Итак, идеальным свойством обладает не только материя языкового знака в виде цепочки фонем, но и сам материальный предмет внешнего мира в виде понятия. То же самое обязательно и в обратном направлении: от идеального в предмете к идеальному в знаке, обозначающему этот предмет. Между языковым знаком и внешним предметом, повторяю, существует четыре функциональных отношения: материя знака (1) – » переходит в её идеальный образ (фонемы) (2), – » они переходят в идеальный образ внешнего предмета (понятие) (3), – » которое по ассоциации связано условной связью с материальным объектом (4). Идеальное в знаке (фонемы) и идеальное в предмете (понятие) – одно и то же идеальное. Но в знаке оно отражает условно выбранную материю знака, а в реальном предмете оно отражает условно выбранное имя внешнего предмета, которое есть тот же знак.
Поэтому мы можем здесь раскрыть сущность старой байки «марксистского языкознания», основной марксистский постулат которого гласит, что «язык неразрывно связан с мышлением», «слова отражают то, что они обозначают», «между логическими понятиями с самими материальными объектами существует неразрывная и органическая связь», «название вещи отражает сущность самой вещи». Однако связь эта – не необходимая, не безусловная, не органическая, а абсолютно произвольная и абсолютно условная и немотивированная.
Легко обнаружить, почему все мы так уверенно и совершенно ошибочно объясняем связь между материей знака и реальным предметом как связь непосредственную, прямую, органическую, без всяких промежуточных звеньев. Как совместить, связать физическую субстанцию знака (звук, букву) (1) с физической субстанцией реального предмета (4)? Они лишь по названию одинаковы, но совершенно различны по своей физической субстанции и, следовательно, по своей сущности и функции в знаке? Идеальное в обоих случаях – одно и то же. Но ведь материально, вещественно это разные объекты, с одной стороны, это звуки, буквы лошадь, с другой стороны – реальное животное лошадь. Этот парадокс поставил марксистское языкознание в тупик, из которого они так и не вышли, полагая, что слова отражают сущность вещей и язык, следовательно, есть орган мышления и познания.
Если идеальные образы (2) и (3) знака лошадь и предмета лошадь совпадают, то должны совпадать и реальные звуки, буквы с реальным названием животного. Если идеальное в (2) и (3) совпадает, то это значит, что идеальное от названия, т.е. знака лошадь и от названия реальной лошади – одно и то же. Да, идеальное и там, и тут – одно и то же, но материальное в них – различно. И совпадают они лишь потому, что и знак, и предмет имеют одно и то же название. Совпадают только потому, что знаки – условны, не отражают сущности реальных предметов, любой предмет может быть обозначен любым условным словом, хотя некоторые лингвисты уверены в том, что язык отражает мир. Ведь в процессе познания и коммуникации устанавливается ассоциативная связь прежде всего именно между условным знаком и выраженным этим знаком предметом, т.е. между двумя физическими, совершенно разными субстанциями. Это как бы видимая часть айсберга и в силу этого прямая и непосредственная связь между ними, как кажется, не только возможна, но и единственная. Однако существующая между ними связь не прямая, а косвенная, условная, по договору, устанавливаемая в мозгу, путём абстракции, на основе их психической взаимной ассоциации. Это промежуточное, т.е. идеальное, логическое звено между знаком лошадь (2) и предметом лошадь (3) мы не видим и не слышим, и о нём даже не подозреваем, но оно есть, и оно записано в нейронных клетках. И оно есть главное, на чём держится язык. Ведь в процессе познания и коммуникации устанавливается связь именно между материей условного знака и материей предмета, т.е. чувственными образами выраженного этим знаком предметов. А абстрактное звено в механизме связи двух материй мы только подразумеваем, так же, как и, например, траекторию полета снаряда: её не видно, но она есть. Это идеальное промежуточное звено, эта «абстрактная траектория» и есть абстракция от знака лошадь (2) и реального предмета лошадь (3).
Знак только ё тогда знак, когда через него воспринимается и значение отражаемого предмета (абстрактная форма мысли) (3), и сам предмет (чувственная форма мысли) (4). Значение, т.е. идеальная форма мысли и сам предмет как объект чувственного восприятия, отражаются разными уровнями мышления, первое – абстрактным, второе – чувственным. Материя знака есть опора для данного значения. Ассоциация звука и значения настолько тесна и постоянна, что одно из них немедленно вызывает другое: но связь эта тем не менее произвольна в силу того, что языковой знак и реальный предмет – разные материи и у них нет ничего общего, ибо они связаны лишь условной, не необходимой для данного общества связью. Знак и ассоциированный с ним предмет связаны неразрывно в силу общественного договора для данного народа и в данное время.
