Сыну своему Роману Владимир Михайлович дал прекрасное образование в одном из лучших учебных заведений мира. И когда бывший белоэмигрант умер, компания перешла в надежные руки.
В силу того, что остров находился вне территорий, куда распространялись стратегические интересы воюющих держав, остров избежал оккупации во время второй мировой войны. Островитяне благополучно отсиделись на своем острове, а после войны стали осваивать болотистые равнины, строя дренажи, плотины и другие гидротехнические сооружения. Население росло быстрыми темпами, строились новые города и поселки, осваивались месторождения полезных ископаемых.
Образованный и деятельный Роман Павловский продолжил дело отца и в последующие десятилетия морской порт Надежды обрел статус международного. Роман Владимирович очень любил свою жену Анну, которую привез из Англии, именно там он и учился. Она была хорошей помощницей в делах, бесценной советчицей, единственным человеком, позволявшим себе критически анализировать его действия. Анну долго преследовали выкидыши, а когда она доносила ребенка, то умерла при родах, произведя на свет девочку, которую безутешный отец назвал Надеждой.
Надежда росла без материнской ласки, в суровой обстановке. Роман Владимирович не отстранился от ее воспитания, но когда та подросла, отправил учиться в тот же университет, который сам когда-то закончил; оттуда она, по примеру своего отца, привезла жениха – Тома Вильсона, выпускника медицинского колледжа, и вышла за него замуж. Тогда Роман Владимирович устроил зятя в секретную лабораторию медицинских исследований при министерстве внутренних дел, который в то время возглавлял профессор Демидов, близкий друг, сын одного из соратников Владимира Павловского. Том Вильсон проработал там вплоть до громкого скандала, разразившегося после ликвидации одного из лидеров политической оппозиции. Лаборатория была закрыта по требованию общественности, профессор Демидов вышел в отставку и занялся частной практикой, а Том, по настоянию своей жены Надежды Романовны был принят в штат компании на должность начальника безопасности. Роман Владимирович недолюбливал зятя, в общем-то, без видимой причины, но ему пришлось удовлетворить требование дочери, которая к тому времени стала главным менеджером компании «Надеждинский международный морской порт».
новь созданным парламенту и кабинету министров Роман Владимирович всю жизнь помнил об оставшейся в России матери, которую отец, умирая, завещал найти. Роман Владимирович посылал в СССР надежного человека с заданием найти мать, сестру или брата – он знал от отца, что мать была беременной, когда они покидали Россию. Вначале поиски не увенчались успехом. Когда в Страну Советов пришла перестройка, и открылся доступ во многие архивы, Роман Владимирович отправил на прародину некоего Бестужева Анатолия Васильевича, на поиски матери и возможных братьев и сестер. Теперь поиски начали давать обнадеживающие результаты. Бестужев выяснил, что у Романа Павловского был брат, и что мать его умерла в блокадном Ленинграде во время второй мировой войны.
Роман Владимирович не жалел денег на поиски брата. Он пообещал в награду целое состояние, если Бестужев разыщет брата или его детей. После получения этого сообщения Бестужев утроил усилия, проводя дни напролет во всевозможных архивах, не жалея денег на подкуп тамошних сотрудников.
Стремительно пролетели годы, нескончаемый вроде бы век истек; Роман Владимирович почти не вмешивался в дела своей компании, положившись на дочь и зятя. Правда, он все еще держал контрольный пакет акций компании в своих старческих, но еще цепких руках и время от времени требовал у дочери отчета. Бывало, что устраивал разнос и учил, как нужно вести дела.
Роман Владимирович постарел; он был еще довольно крепок, но движения его стали замедленными; он иногда долго сидел неподвижно, уставившись в пространство и это могло произойти на заседании совета директоров или на собрании акционеров и солидные киты бизнеса молчали, ожидая с почтением, когда же старик придет в себя. В такие минуты у Надежды Романовны хищно суживались глаза, и какой-нибудь наблюдательный акционер понимал, что переживает в эти мгновения дочь хозяина компании. Поэтому в офисах не стихали разговоры о ненависти дочери к своему престарелому родителю, не спешившему полностью передать бразды правления компанией в руки дочери. Так и жили они, пока Павловский не захворал. Врачи с переменным успехом лечили его, но общее состояние старика постепенно ухудшалось. Тогда его обследовал профессор Демидов, который после тщательного анализа поставил ошеломляющий диагноз.
