Татьяна стояла, уперев руки в бока и угрожающе нависая над ним.
– Жена – не рабыня! Я буду делать, что мне вздумается. А если недоволен – вон дверь!
Татьяна сама удивилась своей наглости – квартира, на дверь которой она указывала, принадлежала ему. Но он не посмел напомнить об этом.
Семен Игнатьевич вынужден был обратиться к Алене. Он встретил ее на улице возле университета. Падал редкий пушистый снег. Снежинки лениво опускались на асфальт, превращаясь под ногами прохожих в грязную кашицу. Семен Игнатьевич печально глядел на бюст какого-то деятеля, украшавшего двор вуза. Небольшой пуфик из слипшихся снежинок образовался на носу деятеля, делая того похожим на клоуна. Но Семену Игнатьевичу было не до смеха.
– Алена, я хочу поговорить с вами об очень важном деле, – начал он, не зная, как приступить к разговору, – На очень серьезную тему.
И он завздыхал. Алена не понимала, что нужно отчиму. Она спешила, а Семен Игнатьевич мялся, неизвестно отчего. Она не узнавала его; прежде он всегда был таким уверенным, если не сказать, – самоуверенным.
– Ну, говорите же! – прикрикнула она, – Что-то случилось? Где мама? Что-то с ней?
– Нет, не с ней – тянул Семен Игнатьевич, – То есть, да…
Затем предложил:
– Давайте сядем в машину, здесь так холодно. И снег… такой мокрый.
– Дядь Семен, я тороплюсь! Что вы тянете! Говорите же, что с мамой!
– Я хочу поговорить с вами, – продолжал Семен Игнатьевич, начиная злить падчерицу, – Так продолжаться дальше не может. Это какой-то кошмар! Вы должны поговорить, посодействовать.
– С кем поговорить? В чем посодействовать?!
– С Татьяной – она стала совсем неуправляемой.
– Мама? – удивилась Алена, – А что с ней? Вы поссорились?
– Да… – и Семен Игнатьевич тут же опроверг себя, – То есть, нет.
– Так поссорились или нет?!
– Дело не в ссоре. Татьяна… как бы это сказать… Может, сядем в машину, – предложил он вновь, выведя Алену из себя.
– Да говорите же, что с мамой! – крикнула она, – Чего заладили: «в машину» да «в машину»! Чего я не видела в вашей машине?
Семен Игнатьевич вздохнул и сказал:
– Татьяна начала пить. И курить.
Алена молчала, усваивая услышанное.
– Алена, прошу, сядем в машину, – еще раз попросил Семен Игнатьевич, – Это не пятиминутный разговор.
Алене пришлось уступить. Оказавшись в салоне иномарки отчима, она предложила:
– Расскажите обо всем по порядку.
Семен Игнатьевич долго усаживался на своем кресле. Потом завел мотор и включил отопитель. Алена с выражением откровенной неприязни на лице следила за его движениями и думала: «Что я делаю в этой машине с этим человеком? Что у нас общего, какие у нас с ним могут быть дела?»
Наконец, отчим вперил немигающие зенки свои в Алену, и заговорил, изобразив высший драматизм на своем фантастическом лице:
– Татьяна совсем изменилась, стала нервной, психованной, – сообщил он, – Ругается по пустякам, цепляется по мелочам. Недавно мне показалось, что она пьяна, но я подумал – может, просто устала. Хотя отчего бы ей устать? А как-то от нее несло дешевым куревом, я и подумал, что у нас был кто-то посторонний. Я сказал ей об этом, а она накричала.
Семен Игнатьевич жаловался, а Алена думала злорадно: «Ага! Все-таки у мамы открылись глаза».
– А сегодня… а вчера… я приехал домой, а Татьяна… а она – пьяна вдрызг! В дупель! А в руке – сигарета. Тлеющая сигарета! А что, если б она упала на ковер?
И он так выпучился на свою падчерицу, словно она должна была ответить, что было бы, упади та сигарета на ковер.
– Чего, собственно, вы хотите от меня?
– Как – чего? – Семен Игнатьевич растерялся, – Поговорите с ней, пусть прекратит… безобразничать.
– А вы сами пробовали говорить?
– Да… но она указала мне на дверь.
– Ага! – вырвалось у Алены, – Каково?! Каково было папе, когда мама указала ему на дверь, когда выставила его из дому? Вы оба презирали его, осуждали, когда он с отчаяния запил. А ведь ему негде было жить! И вы запьете, если мама выгонит вас из дома.
