Она лично преподавала в школе Консорциума предмет по «Эмоциональной устойчивости». Уже то, что его вела сама Хрюниофка, – как её окрестили в школе, – вызывало у учеников сковывающий ужас.
«Я хладнокровен, Диадема не приемлет чувства» – неоновый плакат в классе должен был настраивать на рабочий лад.
Страх попасть в немилость директора сдирал с лица все эмоции ещё до начала занятия. Ученики знали, чем грозит невыполнение устава школы: изгнание, навсегда. Мечты о будущей работе и жизни в Диадеме можно собственноручно утопить в электромагнитном море, соединяющем главный город Консорциума и Пронизи – острова-изгои, от жалкого существования на которых родители старались избавить своих чад.
Школа Консорциума – исключительный шанс попасть в Диадему. Но за это придётся пожертвовать самым дорогим: чувствами и эмоциями. Родители учеников считали, что уж лучше так, чем погибнуть от голода из-за уничтожения урожая кислотной пылью на одном из островов.
Куар ловко дирижировал руками, перекидывая информацию из папок. Внезапно он замер, увидев фотографию бирюзовой птички, обитающей на одном из диких островов. Кончики пальцев слегка подёрнулись, в лицо ударил жар. С усилием, словно отодвинул что-то тяжёлое, Куар перекинул фотографию в папку «Жизнь аборигенов Пронизи-Ч7», огляделся, не заметил ли кто на его лице проблески эмоций, и принялся дальше за работу. Но воспоминания о том уроке не покидали его до конца дня.
…Взгляд из-под очков ужалил.
– Куар, подойди! – вызвала Грюниоф. – Повтори-ка ещё раз главный тезис работника Консорциума.
Костлявые пальцы вмялись в его плечо.
– Работа – основное, что занимает мысли! Чувства – песок, замутняющий воду! Выпей стакан чистой воды и погрузись в работу! – отчеканил Куар.
– Молодец. Класс, повторите!
– Работа – основное, что занимает мысли! Чувства – песок, замутняющий воду! Выпей стакан чистой воды и погрузись в работу! – поднялись и, выпрямившись по струнке, хором повторили дети.
– Умницы, садитесь! – расплылась в улыбке директор. – А сейчас выполним одно задание. Куар, иди на своё место.
Она приглушила свет и включила проектор.
– Итак! На экране будут появляться фигуры, а вам следует правильно запоминать их очерёдность. – Грюниоф обвела класс наблюдательным взором. – Начинаем!
На экране, сменяя друг друга, стали возникать геометрические фигуры.
«Призма, куб, ромб, конус, трапеция… э-э-й… сбился. Призма, куб, ромб, конус, трапеция, пирамида, цилиндр, овал. Запомнил!»
Куар систематически выполнял тесты по тренировке памяти, и это задание особого труда не вызвало. В отличие от Лирка, худого веснушчатого неумехи, у которого всё постоянно валилось из рук.
– Ромб, овал… потом… ай, не успел. Конус, ромб, … – бубнил он под нос.
Куар отщипнул от гнущейся ручки, скрутил шарик и бросил в Лирка, попав в острый подбородок. Тот рывком обернулся и забегал глазами в поиске сбившего его с мысли. Куар чуть было не рассмеялся при виде его растерянного взгляда. Но тут же проглотил улыбку, зная, что может случиться, если учитель заметит на его лице эмоцию.
Грюниоф тем временем подошла к клетке с любимым питомцем учеников – бирюзовой четырёхкрылой птичке Флавви. Она обернулась и, заметив, что за ней следят, закричала:
– Запоминаем фигуры!
Ученики вернулись к экрану, но могли наблюдать, как Грюниоф открыла клетку, протиснула туда руку и сжала птицу в кулак. Флавви, как всегда, тихонько попискивал. Двумя пальцами другой руки она некоторое время поглаживала Флавви по пятнистой головке, как внезапно обхватила её рукой и с силой провернула. Флавви жалобно пискнул и затих. По классу разошлись испуганные возгласы.
– Молча-а-ать! – заорала Грюниоф, бросив на пол неподвижное тельце Флавви. – Запомнили?!
Она выключила проектор и подскочила к мальчику позади Куара.
– Вилье, повтори!
– Р-р-ромб, к-к-конус, дальше… э-э-э… – дрожащим голосом заговорил ученик.
– Сел! Эквайла, как насчёт тебя? Тоже решила поставить под сомнение тезис Консорциума? Эмоции или работа. Назови фигуры!
