Арборс поднял глаза, и его нижняя челюсть стукнулась о нагрудник.
В недрах черного провала, посреди пляски свихнувшегося космоса, зияла гигантская трещина. В ней царил яркий день и вставали башни дивного города. По дороге к городским воротам белоснежный конь нес двух всадников – старика в широкополой шляпе и маленького не то гнома, не то брауни*, не разглядеть.
– Что это, Синийс? Кто они?
– Ты воочию видишь иной мир, Арборс. Это Средиземье, город Гондор. А всадник, если в старинный трактат «О природе эльфов» не вкралась ошибка … Всадника зовут Митрандир, серебряный странник. Он торопится спасти город, скоро здесь начнется большая война. О Демиург, я не умер, но вижу чужие миры…
Яркая вспышка ослепила обоих. Где-то рядом подвывал толстячок, но Арборсу уже не хотелось убивать гада. Грудь распирали восторг и страх. Голова сладко кружилась, виски ломило. Он кое-как проморгался и … на него несся сверкающий диск, громадный, как щит великана. В его полированной поверхности двигались темные тени. Арборс присмотрелся.
В потоках раскаленного воздуха дрожало над рыжей пустыней черное солнце, и брела толпа зверовидных существ с боевыми топорами.
– Это Дарксан, ужасный мир зачарованных дварфов.
Голос Сийниса дрогнул.
– Значит, он есть не только в сказках…
– Скажи лучше Сийн…
Громовой взрыв прервал Арборса. Все заволокло жарким дымом. Только всхлипывал в горячей тьме толстячок.
– Не может быть такого побочного эффекта, не может быть такого…
– Заткнись!!! – рявкнул Арборс, и словно в ответ ему пала лютая стужа.
Дым исчез, ветра как не бывало. В кристальном воздухе порхали хлопья снега. Вперемешку со снегом плавали бородатые ящерицы и красные мячики.
Арборс взглянул и не увидел под ногами земли.
Он стоял в небе, мимо плыли сырые облака. Справа небо пересекала прямая, будто проведенная кистью белая полоса, там что-то гудело. Далеко внизу виднелись скопища угловатых строений. По дорогам между ними ползали разноцветные жуки. Если волшебная сила сейчас отпустит, он, в доспехах, рухнет вниз с чудовищной высоты …
– Сийнис!!! – воин закричал так, что с нагрудника отскочила застежка. – Фейе!!!
Взвыл ураган, и Арборс вновь оказался на скалистом пятачке. Рядом лежал недвижный Сийнис. Проклятый толстячок полз на четвереньках к расщелине… и тут мир окончательно сошел с ума. Ветер наддал, у ближней скалы отломилась верхушка. Арборс подмял бесчувственного Сийниса и вжался в камень. Их медленно волокло к зияющему провалу, латы оставляли в камне глубокие борозды. Из носа пошла кровь. Шлем переклинило, стальной нашейник впился в горло. Арборс сорвал и отбросил шлем, который тут же как пушинку, всосало в хохочущую небесную дыру. Арборс и сам волокся к этой бездонной дыре, посылая проклятия всем и всему, разумеется, кроме Летящего Демиурга и Верховного Командора Ордена Звезды*.
Тряпичной куклой прокатилось и сгинуло за краем обрыва тело Фейе. Вихрь взметнул в воздух гнолля с мечом и так и не спасенную черноволосую подругу, и все погасло.
Очнулся Арборс от брани. Ругались на гнолльском, которого он не понимал. Попытался шевельнуться и понял, что крепко связан. На глаза давила повязка.
– Что это за побрехушеньки, а?
Услышав милый голосок, Арборс рванулся, но вязавший его свое дело знал.
– Быстренько покидали пленных в носилочки и поехали! И так времечка потеряли многонько….
Брань стихла. Взбудораженные гнолли подхватили носилки и трусцой пустились по узкой тропе вверх по ущелью. Итут зазвонил будильник.
Глава 2, с которой, собственно, всё и начинается, рассказанная Симкой
Черт в окошке
«Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.»
Н.Гумилев. «Жираф»
За окном сыплет унылый дождь, а в палате у нас дым коромыслом. У Елены Прекрасной прием – явились сразу трое посетителей. Высокий с усиками – натуральный герой – любовник, только таблички с подписью не хватает. С ним бледный тип, похожий на макаронину, и дама. По всему видно, ровесница Елены – небось, в одном садике пустышку сосали..
