Цель оправдывает средства.
Ветер ударил в лицо, разлохматил и без того непослушные волосы, заставил поднять голову к небу от забивающей глаза дорожной пыли. Что-то блестящее рассекло воздух и упало в двадцати шагах от меня, прямо посреди газона, прилегающего к небольшой кофейне. Быстрый взгляд на крышу: она пуста. Прохожие не обращают внимания на чудака, отрешённо смотрящего то на небо, то на траву. Прохожих нет. Я понял это только теперь, когда первые капли дождя упали мне на лицо и внезапно стих ветер.
Небо сегодня, кажется, играет в убийцу: в траве блестит железный нож, из тех, что уже давно не делают: и лезвие, и рукоять из железа, нет и следа ржавчины. Рукоять удобно ложится в ладонь, капли дождя удобно устраиваются на моей одежде, намекая: спеши укрыться. Лезвие прячется в рукаве, рукоять – в перчатке, я – в той самой кофейне, на чьём газоне небо играет в ножечки.
– Мне ещё чашечку мокко, – обращается к официанту светловолосая девушка за дальним столиком у окна. Ещё несколько столов – все заняты, видимо, дождь загнал сюда всех прохожих или сегодня Всемирный День чашечки кофе в кругу друзей? Мест нет. Лишь одно, что секунду назад загораживал от моего взора официант, принимающий заказ у любительницы странного напитка. Цель или средство? Иду туда.
Странная кофейня: при таком светлом, слишком плюшевом интерьере здесь, в углу у окна, освещение удивительно мрачное, и музыка оказывается на поверку практически музыкой сфер – верно, такую великие классики слышали во снах и, силясь записать её наяву, рождали свои шедевры.
– У вас свободно?
Я еще не знаю её имени, но скажу по секрету, имя для неё я придумал заранее: Марина. Она смотрит на меня с испугом. Промокший, в черноте кожаного плаща, я похож на инквизитора из современных представлений, навеянных фильмами и книгами. Что ж, будем пытать.
– Да и нет. Садитесь, – она всё ещё смотрит на меня настороженно. Я занимаю отведённое мне Путём место.
– Сергей. И давайте на «ты».
– Марина. Вы похожи на мага.
Значит не инквизитор – маг. Вот кого нарисовала ей фантазия. Ты ошиблась лишь чуть-чуть: не маг, а колдун. Я поправляю взъерошенную мокрую чёлку, забыв… С громким звоном выпадает на стол нож и блестит развернутым к потолку лезвием, отражая испуг Марины.
– Нож…
– Знаешь, насколько это магическая вещь? Если летом в пылевой смерч бросить нож, то смерч рассеется, а пыль окропит кровь нечисти. А если в твой дом идёт ведьма, нужно сунуть нож под крышку стола, – руки сами творят сказанное, и нож втыкается лезвием под крышку белесого стола.– И ведьма пройдёт мимо.
А спешащая укрыться от дождя в кофейне женщина за запотевшим окном вдруг останавливается, практически налетает на невидимую стену, и медленно пятясь, уходит за грань льющегося из окон кофейни света, в царство сгущающихся сумерек.
– Архаичная вера, архаичная магия, – Марина отпивает из непонятно откуда взявшейся чашки шоколадный напиток. Официант замер у барной стойки, смотря на нас, и мелкая дрожь – рябь пространства за его спиной – выдает в нём… впрочем, неважно кого.
Девушка уже не боится, она поняла меня.
– Ты похож на одного из тех бредовых персонажей, что я выдумываю… Рисую. Героев, что приходят из ничего ради ненужных свершений и подвигов, – Марина наклоняется немного вперёд, и я чую сладкую остроту шоколада на её губах.– А потом герои уходят, и их подвиги остаются только на моих картинах карандашными набросками. Но тебя бы, маг Сергей, я бы нарисовала гуашью, не портрет, твой подвиг…
– Подвиг? И в чём бы он был?
– В этом дожде. В моём сегодняшнем одиночестве. В ноже, торчащем из столешницы. В архаике сегодняшних мыслей. В моём желании поцеловать тебя через две минуты знакомства. – Она закрыла глаза и облизнула губы, словно уже получила мой поцелуй и не хотела терять его послевкусия.
Странный вечер. Странный путь.
