Его слегка растрясло на ухабистой дороге, чувствовалось подташнивание и нестерпимая ломота во всем теле. Хотелось скорее размять, наконец, затекшие конечности и набить желудок чем-нибудь особенно приятным. Он принципиально воздерживался от плотного завтрака перед поездкой, налегая, как правило на душистый чай, чтобы только взбодриться и не ощущать дикий голод. Оставалось каких-нибудь минут десять-пятнадцать, и он позволит себе насладиться городскими яствами в облюбованном им трактирчике. А коль повезет, так и новости узнает, и друзей повидает. «И коляска, вроде бы, удобная, и лошадки спорые, а неудобства в дороге все же немалые. Как же дамы-то выдерживают такие перегрузки?» – подумалось вдруг ему, – «или им подушки помогают телеса уберечь?» Его мысль вдруг убежала от раздумий о галере, о лесе, привоза которого он так ждал и по причине которой ехал сейчас распорядиться. Под ложечкой уже подсасывало, и он все больше возвращался к размышлениям о физическом состоянии, нежели предстоящем деле. Город все еще был скрыт буйно разросшимися соснами, а создаваемая ими тень вызывала лишь неестественное желание заботиться о своем самочувствии.
Наконец, небеса разверзлись, взору открылся широкий простор заливных лугов и намечаемые очертания городской стены. На душе стало радостней, тишина и сумрак больше не давили в своих объятиях, а щебечущие птахи, казалось, воспевали приветственную «аллилуйю». «Ну и славно, добрались-таки» – обозначил окончание пути кучер Ванька, присвистнув лошадкам и мягко охватив их по бокам своим кнутом. Коляска дернулась и ворвалась на вымощенную булыжником мостовую. Вот и трактир, с порога которого он уже слышал доносившееся: «Горыныыыч! Какими судьбами?» Не дожидаясь полной остановки, Егор легко соскочил с подножки, бросаясь в объятия давнего друга: «Сема, рад безмерно, так давно хотел тебя встретить, да все дела не отпускали. Как у тебя? Родители здоровы ли? Говорят, сына ты еще одного народил? Ну, пойдем, есть хочу, мочи нет как». Они скрылись за дверьми заведения, благоухающим ароматами и обещающим получение незабываемого удовольствия. Удобно расположившись прямо у широкого окна, и заказав себе кушанья, поглощенные своими рассказами о житье-бытье и насущных проблемах, не обращая внимания на вновь входящих и удаляющихся, так увлеклись беседой, что не замечали ни времени, ни количества употребляемой пищи. Трактир тесно прилегал к гостинице, а поскольку хозяин обоих заведений был один, то и вход в первый из них был не только с улицы. Проживающим не всегда было удобно одеваться по погоде, чтобы всего лишь перекусить, а, чтобы они еще и не таскали в номера пирожков и закусок, особенно прикупленных на стороне, из последнего сделан был проход напрямую сразу из зала приема посетителей.
