Халел. (направляется в соседнюю комнату, знаком подозвав помощника) Идите, открывайте. Мы спрячемся за этой дверью. (видя, что имам направляется к двери с пистолетом в руках, жестами показывает, чтобы он спрятал оружие)
Аскар. А! (сует оружие за пазуху, потом открывает дверь – на пороге стоит Иван)
Иван. (печально) Ассаламу алейкум.
Аскар. Уа алейкум ассалам. (наступает пауза, во время которой имам растерянно смотрит на Ивана. Но потом он спохватывается и, посторонившись, пропускает гостя в комнату и закрывает за ним дверь, выглянув в коридор) Что ж мы стоим? Проходи.
Иван. (пройдя к столу остается стоять в нерешительности) Я… Асеке, простите, что я так поздно. Но…
Аскар. Садись, Ваня. Садись. (усаживает его, надавив на плечо) Что с тобой? На тебе лица нет. Что-то случилось?
Иван. (садится на краешек стула) Да… случилось. Мама… умерла.
Аскар. Мама? Какая… что ты говоришь, Иван?!
Иван. Моя мама умерла. Я был сегодня в стадионе. Там… там… это концлагерь, Асеке. Люди до того исхудали, что не в состоянии ходить. Дети плачут, просят есть и пить. Я хотел забрать маму… и Ларису. Я ведь не знал, что они там. Я думал – они давно выехали отсюда. Шейх говорил, что в стадионе собраны одни кафиры. Ну и… но я никогда не считал своих кафирами. И я не думал, что люди там содержатся в таких ужасных условиях. Ладно, пусть они кафиры… но ведь там есть и дети. Ведь их нельзя считать кафирами. Ведь вы так нас учили? (смотрит на имама, ожидая от него ответа, но тот молчит) И потом… я там встретил тетю Жамал. И Гульнару… и Берика. Я совсем не ожидал их там увидеть. И… и если их считать кафирами, то кто же тогда мусульманин? Я ничего не понимаю. (он вновь смотрит на имама, но тот по-прежнему молчит) Я испросил у шейха разрешения забрать маму и Ларису. Но мама… мама умерла… умерла прямо у меня на руках. А Лариса… Лариса сказала… что это я ее убил. Бросила мне прямо в лицо это обвинение. Вот так. И… и я думаю, что это так и есть.
Аскар. Нет, Ваня, это не так. Ты ее не убивал. И ты ни в чем не виноват.
Иван. Нет, виноват! И тетя Жамал так думает, и… и Гульнара тоже. Она не захотела даже разговаривать со мной. Они смотрели на меня так, словно я… словно я какое-то… какое-то чудовище. Казалось, что они презирают… нет! Не то слово – они брезгуют мной. Словно я какой-то чумной. Я был в шоке. Там весь газон, вся трава объедена. Как будто там пасся скот. Разве закон шариата велит превращать людей в скот? А? Я ничего не понимаю, Асеке. Что вы скажете? Почему вы молчите?
Аскар. (поднимает глаза и тяжело вздыхает) Эх, Ваня, Ваня! Мы с тобой жестоко обманулись. Да, тебе простительно – ведь ты еще так молод. Но я, я! Как же я дал обмануть себя?! Да, ты прав – закон шариата не велит превращать человека в скотину. Наоборот, он должен звать к человечности, к добру. И ты правильно думаешь – там, в стадионе не все кафиры. Так же, как и те, кто как и ты одет в униформу, не все мусульмане. Хотя они и бьют себя в грудь. И эти кафиры – самые опасные кафиры. Они настоящие слуги дьявола, слуги шайтана. Ведь шайтан подчас рядится в белые одежды праведников. Чтобы обмануть таких, как мы с тобой, чтобы сбить с пути легковерных. О-о! Его проклятый ум, его дьявольские способности намного превышают ум и способности людей, и поэтому ему удается так легко сбить людей с пути и толкнуть к злу, к насилию. И нам самим никогда не справиться с ним. Только в обращении к Аллаху мы еще можем оберечься от его чар. Вот и шейх… он уверен, что действует от имени Аллаха, не подозревая, что давно стал орудием в руках шайтана. Это я уже понял, в этом я успел убедиться. У меня теперь открылись глаза.