Расположились на елениной кровати и шуршат гостинцами, усатый и бледный вперегонки сыплют шуточками. Елена снисходительно усмехается, но явно довольна.
Впрочем, усатый нет – нет, да и зыркнет в мою сторону. Все правильно, молодость – великая сила. Я моложе Прекрасной лет на пятнадцать, хотя кожа у нее матовая, как персик, глаза раненой лани, а такой роскошной пижамы у меня наверняка в жизни не будет.
Елена усиленно не замечает вылазок усатого, только вид у нее становится все ироничнее и кончик носа слегка подрагивает. Ох, припомнит она мне эти поглядки, и к гадалке ходить нечего.
А Любаня стушевалась. Куда бедняжке с ее простецким чувством юмора в этой утонченной компании.
Из палаты выползать жутко не хочется. Кашка вчера притащил стопку старых журналов, я еще и половины не просмотрела. Но Елена дарит меня таким свирепым взглядом…. нет, лучше временно покинуть спорную территорию.
В обшарпанном коридоре пусто. До вечерних капельниц еще далеко, и медсестры, пользуясь перерывом, смотрят телевизор в ординаторской. Длинные лампы под потолком помаргивают, и у меня начинают привычно чесаться глаза. Я совсем не переношу этот белый, режущий, какой – то неживой свет. Хотя Елена Прекрасная говорит, что такие лампы гораздо экономичней обычных, которые «грушками». Наверное, поэтому их и используют в больнице.
Из соседней палаты голоса, у бабы Веры тоже посетители.
– Эй, вы кто такие? – шумит старуха. – а дочек моих куды подевали?
– Мама, да это же мы и есть, – убеждают несчастные дочки.
Хитрая эта баба Вера, никогда не поймешь – то ли у нее впрямь извилины в голове спутались и периодически сбой дают, то ли просто для смеху придуривается. Утром она была добрая, всех угощала вяленой чехонью, подношением старшего зятя. Обидно, я ведь надеялась посидеть часок у бабы Веры.
Но куда же, все-таки, мне деваться?
Я добрела до конца коридора и уткнулась в запертую дверь блока реанимации. За ней отдельный маленький мир – три палаты и своя крохотная ординаторская, я в реанимации дважды лежала и знаю.
Первый раз – когда переволновалась на экзаменах в универ. На бюджетное место я тогда все – таки поступила, зато загремела в больницу на целый месяц. Ольге с Сергеем пришлось ехать на море без меня. Это был удар – на настоящем курорте я была в таком глубоком детстве, что совершенно ничего не помнила, и мне ужасно хотелось увидеть море. Не по телевизору и не на картинке – живое и соленое.
Впрочем, Анатолий Францевич, главный доктор отделения реанимации, мне скоро объяснил, что на юге таким, как я, не климат. Отдыхать следует в умеренных широтах, перенапрягаться, волноваться и курить тоже не рекомендуется.
Я честно исполняла все, что Анатолий Францевич мне написал в карточке, и за пять лет учебы в реанимацию не попала ни разу. Правда, лежать в больнице так и так приходилось – каждой зимой по две недели. Для профилактики. Всего обиднее, что половина этой профилактики обычно падала как раз на каникулы, но тут уж ничего поделать было нельзя.
Зато диплом я ухитрилась сдать без лишних волнений, даже в боку не закололо ни разу. Мне уже начинало казаться, что жизнь наладилась. Я наконец съездила посмотреть море – правда, северное, Балтийское, но нам, хроникам, капризничать не приходится.
И работу нашла довольно легко – тут Кашка помог, порекомендовал меня своему редактору.
Младший менеджер отдела рекламы – одно название чего стоит, правда, зарплата исключительно сдельная. В первый месяц я заработала столько, что пришлось занимать денег у Кашки и питаться «роллтоном». На второй дело понемножку пошло, я «раскрутила» на рекламу три автомойки и две парикмахерские. В одной парикмахерской делали вдобавок татуировки, она считалась элитной и отвалила за объявления в полтора раза больше.