Наскоро разложив в номере свои вещи, она, не помышляя об отдыхе, спустилась в холл и, расспросив служащего о нужном ей адресе, поспешила пройти на чашку чая, чтобы дождаться обещанных ей в путь лошадок. Егора она увидела сразу, как вошла, да и знакомый уже голос подтвердил ей, что это именно он. Стараясь быть как можно менее заметной, быстро прошла вглубь зала и села подальше, буквально прикрыв себя уже занятым гостями столиком. Для всех она была Громова Дарья Дмитриевна, урожденная в этих краях и отправленная в малые годы на обучение в пансион. Папенька ее меньше года назад уехавший за границу и не дававший о себе знать, оставил дочери богатое состояние в виде процветающей усадьбы и вложенных в бизнес ценных бумаг. Домом управляла экономка, рачительная пожилая дама, знававшая хозяев с их рождения, потому, как и сама воспитывалась при нем, и проводившая в путь иной ни одного домочадца. Она не позволяла себе безрассудства и расточительности, и содержала хозяйство в бережливости, но и в заботе, своевременно предотвращая его от разрушения. Поскольку отъезд хозяина был скорым и по большей части незапланированным, то многие указания сделаны им не были. Приходилось действовать, самостоятельно принимая решения, записывая на листочках причины таких ее поступков и связанные с ними затраты. Матушка-хозяюшка простилась с ними давно, не пережив чахотки и страданий от потери детей. Единственной надеждой на обретение счастья в этом доме было возвращение старшей хозяйской дочери. Она родилась еще в первом его браке, и к хворям вроде бы была не предрасположена. Родительница ее, болезная другой оказией, сбежала с заезжим иноверцем в чужие края, чуть отойдя от родов первенца, заниматься которым не посчитала для себя необходимым. Тем не менее, девочка росла добрая, ничем не озабоченная, и к ее пяти годам, папенька, не чаявший в ней души, решился на обучение дочери наукам, за получением коих и отправил ее в пансион. Что уж там произошло, никто так и не признался. Только через два с небольшим года девочка пропала. Горе отца было столь безгранично, что пустился он во все тяжкие, и горькую попивал изрядно, и дебоширил, теряя друзей и соратников, да и капиталец свой чуть в конец не промотал на кутежи и бездейство. И как знать, до чего могло бы дойти дело, но вовремя подвернулась ему молодуха, увлекшая новой мечтой и вселившая надежду на то, что не все еще потеряно. Некоторое время и правда все складывалась, как нельзя лучше, но как только молодая жена начала рожать, горе вернулось в дом, забирая одного за другим, как малых, так и старых. Вот так, дожив до своих неполных пятидесяти и оставшись один-одинешенек, получил он однажды письмо из далекой страны, излагающее, будто видели там его Дашеньку, сначала махонькой, а потом и подросшей. Немало не сомневаясь в подлинности полученной информации, сорвался он в путь-дорожку на поиски единственного оставшегося родного человечка. Да пропал и сам. Ни писем не слал, ни сам не объявлялся.
Задача у Даши была не простая, нужно было не только расположить всех к себе, но и в короткие сроки заручиться их поддержкой и посильной помощью. А наряду с тем, что существовал ряд ограничений в выборе способов решения ее проблем, ей необходимо было найти на месте другие, более простые методы, никого при этом, не напугав и не причинив более тяжких последствий. Привлекать к своей работе кого-то извне она также не могла, да и посвящать, кого бы то ни было, не представлялось возможным. При всем при этом она должна была оставаться естественной и не вызывать своими действиями никаких подозрений. О Егоре, в отличие от своего отца, она ничего не знала, поэтому и не стремилась обратить на себя его внимание, и уж тем более не рассчитывала в первый же день своего прибытия столкнуться с ним нос к носу. Потому, как только подали лошадей, поспешила покинуть трактир, обходя присутствующих в нем едоков, не через центральный проход, величественно ступая, а окольно огибая столики, чуть отвернувшись от гостей, будто занята разглядыванием интерьера. Тем не менее, стоило ей выйти на крыльцо и пройти к коляске, как она очутилась в поле его зрения, и, не смотря на занятость беседой, он ощутил, как сквозь его тело со сверхзвуковой скоростью стремительно пронесся разряд молнии. Не сразу осознав, что это не сон, и слыша через приоткрытое окно, как она называет нужный ей дом, он вскочил и без объяснений сотоварищу своего внезапного бегства, ринулся к своим мирно жующим сено лошадкам. Вскочив же на спину одной из них и крикнув Ваньке оставаться на месте, пустился во весь опор, догоняя свою мечту…
Будни
Основных забот у Лины и без того хватало, и все же школе она уделяла очень много времени. Так уж сложилось, но это свое детище она холила и лелеяла, невзирая на занятость и усталость. Занимаясь программами развития детей, поиском для них средств, подбором и обустройством необходимых приспособлений и инструментов, она не забывала и о преподавательском составе. Обеспечивая их всем необходимым для процесса обучения подопечных, помогала им решать и их личные бытовые вопросы, но и в ответ требовала всецелой самоотдачи. Особое внимание всех сотрудников школы было направлено на установление доверительного отношения детей, как между собой, так и со взрослыми. И оно того стоило, так как позволяло вовремя скорректировать или предотвратить нежелательные психические отклонения, проступки, отсутствие или потерю интереса, а порой даже накопившуюся усталость. Деткам же это давало возможность учиться принимать на себя ответственность за начатое дело, умение признавать открыто свои ошибки, либо вовремя обратиться за поддержкой, помощью.