– Но позвольте! – возмутился ее отчим, – Почему она должна выгнать меня из моей собственной квартиры?
– Послушайте, Семен Игнатьевич, – Алене расхотелось называть его дядей Семеном, – Оставьте меня в покое! Разбирайтесь сами в своих проблемах. Если не хотите жить с мамой, то так и скажите – я ее заберу. Я сегодня же позвоню ей.
С этими словами Алена покинула машину. Семен Игнатьевич крикнул вослед:
– Но я не гоню Татьяну! Даже наоборот…
Но Алена уже бежала к остановке.
Татьяна продолжала пить, и не проходило дня, чтобы Семен Игнатьевич не заставал ее пьяной. Скоро у нее появилась «подруга» – какая-то пьянчужка с улицы. Семен Игнатьевич попытался выставить ее, обзывая «бомжихой», «бичухой», чем навлек на себя гнев жены. Татьяна рвала и метала. Она обзывала его последними словами.
– Ах ты, старый пердун! – кричала она, швыряя на пол тарелки, – Черт пучеглазый! Паук! Крохобор! Козел вонючий!
Татьяна сорвалась с тормозов; брызжа слюной, наступала на мужа. Он укрылся в кабинете, но Татьяна, шатаясь, стукаясь о стены и мебель, пробралась туда, и продолжала обзывать, сдабривая слова отборным матом.
Семен Игнатьевич подавленно молчал, боясь поднять глаза на ее пышущее ненавистью лицо. А когда она начала сопровождать ругательства ощутимыми толчками и тумаками, трусливо бежал. Избавившись от него, Татьяна продолжила пьянку, пока совсем не выключилась. После чего ее «подруга» обчистила квартиру и исчезла.
Семен Игнатьевич провел ночь в своей машине. Вначале он бесцельно колесил по городу, бессильно ярясь и выражая в пространство свое возмущение. Затем припарковался возле какого-то ночного клуба, мигавшего разноцветными огнями. Подъезжали машины, из них выходили хорошо одетые мужчины и женщины в мехах и шли, смеясь и переговариваясь, в клуб.
– Что делать? – думал Семен Игнатьевич, – Татьяна сошла с ума. А все из-за этого… из-за него… как только узнала, что он станет миллиардером. Миллиардер! Господи! Какой из него миллиардер! Смех один! Но черт с ним, с этим «миллиардером»! Что с Татьяной-то делать? Алена? Бесполезно! Она даже рада, что мать запила. Она, конечно, торжествует теперь. Неблагодарная! Я оплатил ее учебу наперед, а она, как только в руки попали баксы, задрала нос. Но, черт и с ней! Что с Татьяной делать?
Так и не найдя ответа на этот вопрос, покинул стоянку у клуба и выехал из города. Он помчался по загородному шоссе, развив рекордную для себя скорость в сто километров в час.
«Тише – разобьешься!» – предупреждал благоразумный внутренний голос.
«Ну и пусть!» – говорил другой внутренний, отчаявшийся, заставляя давить на газ.
В конце концов, победило благоразумие, и Семен Игнатьевич сбавил скорость, и свернул к какому-то придорожному мотелю, где, поужинав, остался ночевать. Он проворочался остаток ночи на сырых простынях, провонявших хлоркой, и чуть свет вернулся домой. Обнаружив квартиру ограбленной, устроил скандал. Татьяна огрызалась и даже попыталась вновь выдворить его. Но на этот раз он возмутился.
– Нет уж, это ты «мотай отсюда»! Это моя квартира, ты что, забыла?
– А-а! Так ты гонишь меня? – взвилась Татьяна, словно того и ждала.
– Нет, не гоню. Но, согласись, ты переходишь все границы. Напилась, как…
Семен Игнатьевич замялся. Он не решился сказать «как свинья», и продолжал:
– … не знаю, кто! Привела какую-то бичуху. Как прикажешь теперь заявлять в полицию? Сказать, что жена сама привела воровку?
– А что – так и скажи! Тебе же пропавшее добро дороже, чем я.
Татьяна и не думала отступать.
– Иди, звони, вызывай ментов. Чего стоишь? Засади меня в тюрьму!
Видя, что ничего от нее не добьется, Семен Игнатьевич уехал на работу. Персонал супермаркета вновь стал козлом отпущения, теряясь в догадках, что происходит с их шефом. Как всегда в таких случаях, зашушукались по углам, поползли слухи, выдвигались версии, выдумывались небылицы, и распространялись, обрастая невероятными «подробностями».