Я подчёркиваю: знак представлен как материя в виде звуков и букв на бумаге и в звуковых волнах, а его идеальный образ – в мозгу. Реальный внешний предмет тоже имеет две стороны – это сам материальный предмет (дерево) как его чувственное восприятие человеком, и идеальный образ этого предмета как абстрактное мышление, в виде его понятия. Но этот идеальный образ предмета (растения дерево) является одновременно и знаком, и идеальным прообразом материи знака (слова дерево). Следовательно, материальный знак и предмет ассоциативно связаны друг с другом через их идеальные, абстрактные логические понятия, локализованные в мозгу.
Принципиальная схема взаимодействия четырёх уровней модели знака в реальной жизни может выглядеть так. Я еду в вагоне поезда, мимо проплывают луга. Я говорю спутнику: лошадь. Что происходит у меня в голове? Я вижу (4) предмет лошадь (это моё чувственное мышление) и знаю, что этот предмет называется (3) логическим понятием лошадь, т.е. перевожу чувственную форму мысли в абстрактную. Я нашёл этому животному нужный материальный знак русского языка, прочно усвоенному мною ещё с детства, как цепочку (2) фонем лошадь, которая моим мозгом через мои органы речи преобразована в (1) звуковой знак лошадь. Собеседник, услышав материю знака лошадь (1) понял, что это знакомая ему цепочка фонем, фонемный ряд лошадь (2), обозначающий знакомый ему предмет, имеющий название или логическое понятие лошадь (3) и представил её себе в своих воспоминаниях, не видя её, как (4) чувственный образ лошади, или увидел живую лошадь, пасущуюся на лугу (4). Совершающийся в моём мозгу переход от видимого мною предмета в его понятие (4) – » (3) – это переход чувственной формы мысли в абстрактную, а переход в мозгу собеседника – услышанного от меня понятия (3) – » (4) – это переход абстрактной мысли в чувственную.
Это позволяет нам установить границу между чувственным и абстрактным мышлением человека. Воспроизведение определённой последовательности всех четырёх уровней знака в сознании человека позволяет установить две цепочки в последовательности уровней в знаке, которые могут символизировать и чувственное и абстрактное мышление человека: цепочка уровней у говорящего 4 – » 3 – » 2 – » 1 начинается с чувственной формы мысли, а цепочка уровней от слушающего 1 – » 2 – » 3 – » 4 начинается с абстрактной формы мысли, т.е. первая цепочка – переход от чувственного мышления к абстрактному, вторая цепочка – переход от абстрактного мышления к чувственному.
Теория четырёхфункциональных языковых знаков оказалась своеобразной теорией, и именно первоосновой теории языка, где всё представлено как бы в чистом, идеализированном виде. Это объекты, которых, на самом деле, как будто бы и нет, но с их помощью описывается, изучается и на основе их и существует язык, они служат для представления реальных объектов в мозгу. Идеализированные объекты – это выделенные учёными из реальных вещей их закономерности в их чистом виде. Поэтому идеализированные объекты предстают перед нами как своеобразные модели – в данном случае четырёхфункциональная модель языкового знака, – которые отражают реально существующие закономерности и служат нам для познания сущности языка.
Идеальное от реального предмета находится в мозгу, оно произвольно, и в то же время жёстко связано с материей языка, оно не может ни возникнуть, ни существовать без материального знака. Имеет место отношение взаимообусловленности: идеальное в мозгу, рождённое до знака или вместе со знаком, обусловливает рождение языковых звуков вне мозга, а звуки материи обеспечивают вынос идеального за пределы мозга в виде его психических ассоциативных связей с внешними предметами. Для звуковой материи языка необходимы психологические ассоциации, значение, чтобы они вызывали всем известное значение, а оно как идеальное предполагает наличие мыслящего субъекта, который преобразует природную материю звука в абстрактные образы языка. Материя звука как знаковая материя языка существует вне сознания человека, но остаётся в мозгу как ассоциативное значение данного звука. Однако значение, понятие, идеальное не может быть отторгнуто от сознания, оно не существует вне субъекта, оно не переходит в материю знака, а остаётся в мозгу как ассоциативное, понятийное значение данного звука, остаётся навсегда, доколе это позволит долговременная память.
Значение как идеальное находится в сознании субъекта. Если бы не было средств для того, чтобы вывести его наружу, в интерсубъектную область, воплотиться в материи знаков, в природной материи звука или буквы, оно бы не только лишилось возможности развиваться, но и не могло бы возникнуть и существовать. Следовательно, значение не может находиться вне сознания субъекта. На самом деле значения – только в сознании человека как идеальные образы объектов материальной действительности. Человек преобразует идею в звук, а звук – в идею. Так совпадают противоположности, образуется их тождество, но только благодаря работе мозга. Мыслящий субъект явился тем «известным условием» (Ленин), при наличии которого явление превращается в свою противоположность – сущность: природная материя становится как бы неприродной, т.е. становится материей языка, а это значит – рождается в мозгу в виде своего идеального отпечатка.
