– Пойдём, Ань… Пора.
Приподняв Анну за плечи, немного неуверенно придерживая её за талию, Савва медленно вывел племянницу из вагона на середину платформы. Сейчас она точно не сделает ещё какую-нибудь глупость: неудавшейся самоубийце еле хватало сил, чтобы просто стоять на месте. Беспокоясь, что его спутница вот-вот упадёт, Савва боязливо взял её за руку и не спеша, точно приговорённую, повёл Анну к выходу из метро. И снова – никаких эмоций: каменное лицо её хранит молчание. Пустые серо-голубые глаза смотрели куда-то вперёд.
Жаркий июльский воздух, смешанный с выхлопными газами под соусом из шума городских улиц и автомобильных гудков душною волною окатил их на выходе из подземного перехода. Солнце поднялось уже достаточно высоко и его горячие лучи, отражаясь от стеклянных многоэтажек, неприятно слепили глаза. Обливаясь потом, одной рукой придерживая тяжёлый чемодан, а другой – ещё более тяжёлую Анну, Савелий со всех ног по одним лишь указателям спешил в неизведанном направлении, туда, где он знал только адрес. Слава, его младший брат и отец Ани, получил эту квартиру всего год назад, с туманной формулировкой «за заслуги перед Отечеством». Стремясь поскорее отпраздновать новоселье, он как мог спешил туда переехать, но квартире на Северном бульваре было уже не суждено снова встретить своего владельца. Пока непонятно, будет ли там жить Анна, но если она и может где-то укрыться в Москве, то только здесь.
Двигаясь по узкому тротуару мимо немногих в такую жару случайных прохожих, сквозь навязчивую зелень тополиной листвы Савва наконец разглядел впереди здание под номером 17. Если бы Анна в этот момент подняла взгляд, то непременно бы заметила: здесь, в далёком 2001-ом, оно выглядело почти так же, как и в её времени. Те же вогнутые внутрь, неприятно шелушашиеся клинья балконов, та же местами белая, местами неопределённого цвета стена фасада, тот же маленький, поддерживаемый здешними пенсионерами колумбарий – за шестнадцать лет дом на Северном бульваре не сильно изменил свой облик. Нервно озираясь по сторонам, Савелий вместе с Анной подошёл к двери подъезда. Непонятная копоть на стене возле перекошенной входной двери сперва удивила его, но потом, приглядевшись, он заметил, что это просто следы тушения сигарет, и молча вошёл внутрь.
Заходя в тёмный подъезд, в нос Савелию сразу ударил сильный запах табачного дыма. Душный, терпкий, он немедленно заставил некурящего парня закашляться. Поднявшись поскорее по лестнице, Савва поспешил вызвать лифт. Полутёмная кабина, слегка позвякивая, отвезла их с Анной на седьмой этаж. Увидев перед собой совершенно новую, металлическую дверь с двузначным номером квартиры, молодой человек вдруг тяжело вздохнул. Волнение ясно читалось в лице Савелия: мог ли он подумать, что однажды вот так заявится сюда? Да ещё не один, а с уже взрослой, вернувшейся в этот чёрный для семьи год из будущего Аней? Немного печально выдохнув, сводный дядя гостьи из будущего посмотрел на неё, но та по-прежнему лишь молчаливо взирала непонятно куда. Тогда, собравшись с мыслями, Савва молча достал ключ от входной двери из кармана и вставил его в добротный латунный замок. С характерным шумом провернувшись, ключ впустил его и Анну внутрь, после чего Савелий сразу же закрыл дверь на два оборота.
Сняв обувь, поспешно сбросив с себя раскалившуюся на солнце куртку, оставшись в пропотевшей насквозь клетчатой рубашке, джинсах и носках, Савва с интересом огляделся по сторонам. С самого порога жилище впечатляло своей новизной, сильно отличаясь от прошлой квартиры Славы или его бунгала. Бежевые с тонкими, шоколадного цвета прожилками бумажные обои, сверкающий первозданной чистотой паркет, изящная вешалка, прочная дубовая стойка для обуви, ещё отдающий краской белый потолок – размах вложений в ремонт впечатлял. Поставив на пол кейс, молодой человек зашёл на кухню и ещё больше удивился: небесно-голубые обои, новый холодильник, белая газовая плита, голубая плитка на полу, пока пустые шкафчики для посуды – всё было почти готово к приёму жильцов. Однако Зверобою было как-то не до планов пристроиться в бесхозной квартирке на окраине Москвы, ибо на повестке дня стояли куда более серьёзные проблемы. Грузно прислонившись к хлипкой жестяной раковине, Савелий усиленно принялся думать, что им теперь делать.
