– Разве камни умирают? – удивился Дью.
– Камни умирают, еще как! Разве не на твоих глазах покончил с собой, рассыпавшись в прах, прекрасный изумруд? Правда, обычно они живут долго, тысячи тысяч лет. Разбуженные камни растут и увеличиваются в размерах. Те, что висят на шее у Шеуда, выросли почти на полногтя, я измерял. Спаянные же чужой ненавистью – уменьшаются. Если их не разъединить, не разорвать цепочки, они умирают через какое-то время. Но я уверен, что за это время успею раздобыть всё, что мне нужно. Успею создать Венец Освобождения, пока мои верные гранаты не зачахнут и не разожмут своих зубов, отпустив на волю то, что им доверено.
Вьюхо замолчал. Казалось, он выдохся от долгого разговора. Старик сосредоточенно выкладывал на гладкой поверхности стола окружность из разноцветных кристаллов.
Под столом послышался шорох. Оторвавшись от работы, Вьюхо настороженно поднял глаза. Дью шумно зевнул и почесался, показывая, что источник подозрительных звуков – он, и никто больше.
– А что это за Венец и от чего он освобождает? – спросил он громко и бодро.
– От всего! Впрочем, это уже не твоего ума дело, мой мальчик, – сухо отозвался старик.
Переход от возбужденной разговорчивости к сосредоточенному молчанию был слишком резким, и сын Огдая слегка растерялся. Он предпринял еще одну попытку нарушить опасную тишину:
– Мне очень любопытно еще вот что: где ты берешь этих гигантских жуков? Или ты их откармливаешь, как индюков, до таких размеров?
– Откармливаю, – буркнул старик.
Кажется, что-то не ладилось в его ожерелье: Вьюхо хмурился и покусывал губы. Он менял камни местами, двигал и переворачивал, сердито и невнятно бубнил, ругая то неженку-изумруд, то неуступчивый аметист, то слишком ленивую и вялую бирюзу. Наконец, удовлетворенно вздохнул, потер пальцы и посмотрел на мальчика.
– Конечно же, откармливаю. Но не только. Вырастить таких дивных зверей мне помогают мои камушки. Опалы! В разбуженном состоянии они не выносят скуки и вечно что-то придумывают, что-то творят. От деда и отца мне досталось немало таких камней – и маленьких, и величиной с яйцо. (Дикари-нурриши любят носить их на счастье и дарить своим женщинам.) У меня есть особая пещерка, выложенная опалами. Помещенные туда насекомые не только растут с невероятной быстротой, они еще и меняются. Предугадать, во что они превратятся по воле камней, совершенно невозможно! Он очень большой выдумщик, опал. Жук, на котором ты так ловко проехался в прошлый раз, был маленьким невзрачным жучком, безмозглым, как все насекомые. И в какого красавца вымахал! Всего-то за три луны. А тот дракон, который пошел на туловище для весельчака-Шеуда? Уверен, ты ни за что не догадаешься, из какой крохи он вырос. Чешуйчатый червь! Довольно редкая, надо сказать, козявка, и я немало повозился, прежде чем ее нашел, зато результат превзошел все ожидания. Помимо всего прочего, покровы насекомых в моей волшебной пещерке становятся почти каменными, не проницаемыми ни для меча, ни для стрелы. Почище доспехов! Шеуда теперь нелегко убить – ха-ха! – уже за одно это он должен быть мне благодарен. Но лучше всех, конечно, моя медведка. Ты ахнешь, когда ее увидишь. Она свирепа и всегда голодна – не то что жук, спокойный, как старая черепаха. Челюсти ее уже сейчас могут перегрызть полено, а мощные лапы роют землю быстрее, чем трое рабов вместе взятых. Конечно, учитывая твой дерзкий и необузданный нрав, тебя следовало бы соединить с медведкой, а не с жуком. Вот это было бы чудище: мощное, отважное и сообразительное! Но медведка еще растет. Опалы еще фантазируют над ней, и мне не хотелось бы раньше времени прерывать их.
Вьюхо полюбовался на мерцающую разноцветную окружность, выложенную на столе, затем принялся скреплять камни гибкой металлической нитью.
– Медь, – объяснил он. – Металл богини любви Илайи.
Какое-то время он работал молча. Дью пытался придумать вопрос, который вновь потянул бы старика за язык, но в голову ничего не приходило. К счастью, Найя больше не шуршала. Может, окаменела от страха?
Неожиданно колдун поднялся с места и хлопнул в ладоши. Звук, оттолкнувшись от каменных стен, вышел звонким и громким.
