– Итак, – начинает он, и я понимаю, что он решил, будто я напугана. Наивный. – чем займемся, дорогуша? Может, поиграем?
Вне зависимости от того, какую игру он предложит, мне она не понравится, и я не отвечаю, потому что знаю: стоит мне открыть рот и поток ругательств мне будет уже не остановить, а он это вряд ли оценит.
– Молчишь? Неужели думаешь, что тебе это поможет? Или начиталась старых романов: «Вы имеете право хранить молчание, каждое ваше слово может быть использовано против вас?» – издевательски ухмыляется он.
– К сведению, в романах об этом пишут редко, это больше относится к законодательству времен демократии и существования правительства.
Только договорив, я уже понимаю, что за это придется ответить. Хотя, я в любом случае вряд ли уберусь отсюда живой, так что терять нечего. «По крайней мере, – проноситься в голове, – Джон в безопасности, Сэм не допустит, чтобы с ним что-либо случилось, в этом сомневаться не приходится».
– Ты будешь играть, потому что так хочу я. И играть мы будем по моим правилам. – медленно приближаясь и скаля зубы, говорит мужчина.
– Иди к черту. – с отвращением отвечаю я, а мужчина открывает было рот, но девушка, поморщившись, останавливает его плавным жестом и говорит:
– Уильям, прекрати. Просто узнай, что нам нужно и все.
Я вскидываю подборок и смотрю на нее сверху вниз, а сердце отбивает бешеный ритм. Вот оно. Я знаю, что им нужно, но они этого не получат.
– Ладно, ладно. – насуплено отвечает ей Уильям. – Хотя так будет гораздо меньше веселья.
– Меня не волнует веселье. – по сути, по ее лицу сложно догадаться, что она вообще знает, какого это – волноваться. Или веселиться.
– Сказал же, ладно! – раздраженно отвечает он. – Итак, дорогуша, как ты видишь, Моника не хочет играть. Тебе же хуже. Поэтому, давай ты просто ответишь: где он?
– Кто? – передразнивая его, я поднимаю брови и спрашиваю тем же тоном. Просто потому, что не могу удержаться.
– Не пытайся разозлить меня, дорогуша, ты не хочешь этого увидеть. – угрожающе сообщает он. – Где остров?
– Почему бы тебе не посмотреть на карте?
– Карте? – ошалело спрашивает он, забыв, что нужно сохранять «пугающее» выражение.
– Ну да, знаешь, бумага, на которой нарисован план местности, называется картой. – пожав плечами, объясняю я.
Моника смотрит на меня, а не сквозь, и, хотя я понятия не имею, о чем она думает, лучше бы и дальше продолжала разглядывать интерьер.
– Не шути со мной, дорогуша, острова Элис нет на картах.
– Ах, ты об этом острове. – протягиваю я. – Прости, но в этом случае я тоже не имею ни малейшего понятия.
Сказав это, я даже не соврала – Элис должна была уже переместиться, а куда, я не знала.
– Что?! – рявкает он.
– И что это означает? – снова с отсутствующим видом спрашивает Моника.
– То, что я сказала. Я не знаю, где он.
– Но ты там живешь, – рассудительно продолжает она.
– Вас, должно быть, дезинформаровали. Я там оказалась не по собственной воле, да и не особенно этому радовалась, а когда попыталась сбежать, поняла, что я на острове и разнесла единственный дом, после чего мне позволили уйти, но с завязанными глазами. Так что, я сомневаюсь, что это называется жить на острове.
– Допустим. Но как ты туда попала?
– Повторюсь, – закатив глаза, говорю я. – я была без сознания. А когда сумела оттуда выбраться, мне завязали глаза.
– Как предусмотрительно. – щуриться она, а я пожимаю плечами. – А почему ты сразу не ушла, а полезла сюда?
– У вас моя подруга. Я не могу ее бросить. – сквозь зубы говорю я.
Моника почти мне поверила, но Уильям оказался умнее.
– Слишком все складно, она врет. Ты знаешь, что делать.
Когда до меня доходит, что именно он сказал, уже слишком поздно: девушка пожимает плечами и поднимает руку ладонью вверх, и в ту же секунду меня накрывает боль.
Я хватаюсь за голову и падаю на колени, но не произвожу ни звука, проходит, скорее всего, минута, но мне она кажется вечностью, и так же внезапно, как началась, боль исчезает, и я со свистом выпускаю воздух из легких.
