная клетка человека не поднималась. Некогда прекрасная искусственная девушка обнимала своего создателя. Того, кто все-таки добился поставленной цели. Сос-тра-да-ние. Сострадание может познать только тот, кто научился сострадать себе. Тот, кто понял всю безысходность существования своего «я» в данный момент времени. Идеальное существо, идеальное тело, идеальный ум – предел мечтаний перфекциониста. Разве может идеал думать о чем-то, кроме идеального? Является ли сострадание погрешностью, ошибкой идеального существования.