Зазвенел нож, выскальзывая из объятий лакированного дерева и ударяясь о плитку пола – в этот же момент бедный официант, наконец, смог покинуть своё место у стойки бара.
Беглый взгляд вниз – отражение в отполированном железном лезвии ставит точки над i. Вместо девушки – морские волны, подобные её имени, Марина – Морская. Вместо меня, мага, изорванный клочок бумаги, где изображен даже не человек – химера с чешуей-кожей, золотистыми змейками-волосами, глазами василиска, обращающими всё увиденное в медь.
Не смотреть. Нож в перчатку, а истину не обезглавить, но выколоть глаза. Слепому незнанию – светлое будущее.
– Марина…
Она берёт мою руку, не давая сказать, и в моей ладони оказывается обрывок клетчатого тетрадного листка с несколькими словами.
– Моя мастерская. Ты должен увидеть картины и выбрать сам, на какой из них ты. А я должна познакомиться с твоим безумным миром. Он ведь есть? Существует.
Морская оставляет меня. Уходит. Не платит: платой официанту будет дождь, что загоняет сюда посетителей при её появлении.
Я же знаю, стоит мне выйти – она всё равно останется здесь. Останется тенью, фантомом себя самой. Тем самым отражением в лезвии ножа, готовым стать в любой момент снова человеком. Для неё нет выхода, теперь нет. Пусть берег сегодняшней нашей встречи останется девственно чистым, морской прилив ушёл, оголив следы на песке прошедших по нему странников. Не людей.
Нож жжёт ладонь. Нож спрятан в карман. Ещё одна тайна становится мной. И у меня уже есть план. Кем бы ты стала, Марина, не встреть меня случайно здесь? Простым архитектором? Уличной художницей? Единственная истина заключается в том: всё важное случается случайно – и неважно, хочется мне или не хочется в это верить. Трудно сознавать себя невольником случая.
И я встаю и иду вслед за Морской, почти по тем же следам, не зная, не желая знать, что где-то путь, коему сотни имён, и наверняка одно из них Космос, выбрал для новой игры нас.
Часть вторая. Зачарованная
Рот как кровь, а глаза зелены
И улыбка измученно-злая…
О, не скроешь, теперь поняла я:
Ты возлюбленный бледной Луны.
М. Цветаева, Чародею
«Кали-Ола». Рязань. Изнанка
Она сидела в своём любимом кафе с большой чашкой шоколадного мокко. Она всегда прячется здесь от злого осеннего ветра – погружается в кофе, как будто в нём заключена вся её жизнь, даже больше чем жизнь. Она любит дождь, но в таком настроении ей гораздо приятнее наблюдать за ним из тепла.
– Ты меня совсем забыл.
– Нет. Я помню, – он не договорил.
– Помнишь, ты помнишь, что я существую, а не меня. Ты не захотел увидеть, что я отказалась от всего. От всего, что тебе мешало чаще меня видеть. От всего, что делало меня усталой, но счастливой. Я бегала по городу из одного его конца в другой, искала людей, кому нужны были мои картины, звонила и отвечала на звонки, предугадывая, какой сюжет закажут мне изобразить. Я почти теряла силы из-за отсутствия благодарности, но парила над крышами после каждой редкой, но такой искренней и счастливой улыбки, какой одаривали меня люди, довольные получившейся у меня работой. Я жила этими улыбками…
– Ты всегда живёшь улыбками…
Она, как всегда, перехватила ход его мысли.
– Да, но без человека и улыбки бы не было. Твою улыбку я узнаю из миллиардов.
– Улыбку… я хочу, чтобы ты думала обо мне, а не моей улыбке.
– Улыбка и руки, – говорила она, словно и не слышала его вовсе. – Улыбка и руки, они у тебя особенные, такие ни у одного мага, ни в одном измерении не найдёшь.
– Ты меня не слушаешь, – привычно возмутился он. Но, словно ребёнок, погружённый в яркий сон эмоций, она продолжала:
– Ни у одного мага, ни в одном измерении не найдёшь… ну вот кто-нибудь ещё видит всего тебя в руках и улыбке? – этот вопрос она произнесла больше мечтательно, чем вопросительно. – Нет, не видит. И не может увидеть. Ведь никто и у дождя не видит души, и у луны слепоты.
– Ты меня не слышишь? – почти взорвался он и взмахнул руками.