Грюниоф нависла над лучшей ученицей класса.
– Призма, куб, ромб, конус, трапеция, пирами… – Эквайла замолчала, искоса глянула на Флавви, лежащего кверху лапками, и по её щекам потекла вода.
«Как тогда, у мамы», – подумал Куар.
– Что-о-о?! Слё-ё-ёзы?! Немедленно сообщаю об этом судье Брейзу! Надеюсь, он отправит тебя на пару дней на Пронизь-К1! Там-то ты не поплачешь, ледяной ветер проест твои заплаканные щёчки до самого мяса!
Подобные наказания устраивали регулярно. Никто не хотел попасть в немилость к одноглазому судье и одновременно исполнителю приговора Брейзу. А тем более очутиться на пустынно-ледяном Пронизь-К1.
Нет эмоций – нет проблем. Истина, которую школа Консорциума Пяти вбила в сознание каждого будущего работника.
Ю-у-у-у… – завыл оповещатель.
Куар приблизился к аутентификатору. Лучи сканера пробежали по сетчатке. Распознавание завершено, доступ к компьютеру заблокирован.
Выстроившись в шеренгу, работники стали продвигаться к выходу. Кто-то сзади ткнул в спину, Куар обернулся. Каменное лицо Лирка не выделялось из тысячи таких же лиц сотрудников архива, но его глаза, сдавалось, проживали отдельно от него свою наполненную азартом жизнь.
– Что после работы? – спросил Лирк. Казалось, со школы веснушек на лице только прибавилось.
– Домой, – кинул Куар.
– Ты чего? Завтра выходной же. Не знаешь?
– Знаю. День Консорциума Пяти. И что с этого?
– Как «что с этого»? Все в Айсберг идут. К тому же сегодня день, когда можно… – Лирк замолчал, проходя рядом с суровым верхоглазом. Охранникам необязательно лишний раз слышать о желании дать волю чувствам.
– Мне не надо, – пожал плечами Куар.
– Не верю, что Хрюниофка выбила из тебя всё живое.
За такие слова можно было поплатиться не только работой, но и возможностью жить в Диадеме. Друзья, однако же, могли говорить открыто, не опасаясь, что на следующий день верхоглазы скуют мышцы нейродубинкой и направят к судье Брейзу.
– Жди меня на выходе, – прошептал Лирк.
* * *
Возвышающийся в центре Площади Рекреации колпак Айсберга – развлекательного комплекса – утопал в красочной иллюминации. Это было место, где за оплату разрешалось то, из-за чего вне стен этого заведения могли надолго сослать на Пронизь-Ю9, остров заточения, или вовсе выдворить за пределы Диадемы.
Чувства и эмоции – то, за чем работники тянулись в Айсберг.
Гнев, радость, удивление, отвращение, интерес, презрение, стыд и другие чувства высвобождались в упрятанном глубоко под землёй Айсберге, без риска оказаться замеченным верхоглазом или одной из зорких камер Диадемы.
Самым популярным заказом считалась радость. Танцы, представления комиков, интерактивные игры, путешествия по виртуальным мирам – всё это невозможно оценить в полной мере без этой, пусть и недешёвой, покупки.
Прижимистые могли, конечно, скоротать время, ничего не купив, однако такой досуг не только оказывался унылым, но мог сыграть в обратную сторону: невольная эмоция каралась штрафом, а при отсутствии возможности оплатить следовала двухнедельная отправка на неимоверно жаркий Пронизь-С14.
– Что надо? – лениво спросил на входе тучный кредитёр с лоснящимся лицом.
– Абонемент, на всё, – мажорно ответил Лирк и широко улыбнулся, от чего кредитёра заметно передёрнуло. Он впился в Лирка прикрытыми от света фонариков глазами, давая понять, что за выражение эмоций до их приобретения накладывался штраф. Но веское «на всё» заставило его опустить руку в карман пиджака, вынуть чип-билетёр и оставить на шее Лирка заветное «БЕСПРЕДЕЛ».
– Добро пожаловать в Айсберг, – пробасил тучный. – Тебе что?
– Мне… – стушевался Куар. Он вообще не планировал идти, к тому же вываливать почти все заработанные за год деньги на «беспредел». – Грусть, пожалуй.
– Какая грусть?! – возмутился Лирк. Он уже успел попрыгать, истерически рассмеяться и невесть чего испугаться. – Бери радость!