Как-то Лина заметила, что недавно поступившая воспитанница, проявлявшая себя активно и на занятиях, и на отдыхе, слишком часто стала ей попадаться на глаза, сидящей поодаль от всех остальных, свернувшись комочком и не обращавшей внимания на игривость и радость окружающих ее детей. Можно было бы списать ее уединение на размышление и обдумывание чего-то сокровенного, или решение вопроса, как воплотить надуманную ею фантазию в жизнь, если бы не украдкой смахиваемые слезы. А поскольку лужица от падающих соленых капелек из огромных красивых глаз грозилась стать немалой, чтобы предотвратить ее появление, Лине предстояло сначала как-то обозначить свое присутствие. Она неестественно громко отозвалась на приветствие проходящих мимо мальчишек. И заодно поинтересовалась у них, не видели ли они физрука, заранее зная, что они могут только предполагать, где тот мог находиться. Крошечка-несмеяна, тем самым, отреагировала на резонирующий в привычном переливе детских голосов звук нового тембра, она отвлеклась от своих горестных мыслей и поспешила удалить остатки мокроты на своем милом личике. Но позу так и не сменила, оставаясь до поры до времени в коконе и наблюдая украдкой за внезапным вторжением. Лина подбодрила своих собеседников пожеланием доброго настроя на грядущие дела и с нескрываемым любопытством, произнося: «А кто это у нас тут грустит?» – направилась прямо на изрядно промокшее от слез создание.
– Привет, мой котик! Как у тебя дела? Ты уже с кем-нибудь подружилась? – все ответы она знала заранее, тем не менее, надо было с чего-то начинать разговор. Не каждый ребенок станет изливать душу по первому требованию, особенно еще малознакомому человеку. Кто-то побоится огласки, другой – насмешки, а третий – просто испугается и замкнется только от того, что на него вообще обратили внимание.
Машенька была ребенком открытым, она, слава богу, не сталкивалась с издевками и осуждением, и потому, наверное, на первых же услышанных в ее адрес словах, вспыхнула румянцем, распрямилась как резвая кошечка перед прыжком и бросилась в объятия Лины. Не дав себе ни минуты для оценки сложившейся ситуации, и предотвращая дальнейшие расспросы, она извергла из себя громкие рыдания, прерываемые обрывками слов: «моя Маруська, семеро котят, я видела, она померла, во сне».
– Подожди, солнышко, ты так торопишься, чтобы ничего не забыть и все успеть рассказать, что мне не все понятно. Где ты это видела, когда, может быть, ты ошиблась? Давай-ка, сначала уйдем отсюда в какое-нибудь укромное местечко, а потом ты успокоишься и все мне поведаешь, – она взяла Машу на руки и унесла в нишу, создаваемую лестницей между двумя этажами, там располагались удобные диванчики, на которых детки обычно замышляли свои «коварные» замыслы.
У Маши был особенный случай прихода в школу. Ее благополучная когда-то семья растаяла в один миг. Сначала она утратила горячо любимого отца, ушедшего из жизни по собственной воле. А вслед за ним неутомимая сила разрушения, отобравшая бизнес у отца, настигла и ее мать. Потерявшая надежду и опору женщина, подверглась еще и физическому истязанию, дабы не воспрепятствовать своим правом наследования тем, кто уже считал себя единственным владельцем их капиталов. Реабилитационный центр, где она находилась, был основным и главным делом Лины. Именно так она и узнала о месте пребывания Машеньки и ее внезапно настигшем горе. Нисколько не сомневаясь в своей правоте, она нашла девочку в богом забытом интернате и оформила ее под свою опеку, давая тем самым маленькому созданию развить свой потенциал в правильной среде. Вот только ребенок, единомоментно лишенный всего, что ему было столь дорого, не мог принять, что все оставшееся позади больше не существует, и никакие страдания не в силах этого исправить. Даже если бы Лина нашла Маше ее кошку вместе со всем ее приплодом, завтра пришли бы новые причины истязать себя горестными мыслями с целью возвращения утраченного. А с ними непременно явились бы и слезы, и желание уединиться.
