Жители огромной части мира вновь начинают чувствовать неуверенность из-за растущего уровня неравенства и экономической дестабилизации. Всепроникающее ощущение того, что найти свое место в мире или двигаться вперед становится все труднее, потрясает основы многих сообществ.
Инновации несут в себе и новые возможности, и новые опасности. Те же самые инструменты, которые способствуют беспрецедентным достижениям в области экономического и социального благосостояния, также облегчают задачу хакеру, который вознамерился украсть ваши персональные данные или взломать ваш банковский счет. Компьютеры, способные принципиально ускорить анализ различных правовых документов, могут критично уменьшить количество рабочих мест для квалифицированных юристов. Социальные сети могут создавать небывалые возможности для зарождения новых связей – но могут и стимулировать развитие новых форм тяжелых социальных неврозов. Цифровые транзакции облегчают процесс торговли – но они же открывают все новые и новые возможности для интернет-мошенников.
Будучи студентом колледжа на заре интернет-революции, я не имел ни малейшего понятия о будущем. Жаль, что в те годы у меня не оказалось под рукой книги вроде этой – книги, автор которой попытался бы популярно объяснить мне, что же будет дальше. Конечно, никто не всеведущ, но с годами мне повезло получить некоторое представление о том, что может скрываться за новым поворотом.
Эта книга – об экономике будущего. Она написана для всех, кто хочет знать, как захлестывающая нас волна инноваций повлияет на наши страны, наше общество – и на нас самих.
Детство в эпоху старой экономики
Для того чтобы понять, куда в будущем двинется глобализация, неплохо бы знать, как она начиналась. Свои детские годы я провел в Чарлстоне, штат Западная Виргиния. Этот город может служить просто образцовой моделью того, как в течение нескольких столетий мощно рос промышленный потенциал Америки – начиная как раз с тех самых закопченных виргинских угольных шахт, которые обеспечивали этот рост. Западная Виргиния поднялась на угле примерно так же, как Питтсбург вырос на стали, а Детройт – на автомобильной промышленности. И в самом деле, именно тесные связи с промышленным Севером со временем привели штат к отделению от более аграрного Юга, когда началась американская Гражданская война.
Западная Виргиния повторила судьбу других горнорудных центров Старого Света, вокруг которых возникли первые производственные базы промышленной революции. В Соединенном Королевстве такими базами стали Манчестер и Лидс, причем капитал для производства предоставили банкиры Лондона, а уголь привозили из Уэльса. В Германии производственным регионом стала Рурская область в долине Рейна. Уголь сюда везли из Восточной Германии и Польши.
Сегодня в фабрику мира превратились прибрежные регионы Китая, особенно районы вокруг Шэньчжэня и Шанхая. Уголь сюда поступает из западных областей Китая и Австралии. Аналогичным образом горнодобывающие районы на северо-востоке Индии, турецкая Анатолия и бразильская Санта-Катарина снабжают индустриальные базы собственных развивающихся экономик, а также других стран мира. В каждом из этих регионов добыча полезных ископаемых служит опорой для расширения экономических связей и возможностей – по крайней мере на какое-то время.
Опираясь на угольную лихорадку Западной Виргинии, здесь также развились смежные отрасли промышленности, которые закрепили за штатом роль поставщика сырья – и это же в конечном счете стало предвестником его упадка. В начале ХХ века Чарлстон пережил еще один бум, на этот раз химический. В 1920 году компания Union Carbide Corporation построила в Западной Виргинии первый в мире нефтехимический завод.
После вступления Америки во Вторую мировую войну потребовались огромные количества синтетического каучука. Union Carbide, которая к тому времени стала самым крупным работодателем в Западной Виргинии и одной из десяти ведущих химических компаний мира, вошла в период роста, который продолжался еще много лет после войны. C 1946 по 1982 год доходы корпорации увеличились с примерно 415 миллионов долларов до более чем 10 миллиардов. В это время на предприятиях компании по всему миру было занято целых 80 тысяч человек – и около 12 тысяч из них работали в Западной Виргинии. И по мере того как росла компания, рос и процветал Чарлстон. К 1960 году его население увеличилось до 86 тысяч жителей – с довоенных 68 тысяч.
Немалая часть моих одноклассников были детьми инженеров-химиков, работавших в компании. Их семьи часто были наиболее мобильными и космополитичными – они приезжали в город из лучших университетов страны и даже других стран. И в течение более чем 100 лет старая промышленная специализация Западной Виргинии: уголь, химикаты и пластмассы – сулила стабильный доход и обеспечивала надежную карьеру.
Наша семья обосновалась в Западной Виргинии, когда мой дед, Рэй Де Пауло, переехал туда из района угольных месторождений Колорадо во время Великой депрессии. Его среднюю школу закрыли из-за нехватки средств, поэтому аттестаты об окончании просто раздали всем старшеклассникам, включая моего тогда 13-летнего деда. К счастью для него, в те времена еще можно было заработать на жизнь, имея только бумажку об окончании средней школы.