«Так – идти напрямую к ним глупо и бессмысленно» – рассуждал он про себя, – «Конечно, можно рискнуть, но… Нет, это глупо. Хотя оставить всё в тайне тоже не получится – по метро нас уже отследили. Что же делать? Что-же-де-лать? – повторил он чуть медленней, – «Нет, брат, полагаться на случайность нельзя – высока цена!»
Цена и правда была несоизмерима с риском – на плечах патруля времени по прозвищу Зверобой стояли аж шестнадцать лет будущего. Огромный массив времени зависит лишь от его профессионализма. А сейчас у него есть куда более сильный стимул: исчезни этот промежуток времени – и его племянница может никогда не появиться здесь, в его настоящем.
«Аня… Анечка – что же я с тобой сделал? Почему всё так… Так?» – не сумев подобрать нужного слова, оперевшись руками на хлипкую металлическую раковину, Савелий измученно буравил застывшие в простеньком зеркале карие глаза, продолжая клянить себя за всё, что случилось. Уже по меньшей мере три раза Анна чуть не погибла – а что, если бы однажды это всё-таки произошло? Как он смог бы это принять? Пусть они друг другу противны, пусть она не хочет признавать его как дядю, странное, непохожее на другие чувство единства всё равно сближало их. Савва не до конца понимал, что происходит с ними сейчас, но ему было страшно даже представить, что Аня, его Аня может исчезнуть навсегда.
Измученный потрясениями, Савелию вдруг захотелось утопиться прямо здесь, в этой раковине – страшная вина за всё произошедшее повисла на нём мёртвым грузом. Желая поскорее отогнать от себя дурные мысли, парень быстро повернул кран с холодной водой. Наскоро прополоскав пересохшее горло, Зверобой громко объявил:
– Так – сейчас сообщим, что мы прибыли, в московский штаб. Надеюсь, к моим словам прислушались и нас не преследуют. Где квартира твоего папы, они не знают, так что…
Молодой человек вдруг притих. В квартире сразу воцарилась мёртвая тишина.
– Аня? – настороженно спросил Савелий.
Ответа не последовало. Удивившись, Савва скорее подошёл к входной двери.
– Аня, ты где? – спокойно, глядя на закрытый замок, спросил он. Ключа у Анны нет – не могла же она испариться! Значит, она где-то здесь. Прислушавшись, Савва услышал доносящиеся откуда-то тихие всхлипы.
– Аня?!
Повертев головой, парень увидел справа приоткрытую дверь в одну из комнат. Поспешив туда, он бесцеремонно ворвался внутрь и тут же пожалел об этом. В немом оцепенении молодой человек застыл на своём месте. Взору Савелия предстало то, что ему хотелось бы видеть меньше всего на свете: его сводная племянница неподвижно лежала на ярко-синем с жёлтыми подлокотниками диване лицом вниз, содрогаясь от тяжёлых, надрывных всхлипов. Очевидно детский, для Анны он был настолько несоизмеримо мал, что её длинные ноги попросту свисали вниз, доставая носками сапог пола. Сотрясаемая рыданиями, её бледные, дрожащие руки с силой прижимали к лицу что-то белое и мягкое. Присмотревшись, Савва разглядел в руках Анны плюшевого зайчонка – чёрные, блестящие глаза мягкой игрушки едва заметно проглядывали из-за её бледно-золотистых локонов. Плач бессилия и отчаянья наполнял серо-голубые глаза всё новыми и новыми слезами и тихо роняя слёзы в мягкий плюш, она никак не могла остановиться – не было ни сил, ни желания.