Все еще сжимая голову, пытаюсь отдышаться и дотянуться до энергии внутри, но нахожу только пустоту.
– Крепкий орешек. – присвистывает Уильям. – Даже не закричала.
– Пока. – слышу я в ответ.
На этот раз пытка короче, и я только шиплю, а когда Моника меня отпускает, пытаюсь отнять руки от головы, но не могу. Делаю глубокий вдох, приказывая мышцам расслабиться, и это срабатывает. Когда я снова на ногах, Уильям задает мне тот же вопрос, и я посылаю его к черту. Пытка повторяется, но на этот раз она дольше, и я тихо, сквозь зубы, ругаюсь.
Боль раздирает мою голову раз за разом и, через несколько таких серий, я ломаюсь, не в состоянии сдерживать крик, и кричу так сильно, что болит горло. Моника поднимает руку все выше и выше, пытки длятся все дольше, но ответа она не получает.
Между криками я осыпаю их обоих проклятьями, а вскоре и вовсе перестаю подниматься, просто не вижу смысла и, бросив взгляд на часы, вижу, что прошло полтора часа. Я и правда крепкий орешек.
Через некоторое время из носа течет кровь, и я сплевываю ее Монике на ботинки, но она никак не реагирует. Мне самой противно от того, что я корчусь на полу у ее ног, но я выдохлась. В другое время я размазала бы ее по стенке, но сейчас это явно выше моих сил, а помощи ждать неоткуда. Вскоре до меня доходит, что она специально увеличивает интервалы между пытками: чтобы я не умерла и не потеряла сознание. Кому захочется играть с мертвой игрушкой?
Я больше не могу говорить, а они не требуют ответа, просто продолжают пытать. Я лежу на полу и не могу пошевелиться, а тело бьет крупная дрожь. Вижу дверь, но не запоминаю, как она открылась, зато запоминаю его лицо: бледная кожа, высокие скулы, темные спутанные волосы, открывающие лоб. И холодные голубые глаза с густыми темными ресницами.
Он смотрит сначала на них, потом его взгляд останавливаются на мне, мелькает изумление, а затем я понимаю, что он зол. И не просто зол, он в ярости.
– Что вы делаете? – спрашивает он холодным, как сталь, голосом:
– Пытаемся узнать, где остров. – отвечает Уильям, откровенно гордый собой, а я продолжаю смотреть на вошедшего, потому что не могу ни повернуть голову, ни закрыть глаза.
– С чего вы взяли, что для этого нужно ее пытать? – его вопрос остается без ответа, а сам он походит ко мне и поднимает на руки. – Кто вам позволил так с ней обращаться?
Когда я в его руках, а моя голова лежит у него на груди, мне кажется, что я в безопасности. Глупо, больше нигде не безопасно, но мое израненное тело этого не понимает, а его руки держат меня нежно и крепко, да и мозг слишком перегружен, чтобы искать подвох. Меня даже не волнует, кто он и как его зовут, и я, наконец-то, теряю сознание.
Открыть глаза оказывается труднее, чем я ожидаю, а яркий свет словно выжигает мои веки изнутри. Я вспоминаю, что случилось накануне и понимаю, что нужно как можно скорее выбраться отсюда, и мне, наконец, удается открыть глаза и сфокусировать взгляд.
Я лежу на огромной кровати в большой, невероятно роскошной комнате. Темные деревянные панели на стенах, бархатные шторы зеленого цвета, теплого, словно лестной мох, открыты настежь, а солнце настолько яркое и далекое, что кажется ненастоящим.
Я с трудом сажусь на постели и оглядываюсь. Огромное зеркало в бронзовой раме, еще более огромный шкаф, небольшая софа того же оттенка, что и шторы. Провожу ладонями по бархатному покрывалу, оно на пару тонов темнее, чем софа и шторы, а потом меня осеняет: голые плечи, тонкие бретельки. Я одета в бледно-зеленую атласную ночную рубашку. Что за чертовщина?
Я окидываю взглядом комнату, но из моей одежды осталась только кожаная куртка, висящая на стуле возле окна. Провожу рукой по волосам, рассыпанным у меня по плечам, и понимаю, кто-то вымыл и распустил их, ведь мой шампунь так не пахнет. Меня передергивает. Кто-то раздел меня, помыл, заново одел и уложил в постель. Это кошмарно и абсолютно отвратительно. Я вполне в состоянии сделать все это сама, правда, не на тот момент, но все же.