А Татьяна решила опохмелиться и отправилась в магазин. Выходя оттуда, столкнулась с одним знакомым. Антон Жилин, так звали бывшего соседа по рынку, взглянул на помятое лицо Татьяны.
– Что с тобой, Тань? – участливо поинтересовался он.
Та обреченно махнула рукой.
– У тебя проблемы?
– А у кого их нет?
Антон задержался на минутку.
– Подожди меня в машине, я сейчас…
И взбежал по ступенькам. Татьяна узнала его пикап, но не стала садиться. Она стояла, прислонившись к машине, защищаясь ею от пронизывающего ветра.
– Садись, что ж ты мерзнешь – машина не заперта, – крикнул Антон, возвращаясь.
– Куда тебя отвезти? – спросил он, когда они оказались внутри.
Татьяна пожала плечами. И поинтересовалась:
– У тебя есть стакан? Или кружка?
Антон присвистнул, когда увидел в ее руках бутылку водки. Он достал из бардачка пластиковый стакан. Татьяна быстро и умело вскрыла бутылку, налила полный стакан и выпила залпом, вызвав удивление Антона. Потом сделала жест рукой со стаканом, как бы спрашивая: «Будешь?», но он отказался.
– Ты же знаешь – я не пью. Что же случилось, Таня?
– Ничего особенного.
– Но я же вижу – что-то произошло.
– Наверное…
Татьяна устремила взгляд вперед, усаживаясь поудобней. Алкоголь всосался в кровь, и пошел циркулировать по организму, перебивая похмелье. Щеки женщины порозовели, на лбу выступила испарина. Она взглянула на бутылку, раздумывая, не стоит ли добавить еще.
– Ты что, спиваешься? – сказал наблюдавший за ней Антон.
– Ага, – подтвердила Татьяна, заворачивая крышку бутылки.
– Почему?
– А хрен его знает! Жизнь такая пошла.
– А я думал, – у тебя все о кей! Ты же, вроде, вышла замуж за крутого коммерсанта.
Татьяна усмехнулась. «Вышла замуж за коммерсанта, а могла быть теперь женой миллиардера», – невесело подумала она. А вслух сказала:
– И что? Вышла замуж за коммерсанта – и все? Ноу проблем? И женщина должна быть счастливой? Да?
– Ну, не знаю…
– Я сейчас вспоминаю те времена, когда мерзла на рынке зимой, или парилась в жару, добывая копейки. Тогда я была счастлива, хотя Владимир и слонялся без работы, и я иногда не знала, в чем отправить Аленку в школу. Теперь я поняла, что, проклиная судьбу, кляня Владимира, я не заметила, как рассталась со своим счастьем.
Татьяна замолчала.
– Что, этот Семен Игнатьич обижает, да? – осторожно поинтересовался Антон. Татьяна усмехнулась.
– Да нет, – отозвалась она со слабой улыбкой, – Хотя… хотя с какой стороны посмотреть. Нет, он не прикладывает руки, наоборот. Я сама, если надо, так отделаю его, что мало не покажется.
Антон непонимающе смотрел на нее.
– Тогда что? Словами достает? Зануда, небось? Ну и жадный, наверное? Скандалит из-за каждой тенге?
– Нет, не угадал. Денег хватает, Алене помогаем. Дело не в этом.
Татьяна замолчала, раздумывая. Она достала из кармана пачку дешевых сигарет, и, взяв одну, прикурила от зажигалки. Антон присвистнул.
– Да, я курю, – сказала Татьяна, выпуская клуб дыма.
– Нет, дело не в деньгах, – продолжала она, – И Семен ничем особо не достает.
– Тогда в чем дело? Что-то не пойму я тебя.
– Да, в общем-то, ни в чем, – Татьяна взглянула на своего бывшего коллегу так, словно сомневалась в его способности понять ее.
– Ни в чем. Если не считать самой малости – не нравится мне он.
Антон хмыкнул. Татьяна одарила его вызывающим взглядом.
– Чего хмыкаешь? Думаешь – я бешусь с жиру? Много вы, мужчины, понимаете…
И она, наполнив стаканчик, выпила еще. Антон вырвал бутылку из ее рук.
– Ты чего?! – вскинулась Татьяна.
– Хватит пить! – и он, завертев крышечку на место, положил бутылку в бардачок. Потом включил передачу.
– Куда это мы? – спросила Татьяна.