Оказавшись в Западной Виргинии, мой дед стал тем, что мы нынче называем красивым словом «предприниматель». Он ходил от двери к двери, продавая телефонные аппараты (в ту пору люди только начинали ставить у себя дома телефоны). Он владел авторемонтной мастерской, управлял полем для гольфа, у него был ресторан, пекарня, парковка, а также клининговый бизнес – и большей частью этих своих предприятий он руководил из стеклянного «аквариума» вроде тех, в каких сидят управляющие свалками подержанных автомобилей.
Мой дед рано осознал одно из любопытных противоречий глобализации: общедоступная информация – это не только новые возможности, это еще и конкуренция, а она может пошатнуть почву у вас под ногами, и в конечном счете вы потеряете свое место в мире. Во времена моего деда Западная Виргиния, как и многие другие промышленные центры Америки, только начинала реализовывать выгоды своего положения. Но незаметные на первый взгляд минусы и риски этого процветания уже попали в поле зрения новых конкурентов, новых рынков и… новых машин.
Я очень хорошо помню, что примерно на полпути между Чарлстоном и адвокатской конторой моего отца лежал городок под названием Найтро. И каждый раз, проезжая этот самый Найтро, мы с братом и сестрой начинали хныкать и ерзать на сиденье из-за отвратительного зловония, исходившего от химических заводов.
Наша мама крепко держала руль, старалась дышать как ни в чем не бывало и каждый раз приговаривала: «Это запах денег». Этот ужасный запах означал для нее только одно: производство на подъеме, на нем занято множество рабочих, и часть из них, несомненно, являются потенциальными клиентами ее мужа и нашего отца.
Во времена старой экономики деньги пахли так же ужасно не только в Найтро, но и, например, в Гэри, штат Индиана, в Ньюарке, штат Нью-Джерси, и Батон-Руже, штат Луизиана. Сегодня тот же самый запах окутывает промышленные объекты в Китае, Индии и Мексике, хотя его до сих пор можно ощутить и в некоторых старых промышленных центрах Америки.
Долину реки Канавха, которая протекает через Чарлстон, когда-то называли Химической долиной. В течение почти целого столетия здесь была сосредоточена самая высокая концентрация химических производств в США: Union Carbide, DuPont, Monsanto, Food & Machinery Corporation (FMC) и многие-многие другие.
По ночам расстилавшаяся внизу долина казалась декорацией из футуристического фильма: громоздящиеся стальные конструкции заводов, усыпанные крохотными точками огоньков. Полностью затянутое дымом ночное небо мерцало оранжевым заревом, и вся эта картина зловеще отражалась в реке – реке, в которой, разумеется, не водилось ни единой рыбешки или какой другой живности. В детстве я как-то не задумывался, почему это так.
Город Найтро, расположенный в 14 милях вниз по реке от Чарлстона, получил название в честь нитроцеллюлозы, важного сырья для получения мощного взрывчатого вещества пироксилина. То есть это в самом прямом смысле был Город Большого Бума! Найтро построили, когда Америка наращивала военную мощь в канун Первой мировой и выяснилось, что армии Соединенных Штатов остро не хватает взрывчатых веществ. Правительство США инвестировало больше 70 миллионов долларов в строительство объекта, который получил название «Завод взрывчатки C», и соответствующей городской инфраструктуры. Война закончилась в ноябре 1918 года, сразу после того как была выпущена первая партия взрывчатки.
Но это была не последняя битва Найтро. В 1960-е годы один из местных химических заводов, в то время принадлежавший компании Monsanto, разработал гербицид «Агент Оранж», который американские летчики распыляли над джунглями Вьетнама. Этот дефолиант вызывал массовое опадение листвы в тропических зарослях, что, в свою очередь, лишало убежищ вьетнамских партизан. Однако побочные эффекты сказались на здоровье более миллиона вьетнамцев и 100 тысяч американских солдат, а также стали причиной врожденных дефектов у более чем 100 тысяч детей.
Это был скверный бизнес, но на тот конкретный момент в том конкретном регионе моя мать была права: вонь заводов Найтро была запахом денег. Огромного количества денег. Однако затем денежный поток стал иссякать. И в конечном счете те же самые отрасли промышленности, благодаря которым возник Чарлстон и расцвела Западная Виргиния, привели их к упадку.
Что касается угледобычи, то в процессе механизации один оператор шахтерского комбайна лишил работы сотни углекопов. В химической промышленности глобализация означала, что капитаны бизнеса теперь могли строить заводы в тех странах и регионах, где экологическое законодательство было более мягким, а рабочая сила – более дешевой. И химические заводы ушли в Индию и Мексику.
Самым разумным решением для многих жителей Чарлстона стал переезд. С 1960 по 1990 год город потерял 40 % населения. К 1988-му уровень безработицы в Западной Виргинии почти вдвое превышал средний национальный показатель. Детей инженеров в моей школе оставалось все меньше – их родители постепенно уезжали из штата или даже из страны.