– Готово! – радостно объявил он. – Ну, разве старый Вьюхо не молодец? Сотворить Звездное Ожерелье всего за полночи!
Он подпрыгнул, прозвенев амулетами – ну просто расшалившийся мальчишка, а не старик.
От неожиданности Дью расхохотался.
– Смейся, смейся! – разрешил Вьюхо. – Я хорошо поработал и сейчас я счастливый, ласковый и покладистый.
Он скорчил мальчику рожу, и тот отметил, что белесые глазки смотрели вполне по-человечески. Радость растопила в них всегдашний яд и подозрительность.
Вьюхо провел ладонью по искристо-черной поверхности стола.
– Спасибо, дружище. Мы славно с тобой поработали! – Он обернулся к Дью. – Знаешь, что это за камень?
Тот отрицательно повел головой.
– Это лабрадор, – торжественно объяснил старик. – Мой любимый камень. Его много здесь, целые залежи. Будь благословен тот день, когда моему прадеду пришло в голову вырубить в его толще помещение для своих опытов! (Вырубал, конечно, не он – рабы-нурриши, которых он выпросил у племени и заставил работать на себя, вместо того чтобы умертвить.) Чтобы его разбудить, потребовались усилия множества стихийных душ – травы, деревьев, подземных источников. Что за игрища, верно, устраивал этот народец, вдохновленный хитростью моего прадеда! Жаль, я не мог этого видеть, еще не будучи рожденным. Разбуженная душа лабрадора глубока, как бездонная пропасть, и высока, как звезды. Он до смерти предан мне, этот камушек. Он дает мне силу. Вернее, увеличивает собственную мою силу во много раз.
Вьюхо наклонился над мальчиком и вперил в него глаза, вновь ставшие острыми и пронзительными.
– Встань! – неожиданно приказал он.
– Зачем? – удивился Дью.
– Встань! Повелеваю тебе!!!
Сын Огдая почувствовал, что его так и тянет подняться. Он едва не вскочил, словно послушный раб или малый ребенок. Ему вспомнилось, как мать, Грунн Осенняя Буря, гневно сверкнув глазами, отшвырнула плеть после второго удара. Побелев от напряжения, Дью остался на месте.
– Но я не могу, – пробормотал он, как мог жалобно. – Меня слушаются только шея и руки…
Вьюхо взглянул на него с подозрением, затем покивал головой.
– Да-да. Мой яд хорошо действует. Если б не он, ты сейчас вскочил бы, как верная собачонка на зов хозяина.
Дью благоразумно промолчал. Повернув голову, он уткнулся лицом в камень стола, так как глаза устали от бликов. Заметив это, старик горделиво усмехнулся.
– Да, хорошо светят мои хрустали! Не хуже солнца. С самой кропотливой работой могут справиться мои старческие зрачки под их светом. Посмотри, как оно получилось!
Он бросил на грудь мальчика новенькое ожерелье. Камни внушительно ударили по ребрам, и Дью вздрогнул.
– Смотри, смотри! Любуйся.
Мальчик дотронулся до прохладных камней, заигравших под его пальцами. Вьюхо склонился над ним, показывая и объясняя усталым ласковым голосом:
– Вот твой камень, Дью, камень неистовых и отважных – рубин. Ты будешь носить ожерелье так, чтобы он всегда находился в ямке у основания горла. Тогда твое мужество и твой воинственный дух никогда не иссякнут. Люди говорят, что это застывшая кровь драконов, пролитая ими в жестоких схватках друг с другом на заре времен. Глупцы! Камни намного древнее драконов, и кровь не может застывать кристаллами. Если на пирушке тебя обнесут вином, погляди на рубин – и ты захмелеешь от одного его вида и станешь веселее прочих. Рядом с ним изумруд, к которому мне нельзя прикасаться. Зеленые неженки не слишком ладят с рубинами, им не по нутру страсти, что пробуждают алые камушки в людях. Но я поставил между ними алмаз, видишь? И все остальные камни перемежаются стражниками-алмазами. Ожерелье от дюжины алмазов стало больше в два раза и свободно налезет теперь на твою шейку…
Старик склонялся всё ниже, бормотание становилось всё неразборчивей. От его душного дыхания у Дью запершило в носу, и он громко чихнул.
Вьюхо выпрямился.
– А ну-ка, привстань, – велел он. – Я надену его на тебя.
Дью потянулся вперед, но, вовремя сообразив, застонал:
– Нет… Не могу.