– Развезу оставшийся товар, а потом поедем ко мне. Погостишь у меня, отдохнешь. А там посмотрим.
Татьяна не стала возражать. Она пожала плечами, мол, «делай, что хочешь – мне все равно».
Прибыв на квартиру Антона, Татьяна первым делом посетила туалет, потом приняла ванну и вышла оттуда посвежевшей. Ей не хотелось облачаться в свое тесное платье; она накинула на голое тело поданный Антоном халат и, расчесывая волосы, прошла в единственную комнату, служившую одинокому мужчине и спальней, и гостиной.
Там было чисто и уютно. Единственное окно выходило на одноэтажную окраину, и Татьяна окинула взглядом засыпанные снегом дома, дымившие трубами в пасмурное небо. Кое-где темнели фигурки одиноких прохожих; некоторые шли с салазками от водоразборной колонки. В сторонке мальчишки гоняли шайбу, бегая за еле заметным черным диском, толкаясь и крича. Из-за крайнего дома показалась бричка с запряженной в нее приземистой лошадкой. Коняге приходилось туго – колеса вязли в не успевшем укататься снегу, да и поклажа была не из легких. Завидев бричку, мальчишки бросились к ней наперегонки; двое сумели зацепиться за задок воза и тащились на ногах, словно на лыжах. Остальные, нагнав, стали толкаться, пытаясь отпихнуть их. Возница что-то кричал, не сумев достать мальчишек своим коротким кнутом.
Весь открывшийся из полузамерзшего окошка вид дышал покоем, деревенской идиллией, и Татьяне захотелось остаться тут насовсем. Она вспомнила роскошные апартаменты Семена Игнатьевича, и ее всю передернуло. Она повернулась, и ее взгляд упал на двуспальную кровать Антона, покрытую незатейливым покрывалом. Всем своим немалым весом опустилась она на нее и провела рукой по мягкому ворсу плюша. Затем откинулась и смежила веки. Она лежала, и ей не хотелось ни о чем думать; не хотелось ничего делать. Тело ее отдыхало, свободно дыша в просторном халате, и на нее накатила сладостная дрема.
Антон быстренько приготовил обед, – яичницу, нарезал соленых огурчиков, и, выставив на стол бутылку хорошей водки из холодильника, позвал Татьяну. Она не откликалась. Он прошел в спальню и остановился у порога. Дородная женщина свободно раскинулась на кровати, и не застегнутые борта халата разошлись, обнажив полные груди и выпуклый живот. Взгляд одинокого мужчины невольно скользнул ниже, туда, где курчавился рыжий треугольник.
Татьяна была хороша. Пышные формы ее соблазнительно круглились, светлая кожа отливала матово, широкое лицо с крупными, правильными чертами разрумянилось и дышало здоровьем. Антон залюбовался.
Женщина, лишенная настоящей мужской руки, бессознательно звала прикоснуться, приласкать, приложиться. Антон угадал это инстинктивно. Он присел на кровать и осторожно положил ладонь на одно из полушарий грудей. Веки Татьяны чуть-чуть приподнялись, и Антон встретился с ее взглядом. Она словно ждала, что последует дальше. Поощренный этим взглядом, Антон провел рукой по ее животу и прошелся пальцами по нежным кудряшкам. Татьяна вздохнула и потянулась.
Антон прилег к ней, обнял, и Татьяна застонала тихо от нахлынувшего желания. Без предисловий, лишь приспустив спортивку, вошел он в нее, навалившись всем своим весом, и стал тискать и мять. Она постанывала, потом вздохи ее участились и вот из ее горячего рта стали вылетать всхлипы – стоны.
Крепкая женщина легко подбрасывала тяжелого мужчину. Но и он не скупился и месил ее от души. Истосковавшаяся по здоровому, настоящему сексу женщина была на верху блаженства, и ей казалось, да что там казалось! – она любила, обожала это сильное тело мужчины, мужика, самца.
После первой бурной близости Антон не слез с Татьяны. Он видел в ее наполненных признательностью глазах некую еще неудовлетворенность. Они просили продолжения. Антон нежно проводил пальцами по плечам, губы ласкали мочки ушей, касались шеи, губ и щек женщины, бабы, самки.
И ее мягкие ладони не бездействовали – гладили мускулистую спину, ворошили короткие жесткие волосы на его затылке. Ее глаза благодарили и призывали к новому соитью. И оно последовало. Организм Антона выдавал накопившиеся запасы, и они занимались сексом до полного изнеможения.