Иван. И у меня тоже. Но что нам делать? Что мне делать? Что вы посоветуете? Ведь нужно, в первую очередь спасать тех людей в стадионе.
Халел. (решительно входит в комнату, и Иван вскакивает с места, вздрогнув от неожиданности) Не бойся, братишка! Я друг имама.
Аскар. Да, он… можешь считать его нашим другом.
Иван. (протягивает руку Халелу) Ассаламу алейкум.
Халел. (жмет руку) Уа алейкум ассалам. Я все слышал. Прими мои соболезнования, Иван. И сядь, сядь! Есть разговор. (они оба садятся, помощник Халела занимает свой пост у двери) Мое имя Халел. Я сотрудник КНБ. Ты не одинок – теперь у многих обманутых прозрели глаза. И теперь каждый из них задается этими вопросами и ищет пути выхода из создавшейся ситуации. Я возглавляю спецподразделение КНБ, перед которой поставлена задача нейтрализовать мятеж. Но одно обстоятельство не дает перейти к решительным действиям. Ты знаешь о том, что стадион заминирован?
Иван. Сегодня я был там и дежурный караульный сказал, что тетя Жамал… это жена дяди Аскара, так вот она сказала, что стадион заминирован. Но никто в это не поверил.
Халел. Это правда, Иван. Придется поверить. Никому неизвестно количество мин. Возможно, их сотни. Известно только то, что пульт привода этих взрывных устройств находится в руках шейха Абдурахмана. В таких условиях только обезвредив пульт, мы сможем предотвратить взрыв, спасти заложников стадиона. Иными словами, только ликвидировав шейха. Правда, есть еще одна теоретическая возможность спасти людей – это вывести их из стадиона. Вывести незаметно для шейха. Вы понимаете, что это почти нереально. Но в данных условиях мы не можем пренебречь даже малейшей возможностью спасти людей. Поэтому, Иван, нужно прощупать караульных стадиона, может быть, мы сможем с твоей помощью нейтрализовать их или убедить освободить заложников. У тебя есть друзья среди караульных? Таких, которые способны самостоятельно мыслить?
Иван. (немного подумав) Я думаю, есть. Можно попытаться…
Халел. Ну, тогда идем. Пусть уважаемый имам побудет один, подумает, поразмышляет…
Халел с помощником и Иван уходят, имам провожает их до двери и запирается. Возвращается к столу, вновь садится, вынимает пистолет и в задумчивости крутит его в руках.
Аскар. Итак, теперь я палач… я должен им стать. Теперь я должен убить человека. Да… другого выхода нет. Да, по всему это так. (пауза) А если… если это все-таки не так? Если еще можно уговорить шейха? И тогда… нет… да, нужно еще раз поговорить с ним, постараться убедить его освободить заложников стадиона. Убедить сложить оружие и сдаться. Да, нужно в последний раз поговорить с ним. И если… если ничего не получится… если не получится… тогда… тогда… хм… но, (решительно поднимается) нет, должно получиться! Я должен убедить его, убедить, я должен убедить!
Достает мобильник и начинает набирать номер шейха, но в этот момент раздается звонок в дверь.
Аскар. (кладет мобильник на стол, потом прячет пистолет и идет открывать; входит Иван) Ваня?! Что случилось? (затворяет дверь, не отрывая взгляда от Ивана) Ты… почему вернулся? Где Халел?
Иван. Асеке, я на секунду. Халел ждет меня внизу, под лестницей. (сбивчиво) Я… я ведь пришел к вам… я ведь хотел сказать вам… хотел сказать об очень важном… да, очень важном для меня. И… для… для Гульнары…
Аскар. Для Гульнары? Что с ней? Она здорова?