– Слышу, – она ответила это чётко и осознанно, но ему показалось, не возвращаясь из места, в котором гостила.
– Очнись. Ты не Алиса, – аккуратно, немного снисходительно и сочувствующе шепнул он ей. – Нельзя всю жизнь провести в мечтах.
На секунду в воздухе остановились все капли дождя, и даже ветер перестал плакать.
– Красиво, да? – как ни в чём не бывало, оторвала она взгляд от окна и заглянула в его глаза…
«Кали-Ола». Рязань. Явь.
Он бежал по улице, рассекая лужи, словно Дредноут волны. Могло показаться, что за ним гонится самая страшная сила. Для него это было действительно так…
Он спешил, боялся опоздать. Беспрестанно благодарил судьбу за то, что знает, где её искать. И проклинал себя за то, что посмел забыть об этом месте.
Она сидела в своём любимом кафе с большой чашкой шоколадного мокко. Она любит дождь, но в таком настроении ей гораздо приятнее наблюдать за ним из тепла. Он распахнул дверь в кафе и в страхе остановился перед её столиком…
– Красиво, да? – услышал он и понял, что успел. Успел!
Молниеносно и совсем неслышно оказался он рядом с ней.
– Да, – она очнулась. Со стороны казалось, будто проснулась или вышла из комы. Она вернулась из того мира, который так часто ею овладевал.
– Я так боялся, что не успею…
Часть третья. К зачарованной
– А что будет, если ты не успеешь за секунду до? – Тебя. Только с приставкой «Не»…
«Легенда и Миф»
«Кали-Ола». Рязань
У нас нет тени в этом мире.
– Пойми, я не маг. Колдун – и этого у меня не отнять. Даже мойры не умеют заново переплетать нити жизней, выбрав однажды материал для них, – но она не понимала…
Я выходил из кафе, как тогда, в первый день нашей встречи. Дождь поил белую рубаху острым теплом осенней влаги, и пятна намокающего шёлка расползались странными, живыми фигурами.
Она осталась там, в кафе, допивать своё мокко. Моя Морская. Моя…
Когда-то я покидал своё тело, и начиналось странное пугающее падение, оно шло всё быстрее и быстрее: сначала мимо проносились облака, затем росла и надвигалась на меня громада Луны. Телом оставаясь на Земле, я… я уносился прочь – в миры – в мои миры. И, раз за разом всё тяжелее возвращался обратно. Обратный путь был скучен – пространство вокруг пустовало, и свет лишь одной звезды освещал дорогу в тот мир, что кто-то назначил нам Домом.
Я помню один их тех дней. Моя беда в том, что помнить – это снова начать жить с мгновения, запечатлённого в памяти…
…Фары дальнего света били белыми вспышками мне прямо в лицо, и необычно темный осенний вечер кутал меня в чёрный шёлк походного плаща. Времени не было: до города слишком далеко, – и не было выбора. Машина уже тормозила.
Память не сохранила лицо того водителя, что так неосмотрительно решился подбросить человека в чёрном до города. Помню, лобовое стекло машины было разбито и сетью трещинок напоминало огромного паука, сидящего в засаде. Начинался дождь, и методично работавшие дворники открыли мне путь на ту сторону.
Снова падение, снова полёт. Главное помнить: я еду к ней, к моей Морской.
…Она чувствовала каждый мой переход. В такие моменты её глаза стекленели, голова рефлекторно поднималась вверх, и где бы она ни была, небо открывалось над ней, чтобы отразить в её глазах меня, падающего в бесконечность. И не так важно – выпадал ли я в давно прошедший день или с этой планеты.
…Луна надвигается, пространство вокруг сужается: меркнут, а потом и вовсе гаснут звёзды, пустота обрастает серыми красками и глазницами кратеров. Мир сужается, пока в нём не остаются лишь двое – Я и Луна. Я прохожу сквозь неё. Где-то здесь точка встречи. Толща лунной породы и скрытые под ней лаборатории выпускают меня вновь на волю, в пространство, ещё не открытое людьми, но открытое как море – безбрежного космоса. Туда выпадаем мы: Я и Морская, рука об руку.
Не сейчас. Я вышел один. Рука сжимает пустоту.
Но путь не даёт мне повернуть назад.