5
Бекхан, Заманжол и Владимир приехали в небольшое кафе, которое они меж собой называли «Деревяшкой», оттого, что располагалось оно в бревенчатом одноэтажном здании. Здесь устраивали они свои мальчишники, а с женами они собирались очень редко и гуляли обычно у кого-нибудь дома.
В этот раз поводом для посиделок стало увольнение Бекхана. Домашние его еще не знали о случившемся; у Бекхана возникла потребность поделиться невеселой новостью с друзьями, ощутить их поддержку перед нелегким объяснением с женой.
Друзья не подозревали, что это их последняя встреча, что очень скоро пути их разойдутся, что каждого ожидают события, которые потребуют от них напряжения всех физических и духовных сил. Но, пока они ни о чем не догадываются, и, считая, что это очередная их встреча, непринужденно беседуют, попивая, – кто водку, кто пиво, а кто просто минералку.
– Что за праздник сегодня? – спросил Владимир, взяв в руку рюмку с водкой и приготовившись произнести тост.
– Никакого праздника нет, даже наоборот, – ответил ему Бекхан, грустно улыбнувшись, – Просто я решил обмыть расчетные.
– Ты что, уволился?
– Уволили, – вздохнул Бекхан, – Потребовал, чтобы вовремя давали обедать, а они: «Дисциплину нарушил!» Порядочные скоты наши начальники!
– Ясно, – произнес Владимир замену своему несостоявшемуся тосту и залпом опорожнил рюмку. Потом, не закусывая, закурил. К нему присоединился Бекхан.
– Что теперь собираешься делать? – спросил Заманжол.
– Не знаю, – Бекхан не спеша выпустил дым через нос, – Куда ни сунься, везде одно и то же. К рабочему относятся, как к рабочей скотине. И это демократия?
– Но и при Советах мы пахали, как волы, – заметил Владимир.
– Да, но тогда можно было пожаловаться. А сейчас куда мне пойти, кому жаловаться?
– Как куда! Обратись в суд, – посоветовал Заманжол.
– Скажешь тоже! У меня нет ни денег, ни времени ходить по судам. А у них – штатный адвокат, денег хватает. Так кто выиграет дело?
– Но у тебя же есть договор на руках! Там должен быть пункт о том, что ты имеешь право на обеденный перерыв. Разве не так? – не сдавался Заманжол.
– Так-то он так. Вот только в том договоре не указано конкретное время обеда. Вопрос в том, когда они предоставляют этот перерыв.
– Во всем виноваты мы сами, – назидательно произнес Заманжол, – Куда ты смотрел, когда подписывал договор?
– Вот заладил: договор, договор! – Бекхан сердито двинул рукой, и от зажатой меж пальцев сигареты посыпался пепел, – Мог я ломаться, когда устраивался на работу и выдвигать требования? Они вообще не взяли бы. Что бы я им сделал? Хотят – берут, хотят – не берут…
– Нет, так нельзя! – воскликнул Владимир, опрокинув в рот следующую рюмку водки, – Нужно поднимать рабочих, устраивать забастовки, организовать профсоюзы! Раз наступил капитализм, нужно перенимать методы борьбы рабочих капстран.
– Организуешь тут с нашими, ё… – Бекхан выругался, – Я спорю с начальником участка и с мастером, а ребята наши, рабочие, развесили уши, стоят, выжидают, чья возьмет. А как только пригрозили увольнением, совсем перепугались.
Бекхан докурил сигарету и размазал окурок в пепельнице. Друзья молча ждали, думая, что он не закончил.
– Да и понять их несложно, – продолжал Бекхан, – сколько каждый из них проваландался без работы? Нет, с нашими людьми каши не заваришь. На западе совсем по-другому. Там и капиталисты цивилизованные, не то, что у нас. Наши готовы убить рабочего, чем выполнить его требования.