Иван. Нет… то есть да. С ней все нормально… то есть, я хотел сказать, что она жива и здорова. Дело не в ней, дело во мне. Вы ничего не знали… мы с Гульнарой любим друг друга… вернее, любили… нет, я ее люблю до сих пор. Только теперь она меня… не то, что не любит, она меня презирает. Они все меня теперь презирают. И Гульнара, и тетя Жамал, и… а Лариса… она теперь меня ненавидит. Вот. А ведь я хотел только стать вашим зятем. Я хотел просить у вас руки Гульнары. А для этого, как она тогда сказала, мне нужно было принять ислам. И теперь…
Аскар. (пораженно поворачивается к парню всем корпусом) Ты! Ты принял ислам только затем, чтобы просить руки Гульнары?! Не может быть!
Иван. (опускает голову и молча кивает) Да, Асеке, наверное это было мальчишеством. Глупым мальчишеством. (поднимает голову) Но, вы не должны думать плохо обо мне. Я и раньше думал об этом… я и раньше считал, что мусульмане – это самые лучшие люди, одни из самых лучших, добрых, справедливых и честных людей. Ведь я с детства помню ваши рассказы о великих праведниках, о пророке Мухаммеде, о его славных сподвижниках. И меня с детства вдохновлял ваш пример, ведь я знал, я видел, что вы самый правильный и честный человек, самый примерный мусульманин. И поэтому, когда Гульнара заговорила о принятии ислама, то у меня не возникло никаких сомнений. И все было бы хорошо, не появись вдруг этот шейх. Он… не знаю, как он смог убедить меня вступить в его партию. Я этого не понимаю! Он попросту очаровал меня… да что меня! Он очаровал всех нас – молодых мусульман. И вот…
Аскар. (отвернув лицо, тяжко вздыхает) Не вини себя, Ваня, он не только тебя очаровал.
Иван. Да, наравне со мной за ним пошли много молодых мусульман. Ну и, с другой стороны, мы все время видели вас рядом с ним и тут уж рассеялись последние сомнения.
Аскар. (вновь тяжко вздыхает) Да, теперь я понял, почему он так прицепился ко мне.
В этот момент раздается звонок в дверь. Имам машинально тянется к замку, но Иван наклоняется к глазку и удерживает руку имама.
Иван. (шепотом, пятясь от двери) Асеке, погодите. Там… там шейх. Шейх Абдурахман.
Имам наклоняется к глазку, отрывается от него и знаками приказывает Ивану скрыться в комнате, где намедни прятался Халел со своим помощником. Иван скрывается, и имам отворяет дверь. Все это время звонок звонит не переставая. На пороге стоит шейх Абдурахман. Он закутан в балахон с капюшоном.
Шейх. (откидывая капюшон) Ассаламу алейкум. Разрешите?
Аскар. Уа аляйкум ассалам. Да, да, проходите. (ведет шейха к столу, в замешательстве забыв затворить дверь и она остается приоткрытой)
Шейх. Асеке, простите за столь позднее вторжение. Но есть важный разговор. Очень важный. (взглянув в лицо имаму) Что с вами, Асеке? Вы больны? У вас такое лицо…
Аскар. Я? Н-нет… я не болен. Просто… просто я не ожидал вас здесь увидеть. Здесь и сейчас. Хотя и я хотел с вами встретиться. И у меня есть к вам важный разговор.
Шейх. Дело в том, что я хотел встретиться с вами, но я не мог пригласить вас к себе. Я хотел поговорить с вами наедине, без свидетелей. Вы ведь знаете – я никогда не могу остаться один. Эти мои сподвижники… и телохранители… они ни на минуту не оставляют меня… ну, и… в общем, я здесь. И я рад, что застал вас дома, и вы еще не успели отойти ко сну.
Аскар. Какой уж теперь сон! Теперь ни сон не идет, ни пища, ни питье.
Шейх. Я вас понимаю, Асеке. И хочу попросить у вас прощения. Ну, за то, что заключил вашу жену и детей в стадионе. Видит Аллах, я не хотел этого делать. Но ведь ваша жена не оставила мне другого выхода. Ведь она таки настояла на том, чтобы ее отвезли туда. Я уж и не говорю о том, что она оскорбила меня прилюдно. А ведь я все-таки шейх! Эмир! Ну и… я подумал, пусть побудет там денек – другой, поостынет… немного. Я распорядился накормить их, но они отказались от пищи. Я уже отдал приказ освободить их, и скоро ваши домашние должны вернуться домой. Если только… они этого захотят. У вас есть родственники в городе?