– Хорошо, грусть и радость, – поддался Куар.
Кредитёр протянул считывающее устройство. Куар провёл над ним чипом, встроенным в ладонь. Послышался одобрительный сигнал устройства – деньги списались. Шею украсили два штриха-пропуска.
В Айсберге было шумно и многолюдно. Белые культурщики, зелёные технологи, серые властители, красные медики, жёлтые развлекатели – весь город пришёл, чтобы как следует отметить День Консорциума Пяти и выразить почтение к его правителям: губернатору Зо, судье Брейзу и недавно занявшей пост корректора эмоций старушке Грюниоф.
Многих сегодняшняя ночь притягивала и снятием запрета на то, что люди таили в себе и за что, порой не выдерживая, изгонялись из Диадемы. Этим магнитом, притягивающим сильнее, чем возможность обхохотаться до упаду, были слёзы. Печаль приходилось встречать с тем же безжизненным лицом, с которым и проживали каждый день в Диадеме. Постоянно следящие, даже дома, датчики эмоций не позволяли пролить ни слезинки.
– Не останавливайся! – вёл за собой Лирк, перекрикивая гремящую музыку.
Куар спешно следовал за пробивающимся через толпу другом, на ходу осматривая помещения спецзалов. В одном, блуждая в сизом тумане, все навзрыд рыдали. В другом, где экраны проецировали лица, должно быть, ненавистных людей, все озлобленно рычали, рвали зубами подушки. Из третьего, где находились дамы в розовых одеяниях, доносился притворный смешок, неискреннее удивление и лживый плач.
– Сейчас начнётся!
Лирк остановился перед пышно оформленной сценой.
– Что?! – прокричал Куар, зажатый между хлопающих в ладоши гостей Айсберга.
– Сегодня Аш-Хойши выступает!
Взоры ликующей толпы были устремлены на сцену. Зрители, судя по лицам, с нетерпением ждали выступления. Сотни балконов занимали, вероятно, лучшие представители Власти. Одно ложе, змееподобной формы, находилось поодаль от других. Оттуда, несомненно, открывался лучший вид на сцену. Хотя ложе было довольно далеко, но Куар сумел разглядеть обожённое, покрытое рубцами лицо губернатора Зо. Рядом с ним сидела – в тех же треугольных очках – Грюниоф, а позади, скрестив за спиной руки, величаво возвышался судья Брейз.
«Началось, началось!» – загудела толпа.
Свет погас. Сцену остались освещать разноцветные софиты. Карлик-конферансье в лимонном костюме и такого же цвета чепчике подковылял к микрофону и прокричал:
– Встречайте! Несравненная Аш-Хойши!
Зрители засвистели. Некоторые, кто не оплатил радость, встречали певицу сухо, без проявления готовых вот-вот вырваться наружу эмоций.
Карлик убежал, а из другого конца сцены, сверкая блёстками на струящемся красном платье, вышла она… Аш-Хойши, богиня песнопения.
– Я безумно рада присутствовать с вами на этом празднике. – Она кокетливо скинула с лица огненно-рыжую прядь. – Пусть наши сегодняшние эмоции послужат во благо будущим успехам Консорциума. А мои песни – согреют душу творцам и жителям Диадемы.
Аш-Хойши склонила голову и, выждав ритм тёплой мелодии, запела. Это была прекрасная песня, восхваляющая труд работников Консорциума.
Куар не умел петь и на миг даже испугался, что датчики могли счесть его выражение лица завистью, которую он не оплатил. Открытый от изумления рот трансформировался в улыбку – так больше походило на радость.
«Вашу преданность оценит город,
Труд наш не напрасен – скоро
Счастье к нам грядёт, бесспорно…»
Аш-Хойши пела третью песню, как Куар вдруг почувствовал, что кто-то взял его за плечи, с силой развернул и впился в него поцелуем. Куар схватил «напавшего» за руки и попытался освободиться. Пальцы вряд ли были мужскими – уже хорошо! Но губы не желали отлипать. Краем глаза Куар заметил, как через толпу, нагло светя фонариками в лица, пробирались трое явно чем-то встревоженных верхоглазов. Целующаяся парочка их не заинтересовала. Продолжая сверкать фонариками, верхоглазы прошли мимо.
Пальцы разжали голову. Губы, наконец, отпустили. Из-за царящего сумрака и от того, что человек напротив испуганно мотал по сторонам головой, рассмотреть его не удавалось. Единственное, Куар заметил, что волосы у него были примерно до плеч.