– Цивилизованные… – усмехнулся Заманжол, – Не знаю, какие они там, но и они эксплуатируют людей нещадно. Наш физик, Лео Шенберг, ездил в Германию к брату, так за время пребывания там не смог толком поговорить с ним. Говорит: брат уезжает на работу в пять утра, а возвращается к девяти вечера в таком состоянии, что засыпает, не ужиная.
– Что за работа начинается в пять утра и продо? Наврал твой физик, – насмешливо возразил Владимир.
– Не наврал! – Заманжол вспыхнул, но тут же взяв себя в руки, спокойно разъяснил, – Работа начинается в восемь, но добираться до нее три часа, ну и обратно. А работают там так, как нам и не снилось. За пятиминутное опоздание или непредусмотренный договором перекур увольняют без разговора. У них тоже безработица – не забывай!
– И я бы так работал, лишь бы платили, как им. Чтобы порядок на производстве был и условия труда соответствующие, – сказал Бекхан.
– Значит, нужно добиться, чтобы и у нас такие порядки установить, – заявил Владимир уверенно.
– А как? – Бекхан повернулся к нему всем корпусом, – Ты сам многого добился? Работу не можешь найти. А почему? Не знаешь? Да потому, что хозяева предприятий предупреждают друг друга о таких бузотерах, как ты. Существуют черные списки, в которые ты занесен, ну и меня теперь занесут. Когда я захочу устроиться куда-нибудь, там сверятся, нет ли меня в тех списках, благонадежен ли я. Так как нам организовать рабочих?
Владимир озабоченно почесал затылок.
– Вот черти! – воскликнул он, – Я подозревал, что там, куда я ходил устраиваться, знали обо мне. Спросят фамилию, скажут: «Подождите» или «Придите после», а придешь после, отказывают. Нет, нужно организовать какой-нибудь кружок, вроде кружка марксистов, с которого и Ленин когда-то начинал…
– Мужики! Куда ваши разговоры заведут? – забеспокоился Заманжол, – Володя, ты затеваешь что-то нехорошее. Хочешь, чтобы нас посадили?
– Ну, эт-ты загнул! – хохотнул Бекхан, – Сейчас не сталинские времена. Просто из этой затеи ничего не выйдет. Никто в такой кружок не пойдет.
– Почему? – упрямился Владимир, – Не мы одни страдаем от произвола. Нужно только начать, потом к нам примкнут тысячи, – он секунду подумал, затем поправился, – миллионы! Организуем сначала кружки, а там и партию рабочих соорудим. Возьмем предприятия под контроль, заставим правительство создать рабочие места, чтобы не было безработицы. Далее – выдвинем своего кандидата в президенты. Народ его обязательно изберет. Выберемся и в парламент, а тогда сможем изменить законы, – тогда никакая сволочь не посмеет обращаться с рабочими, как со скотиной.
Выдав это, Владимир оглядел друзей. Заманжол не знал, принимать его слова всерьез, или это такая шутка. Бекхан же хлопнул Владимира по плечу и захохотал, да так оглушительно, что остальные посетители стали оглядываться на них.
– Ха-ха-ха… – давился смехом Бекхан, – Вот это да! Президента! Парламент! Ха-ха-ха…
Насмеявшись, он спросил, утирая выступившие слезы:
– Не метишь ли ты сам в президенты?
На что Владимир ответил без тени сомнения:
– Почему нет? У меня четкая программа переустройства всего общества. Я…
Бекхан перебил его.
– Брось! Это несерьезно. Да и народ наш сейчас инертный, – разуверился во всем. Все знают, что даже у Ленина ничего не вышло, чего уж говорить о тебе.
– Почему это у Ленина не вышло! – горячо возразил Владимир, – Он революцию совершил, власть рабочим дал…
– Что ты городишь, Володь! – вступил в спор Заманжол, – Ты же отлично знаешь, что власть тогда захватила кучка авантюристов, которая демагогически вещала от имени рабочих, но которой не было никакого до них дела.