Аскар. Нет. Но они могут пойти к знакомым. Если только вы их освободите…
Шейх. Освободим, освободим! Вот и Иван Новиков обратился ко мне с просьбой забрать из стадиона мать и сестренку. И я дал ему разрешение. Только мне доложили, что его мать умерла. А сестренка его отказалась с ним разговаривать. Теперь, очевидно, она покинет стадион вместе с вашими. Так что не переживайте – ваша жена и дети уже должны выйти на свободу.
Аскар. Я ведь не только за них переживаю, шейх. Я думаю о судьбе всех заложников, всех жителей нашего города. Вы, должно быть, убедились – из вашего эксперимента ничего не вышло. Поэтому самое лучшее для вас – сложить оружие и сдаться властям. Это единственный выход. Подумайте, – еще не поздно. Да, наверное, вас будут судить. Но, я думаю, суд проявит к вам снисхождение, ведь вы добровольно сдадите оружие. И я обещаю свое содействие. Уж не знаю, буду ли я иметь какой-нибудь вес. Возможно, что и я окажусь вместе с вами на скамье подсудимых. Да, вернее всего это так и будет.
Шейх. (на его губах появляется злая усмешка) А не рано ли мы с вами оказались на скамье подсудимых? А имам? Я не нуждаюсь ни в чьем содействии и ни в чьем снисхождении. Я не считаю себя виноватым. И вы знаете, что я не признаю никакого суда, кроме шариатского. А перед Аллахом я чист. И я не собираюсь складывать оружие. Нет! Я не согласен с тем, что из моего эксперимента ничего не вышло. Город наш стал намного чище. Мы уже начали избавляться от преступников всех мастей, люди перестали грешить и приобщились к намазу. Теперь можно без опаски ходить по улицам. И не только по ночам. Женщины и девушки не щеголяют обнаженными прелестями. Все вежливы и корректны друг с другом. Я покончил с алкоголем и наркотиками, теперь никто не смеет травить, ни себя, ни других. Предприятия начали работать, торговля пошла. И заметьте – никто никого не обвешивает, никто никого не обсчитывает. Банкиры не обирают людей, а налаживают с клиентами нормальные, человеческие отношения. Никто не дает, и не получает взятки. Справедливость, наконец, восторжествовала. Чего же вам еще нужно?! (шейх смотрит на имама, думая, что тот скажет что-нибудь, но тот молчит) Да, возможно, мы обречены. Но это ничего не значит. Все равно, рано или поздно, люди примут закон шариата. Они сделают это, они придут к шариату. Если только не захотят погибнуть совершенно. Если Аллах окончательно не лишит их разума, и они не превратятся в безнадежных выродков, в животных, в скот. А я… я пионер, первопроходец. И я верю в то, что у меня будут последователи. Будут! Они пойдут по моему следу, они пойдут дальше меня. Человечество встанет, наконец, на прямой и праведный путь, заповеданный Аллахом, иншалла, это произойдет! Я в это свято верю.
Аскар. Я не говорю о том, что у шариата, у ислама нет будущего. Иншалла, человечество встанет на прямой путь. Только у этого пути нет ничего общего с той опасной тропой, которую проложили вы со своими сподвижниками. Это тропа зла, войны, и она ведет не вперед, в светлое будущее, а назад, в дремучее прошлое. В этом я убежден, в этом мы уже смогли убедиться. Все ваши достижения, все, о чем вы сейчас говорили – эти достижения иллюзорны. Потому что эти достижения основаны на страхе. Отмените вы завтра ваш новый порядок, отмените закон шариата, снимите запреты – и все вновь возвратится на круги своя. Потому что вы не изменили людей, вы их не перевоспитали. Нет! Вы лишь нагнали на них страху. Вы…