Если верить солнцу, уже за полдень, и я проспала больше двенадцати часов, потому что энергия волн бьет во мне ключом, а после подобной пытки быстрее я бы не восстановилась. Нужно отсюда выбираться. Копье, надеюсь, до сих в куртке, но не могу же я бежать в ночной рубашке, тем более, без обуви. Пока я лихорадочно пытаюсь хоть что-нибудь придумать, открывается дверь и входит парень, на руках у которого я вчера выключилась.
Рывком натянув одеяло до подбородка, я смотрю, как следом за них заходит девушка с короткой стрижкой, в сером платье и подносом в руках. Опустив голову, она ставит поднос на прикроватную тумбочку и выходит, тихо прикрыв дверь, а я перевожу взгляд на парня. От его пронзительного взгляда у меня по коже бегут мурашки, но его лицо ровным счетом ничего не выражает, словно не лицо, а маска.
Кажется, я знаю, что сейчас будет, пока с пытками покончено. Сейчас он будет изображать из себя добренького и утверждать, что их так называемое руководство понятия не имело, что происходило.
– Ну, вот ты и проснулась.
Его голос мягче, чем в прошлый раз, но это неудивительно, если учитывать, как он буквально клокотал от ярости, наверняка в прошлом стал бы хорошим актером. Я не отвечаю, потому что он и не ждет ответа. Вместо этого он подходит к окну, берет стул с висящей на нем курткой и садится у кровати. – Как тебя зовут?
Странно. Зачем ему это знать? Хотя, наверное, так тебя и заставляют поверить, что ты в безопасности. Парень хмурится и вглядывается в мое лицо.
– Ты меня слышишь? Моника сказала, ты в полном порядке. – я вздрагиваю от звука ее имени, а воспоминания оживают в памяти. Слишком яркие, слишком болезненные. Он поднимается со стула и говорит тихим, вкрадчивым голосом, как с душевнобольной. – Если ты меня слышишь, то не волнуйся, все хорошо, я просто выйду на минуту и приведу Монику, чтобы она все исправила.
– Нет! Стой! – уж если и есть кто-то в этом месте, кого я не хочу видеть больше, чем остальных, так это Монику, поэтому, как бы я не старалась, в голосе слышатся панические нотки. – Не приводи ее, не надо.
Он оценивающе смотрит на меня, словно пытаясь решить в уме какую-то сложную задачу, но садиться обратно.
– Говорить можешь, это хорошо. Как тебя зовут?
Я сглатываю и отвечаю:
– Изабель. – голос тише, и я замечаю, какой он грубый.
– Изабель? – удивленно спрашивает он, и я киваю, а он повторяет, кивая. – Изабель.
Потом бросает взгляд на тумбочку и извиняется, по его словам, он и думать забыл о том, что я голодна. Покосившись на тумбочку, я вижу поднос с завтраком, и чувствую, что и в самом деле проголодалась. Парень встает и направляется к двери, но останавливается, когда слышит мой голос.
– Могу я получить обратно мою одежду?
Он удивленно оборачивается и говорит:
– Не думаю, что это необходимо.
– Я не могу остаться в этом. – с отвращением говорю я, имея в виду дурацкую ночную рубашку.
– В шкафу полно одежды. Поговорим позже.
Он уходит, а я беру с подноса стакан с апельсиновым соком и быстро его выпиваю. Выбираюсь из кровати, но не чувствую никакой боли, что странно. Даже синяков на коленях нет, а я неоднократно падала. Наверняка, целительница. Только зачем тратить силы на какую-то пленницу? Как-то не вписывается в описание Сэма, да, заставить поверить, но лечить? Ничего не понимаю.
Подойдя к шкафу, я открываю его и присвистываю: никогда не видела столько платьев в одном месте. Сказать, что я не люблю платья, я не могу, возможно, в другой жизни, где нет нужды сражаться и убегать, спасая собственную жизнь, я бы их и носила. Но эта жизнь – все, что у меня есть, а в платье и на каблуках тут долго не протянешь, поэтому, следуя соображениям практичности, я нахожу джинсы, которые должны на меня налезть и черную футболку с длинными рукавами, что не так-то просто, потому что в основном одежда маленькая, как будто ее готовили для девочки лет четырнадцати. Впрочем, может так оно и есть.