Чарлстон и Западная Виргиния разделили судьбу множества городов и государств по всему миру, пострадавших от глобализации и постиндустриального упадка на рынке труда. Эти регионы, словно наручниками прикованные к своим сырьевым и промышленным отраслям, в течение многих лет процветали в условиях стабильного экономического роста. Но как только бум закончился, по ним ударила стремительная утечка капитала и населения. Заводы, которые когда-то служили драйверами финансового развития, сегодня просто портят городской пейзаж своими дремлющими стальными силуэтами. Сталелитейные заводы Питтсбурга закрыты. Автомобильная промышленность Детройта столкнулась с конкуренцией со стороны Токио и Сеула, и в результате численность местного населения сократилась с 1,8 миллиона до 700 тысяч.
Но пострадали не только американские города. Английский Манчестер, первый промышленный город в мире, потерял в 1970-е годы 50 тысяч рабочих мест. Угледобывающая промышленность Южного Уэльса пришла в упадок, последнее предприятие закрылось в 2008 году. Конкуренция разорила портовый город Марсель, заставив его население поредеть на 150 тысяч человек.
И к тому времени, как я поступил в колледж, единственным химикатом, произведенным в Западной Виргинии и гарантировавшим надежное рабочее место, был тот самый ярко-синий очиститель, который наша команда неудачников разливала по загаженному полу Чарлстонского концертного зала.
Лицевая сторона глобализации
Но в то время как Западная Виргиния переживала десятилетия экономического упадка, те же самые силы глобализации и трудовой миграции оказывали положительное влияние на другие регионы. В Индии и Китае, общее число жителей которых составляет сорок процентов населения планеты, перемены были разительными.
За 30 лет (с 1982 по 2012 год) число живущих за чертой бедности в Индии снизилось с 60 до 22 % населения. Ожидаемая продолжительность жизни взлетела с 49 лет до 66-ти. Во времена моего детства слово «Индия» ассоциировалось исключительно с матерью Терезой и вечным голодом. Сегодня страна – это прежде всего технологии, глобальная сфера услуг и быстро растущий средний класс.
В Китае изменения были еще более потрясающими: уровень бедности за тот же период рухнул с 84 до 13 %, из нищеты выбрались около 600 миллионов китайцев. Экономика страны выросла в 25 раз по сравнению с показателями 30-летней давности, став второй по величине в мире после Соединенных Штатов.
То, что было скверно для индустриальной Америки и Европы, оказалось просто прекрасным для Индии, Китая и большей части остального мира. Потрясая основы образа жизни многих резидентов промышленных городов и государств Запада, глобализация и инновации содействовали экономическому росту развивающихся стран. Помимо этих последних, в выигрыше оказались и те предприниматели и государства по всему миру, которые воспользовались преимуществами волны технологических инноваций. Нашими самыми ценными товарами вместо соли и сахара, химикатов и топлива стали данные и услуги. Регионы, которые обеспечивают ими мир, сегодня находятся на вершине экономической пирамиды информации. В Кремниевой долине, лежащей в 250 милях от Чарлстона, было создано несколько триллионов долларов богатства, не говоря уже о том, что произведенная там продукция коренным образом изменила жизнь каждого читателя этой книги.
Отрасли будущего
Я знаю, какую книгу хотели бы прочитать родители или бабушки и дедушки в 1960-е годы. В этой книге рассказывалось бы о том, чтó сделает с миром глобализация. Книга, которую мне хотелось бы прочесть больше 20 лет назад, когда я оканчивал колледж, рассказывала бы, что с нами сделает интернет и наступление цифровой эпохи. А книга, которую вы держите в руках, рассматривает постиндустриальные отрасли, которые станут драйверами экономических и социальных перемен в ближайшие 20 лет. Каждая из ее глав фокусируется на одной из ключевых отраслей будущего – робототехнике, передовых науках о жизни, программировании денег, кибербезопасности и «больших данных», а также на геополитических, культурных и поколенческих условиях, на фоне которых все эти отрасли возникают. Я выбрал именно эти отрасли не только потому, что они уже играют важную роль сами по себе, но также из-за их симбиотической природы и потому, что в них можно увидеть отражение более глобальных тенденций.
В главах «А вот и роботы!» и «Будущее человеческого механизма» – это главы 1 и 2 – рассматриваются новейшие достижения в области робототехники и наук о жизни. Они кардинально изменят то, как мы работаем, да и весь наш образ жизни и окажут огромное – хотя и неравномерное – воздействие на все стороны нашего существования. По мере того как роботы начнут все чаще трудиться рядом с нами, в мировой экономике произойдет революция, вдохновленная искусственным интеллектом и машинным обучением, которая может оказаться столь же судьбоносной для рынка рабочей силы, как в свое время сельскохозяйственная, промышленная и цифровая революции. В то же время потрясающие достижения в области биологии подарят людям более здоровую и продолжительную жизнь лучшего качества, чем когда-либо прежде, – и опять же не всем, а тем, кто сможет себе это позволить. Экономические выгоды робототехники и наук о жизни будут точно так же неравномерно распределены между людьми, как это происходит с инновациями: кто-то вырвется вперед, а кто-то может еще сильнее отстать. В ответ на эту угрозу «нового неравенства» нашему обществу предстоит разработать новые способы адаптации.