– Крепкий, крепкий мой яд, – прищелкнув самодовольно языком, старик приподнял затылок мальчика и обвил шею ожерельем, закрепив под волосами медной нитью. – Это хорошо. Это и для тебя хорошо, мой мальчик: значит, ты не почувствуешь боли. Почти не почувствуешь боли. Будет немного страшно, немного неприятно, но не более того. Носи же эти дивные камушки, не снимая. В них теперь твоя жизнь.
Вьюхо двинулся к двери. Прежде чем открыть ее, обернулся.
– Я отлучусь ненадолго: пришла пора поискать твоего приятеля. Твои будущие ножки – шесть проворных мохнатеньких ножек. Твою будущую спинку с прочным доспехом. Пожалуй, отдыхать я буду потом, когда всё сделаю. Не скучай без меня, мой мальчик.
* * *
Лишь только старик вышел, Дью соскочил со стола. Руки и ноги слушались, хотя и не так споро и ловко, как прежде. Пожалуй, бежать или драться он еще не мог, но вот идти быстрым шагом – вполне. Нащупав висящий на поясе нож, мальчик возликовал: его оружие с ним! Колдун не сообразил его отобрать!
Сын Огдая осторожно приоткрыл дверь, чтобы увидеть, в какую сторону удаляется спина Вьюхо. Затем вытащил за руку Найю из ее ненадежного убежища и подтолкнул к выходу. Бедная девушка ковыляла на полусогнутых: мышцы онемели от долгого сидения скорчившись.
– Скорее! Сейчас он явится обратно вместе с жуком!
Дью тянул за собой невесту Крея, громким шепотом кляня за неуклюжесть и неповоротливость, пока они не свернули в один из неосвещенных тупиков. Здесь он позволил ей и себе остановиться и перевести дух.
– Я так боялся, что ты чихнешь или зашебуршишься! Проклятый старик – моя голова чуть не лопнула от его разговоров.
– О Дью! – выдохнула Найя, и словно теплый ветерок пронесся по его волосам. – Мне было так страшно! Под столом совсем негде было спрятаться, я безумно боялась, что торчит моя нога или локоть… Если б ему вздумалось обойти вокруг, я бы пропала! Но какое счастье, что ты можешь ходить! Теперь только бы нам разыскать Крея…
– Крей нам пока не нужен, – возразил Дью. – Ты что, забыла, что он слушается каждого слова Вьюхо? Шеуд – вот кого надо разыскать. Он проведет нас к расщелине наверху, той самой, в которую я пролезал два раза. Без него я запутаюсь в этих ходах.
– Как?! – Найя заморгала часто-часто. – Ты хочешь уйти отсюда без Крея? И это сейчас, когда мы знаем, где прячет Вьюхо их искры? Он сказал, что они в кольце из гранатов, а кольцо где-то на нем. Мы должны найти это кольцо и спасти Крея и всех остальных!
– О, Рург! – вздохнул мальчик. – Хотел бы я посмотреть, как ты станешь обшаривать Вьюхо! Думаешь, он будет при этом ласково улыбаться и поворачиваться во все стороны, чтобы тебе было удобнее? Лучше не спорь, а иди за мной молча, как полагается женщине.
Он вышел из прикрытия и, озираясь, двинулся вперед. Помешкав, Найя скользнула следом. Она шла бесшумно, но глубоко и прерывисто дышала, чтобы справиться с обидой. Девушка больше не спорила, но ее вздохи, шелестевшие укором за спиной, действовали Дью на нервы.
– А ну-ка, затихни! – велел он, останавливаясь. – Не сопи и не всхлипывай! Нужно прислушаться. Оттуда, где они работают, будут доноситься стуки.
Оба затаили дыхание, но вокруг было тихо. Только потрескивали факелы, да шуршали осыпающиеся сверху мелкие камни.
– Сейчас ночь, – прошептала Найя. – Все они спят, а не работают.
– Они не спят по ночам – шлифуют камни. Имеет смысл разыскать хотя бы Крея. Он должен знать, где сейчас Шеуд.
– Да-да, разыщем Крея! – радостно согласилась девушка.
Ход, по которому они шли, становился уже и ниже. Светильники попадались всё реже. Дью снял со стены два факела, один предусмотрительно погасив.
– Мы прошли много боковых ответвлений. Придется заглянуть в каждое. Шеуд или Крей могут оказаться в любом. Впереди мы вряд ли найдем их: дальше становится очень низко и очень сыро.