Потом на горизонте замаячили выборы, и появился мой Большой Клиент. Основатель и глава фонда «Ауропег», владелец салона релакс-артефактов (Красновражская, 16, за площадью Героев-Полярников сразу налево), депутат областной думы от Красновражского района Петр Евгеньевич Грибушкин. Не знаю почему, но Петр Евгеньевич страстно желал быть избранным в думу повторно, париться на заседаниях и принимать мутные законопроекты. Все-таки странные люди эти бизнесмены.
По совету старшего менеджера Леры я предложила Петру Евгеньевичу провести предвыборную агитацию еще и в Закопанском районе, мы начали работать.
И надо же мне было пойти на этот дурацкий фуршет! Тем более, после «роллтоновой» диеты.
К счастью, в реанимации на сей раз меня продержали всего сутки, но две дополнительные недели в отделении я себе обеспечила. Не знаешь, где хуже – в боксе, по крайней мере, Елены не было. У нее какой – то врожденный шум в сердце, штука неприятная, но никак не смертельная.
Сзади зацокали каблучки – медсестра Наташа из реанимации.
– Серафима, привет, чего кислая бродишь?
– Так, просто гуляю. Там к Елене посетители, полная палата народа.
– Понятно. Ладно, не бери в голову. Пошли лучше, чайку попьем! Анатолий Францевич на конференции, я сегодня одна на хозяйстве!
Анатолий Францевич запросто достает макушкой до притолоки и очки у него, как у Пьера Безухова. Он замечательный врач и очень внимателен к пациентам. Настоящий Айболит из сказки. Но присутствие посторонней больной в блоке реанимации он бы не одобрил, я уверена.
В ординаторской блока уютно, почти как в домашней квартире. Мебель не белая больничная, а самая простецкая. На потертом диване отсыпаются дежурные врачи, когда им приходится торчать в отделении несколько смен подряд. Такое обычно бывает в праздники.
Наташа вытащила на стол вскрытую коробку конфет «Элегия».
– Жалко, что торт кончился. Вчера нас Николай Саныч угощал, на день варенья. Кофе не предлагаю, нечего облизываться. Вот тебе чай с бергамотом!
А я и не заметила, что верчу в руках банку растворимого кофе.
– Это я машинально. На самом деле давно отвыкла, чай даже лучше.
Тихо у вас сегодня. Того алкоголика увезли?
– Вчера еще. Еле сбагрили в наркологию. Синий весь, не успели откачать – буянить начал, чуть весь бокс не разнес! Хорошо, что Францевич у нас могучий мужчина, а то хоть беги! А не принять не имеем права.
Наташа зевнула.
– В общем, тяжелое дежурство, ночью сегодня чего было – дурдом! Короче, ты меня извини, но я кофейку дерну. Двойного, а то глаза сами закрываются.
– А что, ночью кому плохо было?
– Сперва дедулю из 2-го пульмонологического доставили, повторника. Не успели с ним разобраться – девчонку на «скорой» привезли. Представляешь, с шестого этажа сиганула! Молоденькая совсем, а туда же….
Медсестра добавила в стакан третью ложечку кофе и задумалась.
– Или еще подложить?
– С ума сошла!
– Ерунда, он же растворимый! Главное – вовремя расслабиться. Кстати, ты на свою соседку не обращай внимания. Я таких баб знаю – зависть ее давит. Она и на меня знаешь, как зыркает! Даже Францевичу права качать пыталась, я сама слышала. Мол, медсестры в больнице должны одеваться прилично, не как на панели! Вобла сушеная! У самой ни сзади, ни спереди – вот и шипит.
Я вздохнула. У Наташи по части выпуклостей фигуры все в полном порядке, рядом с ней половина участниц шоу «Мисс мира» покажутся гладильными досками. Тут я Елену даже где-то понимаю.
Но Наташа вдобавок еще и тактичная, на мой вздох среагировала немедленно.
– Ты, Серафима, не вздыхай, не в фигуре счастье. Вон, та девчонка, что из окна сиганула, красотка, каких поискать. Все при ней, а поди ж ты. Из-за парня, как пить дать. Вот ведь дуры мы, девки!
– Она сильно разбилась?
– Отшибла все, чего можно, но переломов нет, вот что странно. Видать, на клумбу грохнулась. Пока ее к нам привезли, она уж не дышала, повезло ей, что Францевич дежурил.
Да, похоже доктору Айболиту удалось совершить очередное чудо. Я не успела подумать, как язык сам повернулся.