– Неправда! Ленин установил диктатуру пролетариата. Такая диктатура сейчас была бы очень кстати. Это Сталин извратил все, что было задумано Лениным, узурпировал власть, принадлежавшую рабочим. А если бы он продолжал дело Ленина…
– Сталин-то как раз и следовал учению Ленина и он таки установил диктатуру! – перебил Заманжол.
Бекхан поднял руки.
– Все-все! Прекратим этот бесполезный спор, – призвал он, – Давайте поменяем тему.
И обратился к Заманжолу:
– Как дела в школе? Надеюсь, хоть у тебя все в норме?
Заманжол слабо махнул рукой и пробормотал:
– Да так… все по-прежнему.
Владимир не мог успокоиться. Он насмешливо поинтересовался:
– Все воюешь со своей Захаровной?
Заманжол стрельнул в него глазами, но промолчал. Владимир продолжал:
– И в школах у нас нет порядка. Вот откуда все наши беды берут начало. В первую очередь нужно привести в порядок систему образования, чтобы правильно воспитывать людей. Тогда эти люди смогут построить в стране справедливое общество.
– Ну и как, по-твоему, нужно правильно воспитывать людей? – не выдержал Заманжол и снова ввязался в спор, – Послушать тебя, так ты во всем разбираешься. Но нужно же иметь специальное образование, чтобы судить о чем-либо. Ты сам только что сказал, что порядок в стране установят люди с соответствующим образованием. У тебя техническое образование, а ты рассуждаешь о политике, политэкономии, педагогике. Да, практически обо всем, что б мы ни затронули в разговоре.
– Не забывай Заман, я прошел жизненную школу, – парировал этот выпад Владимир, – А это целые университеты, как сказал Горький.
– Короче, нахватался всего понемногу, – пренебрежительно отмахнулся Заманжол. Затем добавил:
– А твоя программа – чистая утопия!
Владимир рассердился.
– Чего заладили: утопия, утопист?! – обиженно вскричал он, – Теперь и ты! Ты мне друг, или кто?
Бекхан вновь остановил спорящих.
– Поразительно! – смеясь, воскликнул он, – Какую бы тему ни обсуждать, мы найдем о чем поспорить.
Затем произнес командным голосом:
– Все! Хорош! Давайте, допивайте, – и по домам.
Когда сели в машину, Бекхан поинтересовался, полуобернувшись назад:
– Ты помирился с Таней? Алена, поди, скучает по тебе?
Владимир ответил не сразу. Он добил сигарету, потом выбросил окурок, приспустив окошко.
– Татьяна подыскала для Алены другого папу, – невесело пошутил он.
Установилось тягостное молчание. Бекхан откинулся на спинку сиденья и вздохнул.
– Да-а. Как бы и Майра не собрала мне чемодан.
– Типун тебе на язык! – встревожено воскликнул Заманжол, – Не доводи дела до скандала. Может, пока не стоит говорить ей? Хотя бы пока не подыщешь другую работу.
– А зачем? Говори, как есть, – подал голос Владимир и заверил, – А прогонит – поселишься у меня. В тесноте – да не в обиде!
– Да нет, спасибо, – отказался Бекхан, – Я уж лучше у себя… как-нибудь.
Когда Владимир сошел возле своей общаги, Заманжол сказал, покачав головой:
– Ну же чертяка! Несет околесицу. И ведь сам понимает, что чушь, а упрямится, спорит…
– Что? – Бекхан думал о скором уже объяснении с женой.
– Да Володя, говорю, – порет ерунду, о партии, парламенте…
– Но что ему остается? Ему не позавидуешь. Татьяна лишила его последней надежды. А с другой стороны – кому сейчас легко? И у тебя не все гладко, а уж что касается меня…
– Мы-то с тобой живем с женами, со своими семьями.
– Пока. Чувствую, если что-нибудь не придумаю, то точно окажусь у Володи в общаге. Вот еду и не знаю, как скажу Майре, что вылетел с работы. Ты же знаешь ее – без истерики не обойдется.
– Ты ей скажи, пусть не переживает. Я поговорю с нашим завхозом, может, возьмет тебя в котельную. Он набирает новых кочегаров, – прошлогодние-то все спились.