Материальная форма языка изваяна материальной природой, конкретнее – живым мозгом и его органами речи, материя языка является микроскопическим отпечатком материального мира. И в то же время материальное языка невозможно вне идеального, находящегося в мозгу, иначе природная материя не становится языковой материей. Без идеального это уже будет не материальная форма языка, а обычная природная материя – свист ветра, гром молнии, скрип немазаной телеги. Звучащая и написанная речь есть посредствующее звено, через которое языковая материя превращается в мозгу – в идеальное, в значение. Но и значение, идеальное как функция мозга не может существовать вне акустического (графического) образа, именно идеального образа материи знака, которое порождено материей мозга. Акустический (графический) образ знака есть посредник, звено, через которое идеальное в мозгу (значение) связано с языковой материей и ассоциативно как бы «переходит» в знак, но всегда оставаясь только в мозгу. Значение, идеальное в мозгу превращает природную материю в звуковую, буквенную материю языка. Но звуковая, графическая материя языка продолжает существовать объективно (на плёнке и на бумаге), т.е. вне сознания человека. Идеальное существует только в мозгу, оно не переходит в материю языкового знака: звук, буква находятся вне сознания, но их идеальные образы, значения – в сознании.
Тогда возникает вопрос: как происходит слияние звук (материальное) и значение (идеальное) в единство? Ведь это подрывает статус их диалектической противоположности как единой сущности. Языковой знак как бы несёт в себе печать идеального, продукции мозга, т.е. звук содержит в себе идеальное как бы в виде «условных следов» его присутствия. Но эти кажущиеся «следы» и их «присутствие» вводят лингвистов в заблуждение: считается, что в самом слове содержится и материальное, и идеальное. Поэтому иллюзорное наличие и идеального, и материального в самом знаке вводит лингвистов в заблуждение, оправдывая рассмотрение языка как «средства обмена мыслями».
Если знак – только материя, значит это не более чем природная материя (природа всегда первична!), следовательно, природные объекты являются первичными по отношению к сознанию и в то же время независимы от него. Но язык – не голая звуковая материя. Если звук начинает употребляться для чего-то, он как бы теряет свою природную объективность. Звук соотносится с некоторым явлением, с которым у звука нет причинно-следственной связи. Эта связь устанавливается условно, человеком. Использование звука субъектом превращает звук из чисто природной материи в потребительский знак. Звуку придаётся новое качество – знаковость, сигнальность. Звук становится представителем не-звука и для субъекта превращается в знак. Так звук из области чистой природы попадает в область интеллекта. Происходит распредмечивание звука, и звук или буква поступают в интеллектуальную собственность людей на вечное пользование.
Значение как идеальное немыслимо вне и без своей чувственно выраженной материальной основы. Оно произвольно и в то же время жёстко связано с материей звука, ибо не может ни возникнуть, ни существовать без неё (если не учитывать «авербального мышления»). Следовательно, происхождение и функционирование значения как идеального обусловлено и работой нейронных клеток, и наличием материи звука. Таким образом, существует взаимозависимость идеального и материального: идеальное обусловливает наличие языковых звуков, а звуковая материя обеспечивает ассоциативную связь с идеальным, значением. Идеальное немыслимо не только вне своей материи мозга, но и вне материи языкового знака. Оно не возникает и не существует без звуков (букв), нет иных материальных средств, чтобы «собрать» отдельные мысли в единство, держать их и передавать поколениям. Но происхождение идеального – не в звуках, а в нейронах мозга. Следовательно, существует взаимозависимость идеального и материального только под эгидой и руководством мозга.
В языковом знаке нельзя разъять материальное и идеальное, которые суть и тождество, и различие. Языковой знак – сплошное противоречие: 1) эти два момента – материальное и идеальное – взаимоисключающие, 2) но языковой знак существует благодаря утрате им этих противоположностей как самостоятельных, благодаря их слиянию в тождество. Языковой знак становится как бы и не материальным, и не идеальным объектом. Эти два свойства знака означают постоянный переход одного в другое. Эта противоположность фиксируется лишь в теоретическом анализе, который, чтобы понять их механизм, искусственно расчленяет их. Ассоциативный отпечаток идеального в звуке знака (2), ассоциативный отпечаток идеального в названии реального предмета (3) есть те ассоциативные промежуточные звенья между материей знака и материей предмета, через которые осуществляется ассоциативная взаимокоординация между двумя физическими субстанциями – языковым знаком и реальным предметом. Гегель пишет: «Трудное и истинное заключается в том, чтобы показать, что то, что есть иное, есть то же самое, а то, что есть то же самое, есть иное, и именно в одном и том же отношении». Роль языковых знаков заключается не только в том, чтобы служить инструментом рождения мыслей, но и в том, чтобы быть посредником между реальным миром и мышлением, конкретнее – между идеализированными образами искусственной, произвольной материи и идеальными образами реальных предметов внешнего мира.