Удостоверившись, что верхоглазы скрылись, человек приблизился и прошептал:
– Спасибо.
После этого он (она?) нырнул в толпу.
Куар уже не слышал, о чём пела Аш-Хойши. Резонирующее в голове «спасибо» было столь благозвучным, что, зачарованный, Куар последовал за тем, кто его произнёс.
– Ты куда?! Ещё не конец!
Голос Лирка звучал из другой реальности. Сам Куар находился там, где существовала лишь она: исчезающая в толпе незнакомка.
* * *
– Постой! – окликнул Куар фигуру, спешно отдаляющуюся от Айсберга.
– Смотри, куда прёшь! – высунулось из пролетающего мимо «Эребуса» небритое лицо.
Куар перебежал дорогу.
– Извините, извините… – кивал он случайно задетым прохожим, таращившимся на витрины, подсвеченные яркой люминесценцией.
– Куда она… где же?.. Вот.
Предусмотрительно оглядевшись, беглец нырнул в переулок. Куар рванул следом.
От удара в правую скулу отбросило к стене. Что-то холодное упёрлось в горло. Куар сумел вывернуть шею голову и рассмотреть напавшего. Человек в чёрном капюшоне прижимал его к стене продолговатым, похожим на жезл предметом.
– Ты следил за мной? – строго спросила незнакомка. Из-под капюшона, скрывавшего лицо, спадали чёрные волосы.
– Я… – Он попытался убрать удушающее оружие. – Может, отпустишь?
– Говори!
Она сильнее надавила на кадык.
– Почему ты убегала? – прохрипел Куар.
– Не твоё дело. Или ты один из них?
Она снова налегла на оружие, так что у Куара стало темнеть в глазах.
– Ко… го?
Незнакомка, наконец, убрала жезл. Куар, согнувшись, зашёлся в кашле.
– Не похож ты на них. – Орудие сложилось вдвое. Она спрятала его во внутренний карман куртки.
– Так почему ты прячешься?
Куар, держась за горло, выпрямился.
Беглянка настороженно посмотрела по сторонам.
– Всё непросто. Думаю, тебе можно доверять. Да и выбора у меня нет. Но если почувствую, что ты…
Намекая на возможность очередного применения, она положила руку на куртку, где был припрятан жезл.
– Я помогу.
Незнакомка поправила капюшон, и они вышли из переулка.
* * *
Куар отключил в комнате камеры. Датчик эмоций не реагировал на появление других объектов.
– Будешь эрилий?
– Что?
– Эрилий, газировка.
– Давай.
Девушка взяла бутылку с кислотно-красной жидкостью.
– Можешь снять. Камеры не работают.
Поколебавшись, она откинула капюшон. Из-под косой чёлки, с некоторым стеснением, на Куара посмотрели изумрудные глаза. Бледная кожа выдавала в ней девушку не из Диадемы.
Она сделала ещё глоток и поставила бутылку.
– Я не сказала, как меня зовут. Селея.
– Куар, – кивнул он. Когда молчание стало отягощать, он спросил: —Почему ты всё-таки убегала?
Девушка уселась в плюшевое кресло в виде головы насекомого. Она крестом сложила ладони, словно согревала что-то и заговорила. Голос у неё был тёплый и завораживающий. Как песня.
– Это началось, когда нас направили на Бисер-8, – запела Селея. – Рядовое задание: подавить восстание аборигенов. Мы огородили резервационный сектор, вычислили зачинщиков. Дальше по протоколу: показательная казнь, голод, иногда приходилось… – она замолчала на секунду. – Порой только пытки заставляют их задуматься. Неподчинение правилам Консорциума каралось, они знали это. Неспокойный был остров. Мы постоянно получали с него сигналы. Тоска, страх, разочарование… Частенько приходилось наводить там порядок, напоминать, кому они подчиняются.
Куар не мог воспринимать историю девушки иначе, чем пересказом сна.
– Там был один мальчик. Бритый наголо. Он каждое утро приходил к сектору, к родителям. А однажды он подошёл ко мне и сказал: «Вы слепы. Вас колотят вашими же палками, а вы этого не видите» – затем улыбнулся и ушёл, как ни в чём не бывало. Следуя директивам Консорциума, я должна была тут же за эмоцию швырнуть его в сектор, но что-то… – Она уставилась на эрилий, словно до сих пор не могла дать себе ответ.