Тем не менее, выслушав сумбурную речь рыдающей девочки, прижимая ее и поглаживая, она пообещала, что обязательно узнает, куда пропала ее кошка, и расскажет сразу же Маше, чтобы решить, что делать дальше. Ребенок немного начал приходить в себя, почувствовав заботу и надежду. Казалось, вот сейчас она переведет дух, вздохнет еще разок поглубже и не останется малейших намеков на издаваемые телом судорожные сокращения, всхлипывания и безудержный водопад. Не тут-то было. Маша, ощутив, что решение ее проблем сейчас зависит от Лины, разразилась новым приступом выплескивания из себя одновременно и слез, и слов: «Элиночка Сергеевна! Пожалуйста, можно мне повидаться с мамой, я очень соскучилась». Вот в чем была основная причина ее боли и страданий. Вовсе не милое домашнее существо ввело ее в мучавшую сердце неопределенность, а с ней и отчаянье. Девочка осознавала свою потерю, но все еще искала возможность вернуть назад, пусть не все, пусть часть, но ей она была необходима.
– Конечно, Машенька! Что же ты никому не сказала, что так сильно скучаешь по маме? И мамочка по тебе соскучилась тоже. Только, радость моя, давай договоримся, мама не должна видеть твоих слез. Пойдем-ка, посмотрим в зеркало, как ты думаешь, мамочка обрадуется, увидев такую тебя? Или твое личико ее огорчит? А маме нужно поправляться, и волновать ее нельзя. Поэтому ты больше не плачешь, глазки не трешь, и как только станешь похожа на саму себя, а ни на царевну-несмеяну, так мы сразу же отправимся к маме. Ты согласна со мной?
– Да, – тихо, чуть слышно, произнесла Маша.
Конечно, в настоящий момент это была всего лишь отговорка, и для любой матери видеть свое дитя живым и невредимым, пусть и заплаканным, наивысшее блаженство. Но Лине нужно было подготовить их встречу, а для этого нужно было время. Слава богу, Маша поверила, она взяла Лину за руку и произнесла как своей подружке: «пойдем ужинать».
Лина любила детей за честность, открытость, непосредственность. При малейшей возможности старалась поприсутствовать на их уроках, пообщаться лично или выслушать серьезные проблемы, которые они пытались решать самостоятельно. И дети не переставали ее никогда удивлять. Иногда казалось, что им под силу любая глобальная человеческая трудность. Сколько таких случаев принятия ответственных решений разворачивалось на ее глазах. Однажды на уроке истории второклассники знакомились с летоисчислением. Учительница уже рассказала про юлианский и григорианский календари, разницу между ними и почему не все страны одновременно перешли на единое время. На доске были написаны несколько дат, а ученики должны были перевести их на наше время и пояснить, является ли это праздником. Дети так увлеклись процессом, что забыли про шмыганье носами, шушуканья и смешки, слышны были только поскрипывания пишущих ручек и кое-где похрустывания костяшками пальцев, загибаемых при счете. Кто-то уже завершил задание и, чтобы не отвлекать остальных, производил пересчет собственных дат. На какой-то момент тишина наступила идеальная, ребята закончили свои дела и внимательно проверяли, чтобы исключить ошибки. Вот в этот момент и раздался «глас народа»: «Вот это да! Как же жить то теперь дальше? Это что же такое делается то? Ведь непорядок!»
– Юра, что у тебя произошло? – подходя ближе к вопиющему отозвалась учительница.
– Вот это да! Татьяна Леонидовна, это что же в 2101 году новый год наступит 2-го января? А девчонок мы 9-го марта поздравлять будем? Ну как же так-то? Может быть, праздновать и по старому стилю и по-новому, так хоть не обидно будет. Да и президенту надо писать срочно, пусть придумает, как исправить эту ситуацию, пока не поздно.