Во всех мальчишечьих играх Дью, как правило, брал на себя роль вожака. Потому и здесь, в душной полутьме подземелья, где так легко заблудиться или попасть под обвал, голос его звучал с решительными и властными интонациями. Найе ничего не оставалось, как покорно подчиняться.
Едва они свернули в ближайший боковой ход, как волной нахлынула вонь гниющего мяса.
– Прошу тебя, Дью, давай вернемся! – закашлявшись и зажимая нос, взмолилась девушка. – Здесь не может быть Крея. Да и Шеуд – вряд ли…
Но Дью, не слушая ее, шел вперед. Помимо вони он различал еще шорохи, поскрипывания и костяной скрежет. Вскоре факел осветил железную решетку с толстыми прутьями. За ней шевелилось что-то большое и бесформенное.
– Дью! – пискнула Найя за его спиной. Пальцы ее, ставшие от страха ледяными и твердыми, как сосульки, впились в плечо.
– О, Рург!.. – прошептал мальчик, но в голосе было больше восхищения, чем ужаса.
За решеткой, дробя блики факела, переливалась и искрилась каменная нора. Праздничное великолепие камней странно и дико контрастировало с ворочающимся чудовищем и смрадом гниющего мяса. Должно быть, то была та самая медведка, о которой, захлебываясь от гордости, вещал Вьюхо.
Когда прошел спазм первого потрясения, Дью шагнул вплотную к решетке и, поводя факелом, осветил медведку спереди и с боков.
– Ты только посмотри! – выдохнул он зачарованно. – Ты посмотри, какая у нее броня! А челюсти!..
– Я не хочу смотреть, Дью! – жалко донеслось из тьмы за его спиной. – Я не могу смотреть на такое. Заклинаю тебя, уйдем отсюда!..
– Подожди-подожди!
Вьюхо не соврал: его любимое детище было похлеще жука. Сыну Огдая не раз доводилось находить в земле медведок. Мало кто из мальчишек осмеливался брать их в руки – обычно с брезгливыми криками забрасывали камнями. Круглые глаза без зрачков, напоминавшие рыбью икру, выдающиеся вперед челюсти, массивные ноги, похожие одновременно на лопаты и на щетки, длинное членистое брюшко – всё вызывало бессознательный страх и отвращение. Каково же было видеть эти прелести увеличенными в сотни раз!
Но в то же время размеры и мощь подземного чудовища не могли не вызывать уважительного восхищения.
Найя прижалась к спине Дью, и от крупной дрожи, сотрясавшей ее, мальчик невольно покачивался.
– Прекрати, Найя! – прикрикнул он. – Разве ты не видишь, какая прочная здесь решетка? Она не вырвется.
У основания решетки стоял деревянный ящик. Именно от него исходило зловоние. Наклонив факел, Дью осветил тушки крыс и сурков. Видимо, медведка предпочитала гниющее мясо свежему.
Преодолевая брезгливость, сын Огдая подцепил ножом одну из тушек и просунул сквозь прутья. Костяные челюсти раскрылись и захлопнулись. Дью с трудом выдернул лезвие, защелкнутое рядом квадратных зубов.
– Голодная зверюга… Вечноголодная и вечносвирепая, как говорил колдун.
– Пойдем же, Дью!.. – судя по голосу, Найя была близка к обмороку.
– Сейчас мы пойдем, – пообещал он. – Но какая ты странная! В тебе, должно быть, два сердца: сердце кролика и сердце рыси. То ты остаешься в месте упокоения ночью и лезешь следом за колдуном в его подземелье, то падаешь в обморок от вида забавной зверюшки…
– Во мне одно сердце – сердце кролика, – вздохнула девушка. – Вчера вечером оно едва не выскочило у меня из груди, а уж сейчас – тем более…
Дью снова повернулся к чудовищу. Что-то притягивало к ужасному творению опалов и не давало расстаться так сразу.
– Послушай-ка, Найя! Мне пришла в голову отличная мысль. А что если мы выпустим эту красавицу из клетки и усядемся ей на спину? Я серьезно! Не смотри на меня так, иначе твои глаза выпадут из-под бровей и покатятся на пол. Тому, кто сидит на ее спине, она ничего не сможет сделать. Я знаю, я ездил на таком же жуке, целых два раза! Ни Вьюхо, ни его рабы не посмеют приблизиться к этому страшилищу, и мы свободно выберемся отсюда. Ну же, Найя! Смотри, какая длинная у нее спина – на двоих там вполне хватит места!