В роли Зверобоя Савве прежде не удавалось понять свою сводную племянницу, но сейчас именно он как никто другой понимал Анну. Всё то, что свалилось на неё в считанные дни, разрушило её, переломило надвое – она сломалась. Придя сюда из будущего, дочь Славы выдержала немыслимо многое – смерть родителей, потерянное детство, разбитое сердце, жизнь на волоске от смерти, но потерю последнего по-настоящему дорогого ей человека оказалась не в силах. Сам того не осознавая, Савва был ей больше, чем просто родственник, друг или кто-то ещё, оттого и ненависть его была для Анны хуже смерти. Но даже здесь он не оставил ей выбора – не дал умереть, не позволил прекратить эти мучения навсегда. Так что ему нужно? Чего он хочет, если даже её смерть для него недостаточная пытка? Зачем оставил в живых?
Застыв на месте, Савва молча стоял в дверях, не зная, что делать: та, кого он обожал и в то же время ненавидел, та, кем он дорожил больше всего на свете, тонет в пучине отчаяния. Тонет – по его вине. Парень так боялся навредить Анне, что не заметил, как отдалился от неё, а когда стал так нужен, просто ударил. Ощущение вины сдавило грудь, скрутило сердце в тугой узел – слёзы Анны зацепили Савву за душу. Безучастно стоя рядом, он даже не знал, как её утешить и помочь, как, уже причинив столько боли, искупить вину. Осторожно, стараясь не спугнуть сотрясающуюся от рыданий Анну, Савелий аккуратно присел на край дивана. Приготовившись ко всему – к недоверию, отвержению, к тому, что сейчас она его оттолкнёт или просто ударит по лицу, Савва аккуратно положил ей руку на плечо. В ответ Анна даже не шевельнулась, продолжая бессильно плакать в плюшевого зайца с синей ленточкой на правом ухе – это был подарок. Подарок, который ей уже никогда не подарят.
– Ань… – тихо, нерешительно, мысленно молясь, лишь бы у него получилось, начал Савелий – Послушай, я… Не знаю, что на меня нашло. Я действительно сегодня… Перегнул палку. Переборщил. Ты меня наверняка знаешь, я… Плохо нахожу общий язык с людьми. Пожалуйста, прости меня… Если можешь. Я виноват.
Выдержав паузу, Савва осторожно прислушался. Слёзы Анны продолжали градом литься из серо-голубых глаз, однако всхлипы стали совсем чуть-чуть тише.
– Мне жаль, что так получилось – продолжил он немного уверенней, – Я не знал, кто ты, потому и… Потому так испугался. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь за это, но… Ты замечательная. Правда! Наверное, не будь мы родными…
Заведя разговор не в то русло, Савелий тут же сам понял, что сморозил глупость, но было уже поздно – не успел он договорить, как Анна заревела с удвоенной силой.
– Чёрт! Ань, ну прости! Я не хотел тебя обидеть! – тут же бросился он её успокаивать, – Пожалуйста, не плачь! Ну я идиот! Прошу тебя – сжалься: ты же мне прямо как ножом по сердцу – как увижу, так… – Савва показал, как невидимый кинжал вонзается ему в грудь, – Так хоть убей! Прости, пожалуйста, Аня! У меня же больше никого, кроме тебя, теперь нет: если с тобой что-то случится, я этого просто не прощу себе! Если хочешь, плюнь в меня, побей, пни со всей силы – что угодно сделай со мной, только прости. Пожалуйста, Аня!
Испуганно поглаживая Анну по спине, Савелий страшно боялся навредить ей и по-настоящему обрадовался, когда через несколько секунд плач её стал заметно тише и в конечном итоге практически стих. Медленно, словно весьма сентиментальная героиня любовного романа, оторвав своё красное, мокрое от слёз лицо от подушки, с силой прижимая к груди плюшевого зайца, Анна робко присела на диван. Красные, опухшие, покрывшиеся от долгого плача сеткой сосудов глаза не сводили не то испуганного, не то удивлённого взгляда с Саввы.
– Послушай, Аня: самое дорогое, что у меня есть – это ты – словно давая понять, что все его прежние слова правдивы, повторил он, – Я не смогу жить, если тебя не станет. Молю тебя – прости! – пригладив её съехавшие на лицо волосы, молодой человек повторил своё предложение – Давай ты… ударишь меня, куда душа пожелает, и тогда простишь?!