– Можно на нее посмотреть?
– Не положено! – отрубила Наташа и засмеялась, – ладно уж. Только одним глазком!
Знакомая палата со специальными кроватями сверкала чистотой. На кровати у окна я разглядела копну черных волос, из-под простыни полоска смуглой кожи, какого-то зеленоватого, видно от бледности, оттенка.
Я отодвинулась.
– Ну, поглядела?
– Ага. Я пойду?
– Чего, по Елене соскучилась? – Наташа фыркнула, – я что подумала, Серафима, ты часок тут в ординаторской не посидишь?
– А можно?
– Журналы вон погляди. А я сосну немного, не то не доживу до вечера. Францевич раньше семи все равно не появится. Ты в палаты поглядывай, если что – сразу буди.
Наташа бухнулась на диван и почти сразу же засвистела носом. Когда человек так дышит, значит, заснул крепко. Но я на всякий случай еще выждала минут пять.
Сама не знаю, почему меня так тянуло еще раз посмотреть на новенькую. Обычная девчонка, ну подумаешь, сдуру из окна сиганула. Может, она и вообще не прыгала, а просто нечаянно навернулась.
Успокаивая совесть тем, что Наташа ведь просила за больными приглядывать, я выскользнула из ординаторской. Заглянула сперва в мужскую палату, к дедушке – повторнику. Старик спал, и я, уже с успокоенной совестью, открыла соседнюю дверь. И сразу поняла – что-то изменилось.
В палате стоял неуловимый запах тревоги, так бывает, когда рано утром опаздываешь на поезд, а автобус где-то застрял, и такси нигде не видно. Потом до меня дошло, что больше не слышно неровного дыхания больной. Неужели померла?!
Сердце провалилось в пятки – надо скорей бежать за Наташей, а ноги как приросли к полу.
С перепугу я чуть было сама не брякнулась на пол, и в тот же момент сообразила, что больная просто укуталась с головой одеялом. Только хохолок черных волос снаружи торчит.
– Фу! Значит, живая – а то как бы сама закуталась.
Стараясь не шлепать тапками, я подкралась поближе.
Ну конечно. Дышит она, вон одеяло немного приподнимается. Наверное, у нее теперь боязнь открытого пространства, как ее, агорафобия. Еще бы, после полета с шестого – то этажа. И как можно на такое решится, ужас просто. Наташа говорит, что девушка нормальная, не обколотая. Наверное, действительно из-за любви.
Я высоты боюсь, и никогда бы не выбрала такой ужасный способ, уж лучше под машину броситься. Как Анна Каренина. Правда Каренина предпочла паровоз, но это просто потому, что автомобилей в ее эпоху не было. Не под пролетку же кидаться. Кстати, меня однажды именно телегой чуть было не задавило – и ничего, даже испугаться толком не успела.
Я тогда просто хотела угостить лошадь сухариком, ну и выскочила на дорогу прямо ей под копыта. Несчастная белая лошадь шарахнулась в оглоблях, бедняжке совсем не хотелось никого давить, а бабка-возница обозвала меня отчаянной.
На самом деле отчаянной я сроду не была, просто для меня лошадь, даже во что-то там запряженная – никакое не транспортное средство, а добрый большой зверь с бархатными губами. И бояться, что он тебя задавит… это абсурдно!
Внезапно я поняла, что за мной наблюдают. В щелку одеяла сверкнул круглый испуганный глаз.
На всякий случай пригладила волосы – может, мой встрепанный вид пугает больную?
Волосы у меня густые и непослушные, никакая укладка их не берет, и я давно махнула рукой на свою голову. Иногда даже забываю по утрам провести по волосам расческой.
– Ты кто?
Вопрос прозвучал, как щелчок затвора, я аж подпрыгнула.
– Ну…я Серафима. Симка. В соседнем отделении лежу. Медсестра попросила за тобой приглядеть, вот я и заглянула. Тебе что-нибудь нужно? Может, попить принести?
– Кто тебя подослал?
– В смысле? Я ж говорю, медсестра.
– Ты врешь! – Одеяло отлетело в сторону, больная рывком привстала в постели. Волосы дыбом, как у солиста любимой группы Нинки Крупиной «Tokio Hotel», как, бишь, его зовут? Билл Какой-то там…Вспомнила – Каулитц!