И неважно, что тело – железо программы моей души – сейчас в незнакомом автомобиле, с незнакомым человеком. Неважно, что душа одна – на пару с одиночеством нас всё равно двое. И одиночество улыбается моей улыбкой.
Путь домой всё равно долог…
…секунда – кольца Сатурна уже далеко. Минута – в этот раз я падаю во время – Фаэтон проскальзывает мимо меня, собирая свою мозаичную плоть из тысячи астероидов пояса Агасферы. Ещё три мгновения – коллапс Фаэтона становится лишь откликом бушующих волн в центре его океана-ядра и той войны, что станет катализатором его катастрофы.
Но я не хочу быть здесь. Вперёд, вперёд – вернуться домой, в тот мир, что я считаю своим родным домом.
…далёкая звезда Чиар – почти Солнце. И так же, как Солнце, – она не вечна.
И вот я ступаю по Семице – третьей планете возле акоритовой звезды. Пустыня. Я опоздал. Слишком долгое путешествие. Слишком слаба моя фантазия: не в силах изменить выбранный путь и способ. Не в силах повернуть время обратно – вперёд. К жизни.
Семице пуста. Она стремится к изначалью – океаны ещё не сгустились из витающих в атмосфере молекул воды. Растения – они были здесь, когда я, наверное, пролетал Мезиду – ровно на полпути к дому. Люди? Нет. Иллидийцы! Они в далёком будущем, в развитии, в преображении и смерти моего дома, колыбели, породившей их.
Морская. Моя Морская. Ты бы смогла, в твоих силах повернуть, упорядочить, успокоить Время. В твоих силах.
…Стоп! Перед глазами мелькнула её кисть – и тут же два мельтешащих по разбитому лобовому стеклу дворника царапнули стекло моих глаз…
…Невидимый, обжигающий лицо пламень обнял несчастную Семице – раскалил рутениевые мегалиты её плоти, вскипятил теперь бурлящую протожизнью атмосферу и паром…
…паром – легкий дымок шоколадного мокко оседал на стеклах витрины кафе. Я увидел Её. Морскую.
Проступали серебристо-блестящие стены её любимой кофейни. Округлый стол сложился из торчащего из глубин земли менгира, и висящая до того в пространстве большая чашка мокко опустилась на его слегка влажную поверхность.
– Морская! Марина! – я звал её, сейчас сидящую за этим столиком, там, на далёкой Земле.
Но она говорила со мной. Другим мной. Кажется, что-то про «руки и улыбку»…
Вот сейчас мы были очень с ней похожи – у них, у нас был одинаковый цвет волос, одинаково вились кудри. Но я-то помню, что мы ныне не похожи совершенно.
И время так же текло вспять…
– …ты помнишь, что я существую, а не меня…
– Помнишь…
– Нет. Я помню, – он не договорил.
– Ты меня совсем забыл.
Она уходила. Без меня, в другой мир. В свой собственный мир. Она уходила…
Я забыл… Я забыл… Забыл…
…Удар. Глаза различали лишь одиноко продолжающий работать дворник. Второй, искорёженный, валялся чуть дальше на капоте машины. Столб. Саднящий липкий висок, и струйки агатовой крови теперь заполняли те самые паутинки на лобовом стекле – это я пробил его. Я…
Время назад… осколки собирались в цельное зеркало бокового вида, трещины срастались и уже целым стеклом отражали тёмный покрой моего плаща. На нём набухала влагой засохшая кровь и, как и дождь, ползла вверх – к ране. Я выбирался наружу, пока выломанная дверь автомобиля не срослась с плотью машины подобно сломанной кости.
И кто-то незримый творил немое волшебство, выбеливая мою рубаху, сдирая покров плаща, как ненужный элемент мироздания. И мир вокруг проворачивался, как кружится глобус вокруг незримой точки отсчёта.
Стоп! Ещё раз… немного правее. Кафе.
И я побежал, боясь опоздать. Она – не я. Для неё нет спасительного якоря, каким она являлась для меня. Она не заметит разницы, ведь тот Я, что сейчас там, с ней, – настоящий.
…Она сидела в своём любимом кафе с большой чашкой успокаивающего её в любых ситуациях мокко. Она любит дождь, но в таком настроении ей гораздо приятнее наблюдать за ним из тепла.
Я распахнул дверь в кафе и в страхе остановился перед её столиком.