Только натягивая футболку, я замечаю, что на мне нет медальона, и тихо выругиваюсь. Пару секунд я пытаюсь сообразить, куда он делся, но прихожу к выводу, что его просто забрали, а следом задаюсь вопросом, кому он мог понадобиться. Решив действовать по ситуации, я выдвигаю нижний ящик в поисках обуви, но вижу только босоножки и туфли на каблуках. Когда я уже отчаиваюсь хоть что-то найти, у дальней стенки мелькают высокие коричневые сапоги на плоской подошве со шнуровкой, и я только надеюсь, что они не окажутся малы.
Сев обратно на кровать, я смотрю на принесенный поднос с классическим завтраком: яичница с беконом, хлеб, масло и джем. Правда, о классических завтраках я знаю исключительно из книг, но привередничать не собираюсь. Съев все, жалею, что сразу выпила сок, потому что пить хочется еще больше, а потом вспоминаю про дверь, которую заметила раньше. Едва я захожу, как у меня буквально отваливается челюсть. Абсолютно белоснежная ванная, огромная, по моим меркам, с душевой кабиной из мутного стекла, унитазом, раковиной, полочкой с зеркалом над ней и кучей места на полу. Тут даже спать можно при желании.
Подхожу к раковине и, ни на что, особо, не надеясь, открываю кран, но вода из него течет прозрачная и чистая. Не теряя времени, ловлю струю губами, зажав волосы в кулаке, чтобы не намочить, и, напившись, закручиваю ручку крана и вытираю губы тыльной стороной ладони, но не успеваю ни о чем подумать, как слышу свое имя.
– Ты здесь. – слегка наклоняя голову, произносит парень.
– А у меня есть выбор? – саркастически интересуюсь я.
– Конечно.
Я закатываю глаза и прохожу мимо него, чтобы взять куртку со стула, но останавливаюсь, услышав его голос.
– Да, Изабель, ты можешь уйти, если захочешь. – устало вздыхает он.
– Хочу, – обернувшись, говорю я. – но мне нужен мой медальон.
– Этот? – невинно спрашивает парень, вынимая его из кармана, но, как только я протягиваю руку, он уже спрятал его в кулаке.
– Чего ты хочешь? – начиная злиться, спрашиваю я.
– Поговорить.
– Я ничего не знаю о вашем драгоценном острове, так что, либо отпусти меня, либо убей.
– Я не собираюсь тебя убивать, Изабель.
– Ты, может быть, и нет. – фыркнув, отвечаю я.
– А кто я?
– Откуда я знаю? – раздражаюсь я – Об этом нужно спрашивать тебя.
Недоверчиво заглянув мне в глаза, парень говорит:
– Ты и правда не знаешь, кто я.
– Понятия не имею.
– Меня зовут Ник.
– И? – подняв брови, спрашиваю я.
Он ничего не говорит, только смотрит на меня этим своим пронизывающим взглядом, и тут меня осеняет. Ник, лидер «Вэрума».
– Не может быть. – недоверчиво говорю я. – Сколько тебе лет? Восемнадцать?
– Двадцать один. – невозмутимо отвечает он.
– Все равно мало. – я замолкаю, Ник тоже молчит, как будто ждет чего-то. – Ну, раз ты тут главный, отдай мне медальон и отпусти.
– Сначала нам нужно поговорить. – возражает он.
– Зачем?
Ник пожимает плечами.
– Хорошо, давай поговорим. – соглашаюсь я. – Только после этого ты отдашь мне медальон и отпустишь нас.
– Нас? – он изумленно вскидывает брови.
– Меня, Силен и остальных.
– Я не могу.
– Почему это?
– Потому что они уже сбежали. – морщиться он.
Сбежали. Значит, у Шэрон получилось.
– Все? Хреновый ты, однако, руководитель. – хмыкаю я, скрещивая руки на груди.
– Не все. Сначала я убил парочку. Чтобы заткнулись.
– Что с вами всеми не так? – хмурюсь я. – Убить кого-то ради веселья?
– Я никогда не убивал ради веселья, я убивал ради цели. – хладнокровно отвечает он.
Покачав головой, я выбрасываю эти мысли из головы и почти требую:
– Отдай мне медальон.
– Изабель, я не идиот. Я не дам тебе оружие против себя.
– Оружие? – не понимаю я.
– Ты же не думаешь, что у меня нет людей, которые способны это понять? Я знаю, что твой дар заперт в медальоне.
– Значит, ты думаешь, что без него я абсолютно беззащитна? – быстро спрашиваю я.
– Я это знаю.
А еще утверждает, что не идиот. Похоже, мамин дар так и остался в нем даже после ее смерти.
Я протягиваю руку ладонью вверх:
– Верни мой медальон.