Словно обдумывая это предложение Савелия, Анна безмолвно задумалась. Мертвенно-бледная рука судорожно взмыла в воздух.
– Ну давай – ударь! – подначивал её Савва, – Станет легче, клянусь.
Увидев характерный жест Анны, её сводный дядя тут же зажмурился. Застыв в напряжённом ожидании, Савелий всё ждал, когда она со всей силы врежет ему по лицу, ударит под дых, начнёт душить, но вместо этого неожиданно ощутил, как немного тяжёлое тело Анны безвольно рухнуло ему на плечи и тихо затряслось от плача. Удивлённо выпучив глаза, сначала Савелий слегка опешил от такой её реакции, но затем, обрадованный исходом событий, радостно заключил Анну в объятия: видимо, в этот раз он заслужил прощение.
– Ну всё, всё – бережно погладил он её по спине – Успокойся, милая – всё хорошо! Поплачь, если хочется. Прости меня.
Холодные как лёд женские руки крепко обхватили его чуть пониже плеч. Мокрые, тёплые, солёные слёзы окропили его рубашку. Прижимая Анну к груди, Савелий прямо ощущал, как его переполняет радость. Мягкие как шёлк бледно-золотистые пряди приятно щекочут ему нос. Запах их кружит ему голову: такой приятный, цветочный, его тонкие сладкие нотки приносят истинное наслаждение. Нежность её кожи пленяла юношеский разум. Это счастье, этот крохотный луч надежды быть с ней рядом заставляют сердце таять…
– «Стоп! Нет… Только не сейчас!» – мгновенно поймав себя на том, что за мысли вертятся у него в голове, моментально Савву от эйфории, ввергнув в ужас. Молодой человек задрожал от страха – его словно окатили ледяной водой: это же… Это же невозможно! После всего, что он узнал – но как? Что происходит? Остановись, парень! Она же… Она же твоя племянница!
Тяжесть, боль, судороги, тьма, слабость, бессилие – бесконечный лабиринт страданий, адский котёл мук: наконец-то, наконец-то всё это закончилось! Слёзы счастья застилают ей глаза. Судорожно вцепившись в свою спасительную соломинку, Савелия, Анна никак не могла его отпустить. Руки будто заледенели, раненое сердце ожило и теперь радостно трепетало в груди от одного пребывания в этих немного неловких, на деле ничего не значащих, но всё равно таких приятных объятиях примирения – как же всё-таки хорошо жить! Изо всех сил прижимаясь подбородком к плечу сводного дяди, Анна чувствовала себя ужасно неловко, но ничего не могла с собой поделать. Хоть он и чужой ей человек, здесь и сейчас он для неё ближе любого родственника. В голове Анны наконец родилось понимание, почему Савва так к ней относится: однажды потеряв всё, начинаешь ценить то, что имеешь. Пусть так и будет, пока пусть так – сейчас ей достаточно и этого.
Поправив волосы, Анна с облегчением вздохнула, украдкой вытерла ладонями глаза и вдруг ощутила, что для нынешнего положения немного переходит грань дозволенного – чересчур прижимается к Савве. В животе снова стало так тепло, нежность словно плавленый сыр медленно разливается по всему телу… «Стоп! Так не пойдёт, дорогая, нет! Надо срочно отвлечься!» – глаза Анны заметались в поисках того, что может отгородить от этих мыслей.
– Помнишь, ты говорил о своей теории? – сорвалось с её уст.
Серо-голубые глаза удивлённо поползли вверх: Анна и сама понятия не имела, с чего вдруг её дернуло спросить об этом. Шутка ли – час назад жить не хотела, а теперь спрашивает о такой глупости!
– Помню, конечно.
Кожей шеи Анна ощутила, как Савелий улыбнулся – мелочь, а так приятно…
– Ты говорил про что-то, что может её доказать – с дрожью в голосе спросила она – И так и не договорил.
Неохотно выбравшись из её бледно-золотистых прядей, Савва посадил свою сводную племянницу рядом на диван и сразу же спросил Анну:
– Помнишь, о чём я в прошлый раз рассказывал?
– Ну… Что уже все изменения прошлого уже для нас произошли и всё такое… – задумчиво напрягая лоб, смутно припоминала она.