– Отец Геракла? – спросил Телеф, глядя в глаза персеида.
– Да, – ответил тот несколько настороженно.
Прорицатель уж очень пристально его рассматривал и руку протянул тоже прежде ему и только потом царю, и вслед за тем сел на третий стул работы Арга, который тем временем принесли из сада дочери Феспия.
– Чем обязан вниманию столь знатных гостей?
– Не их вниманию. Это я тебя вызвал. Они лишь согласились на это, – сказал Феспий. – Эти люди просят меня помочь им добыть оружие… для войны с Орхоменом, я полагаю?
– Да, ты прав, – подтвердил его догадки Амфитрион.
– И ты мог бы им помочь? – как всегда невозмутимо повел расспрос Телеф.
Феспий не хотел говорить ни «да» ни «нет», но скрывать свои возможности у него получалось плохо: из его ответов явствовало, что связи в Кекропии позволили бы ему довольно легко добыть необходимые Фивам луки и стрелы.
– Ну что же, – продолжал Телеф, обращаясь теперь уже к гостям, – тогда я должен знать детали вашего плана.
Гости снова переглянулись. Креонт одобрительно кивнул Амфитриону.
– Слушай же, – начал тот. – Нам стало известно, что Эргин хочет окончательно уничтожить Фивы. Мы рассчитываем сначала, узнав заранее о сборах Эргина, перед его выступлением снять минийскую охрану у протоки из Копаиды в Ликерию и завалить эту протоку. Даже за ночь вода может подняться очень сильно, так что проход войска по равнине будет невозможен. Но Эргина это вряд ли остановит. Он слишком уверен в том, что мы не окажем серьезного сопротивления. Мы воспользуемся этим и, укрывшись в скалах напротив Галиарта, будем расстреливать его войско из луков. Небольшой конный отряд будет мешать отдельным беглецам построиться на равнине. Затем сзади ударят легковооруженные воины с пращами и с дротиками. Наконец, когда порядки орхоменцев будут расстроены из-за обстрела, по ним ударит небольшой отряд тяжеловооруженных. А о выступлении Эргина нельзя будет не узнать. Он будет собирать армию по всем правилам, ибо ничего не боится. Вот такой у нас план.
Телеф слушал, одобрительно кивая головой каждому новому движению войска, о котором рассказывал Амфитрион, будто сам знал все наперед. По окончании рассказа отвечал он тоже почти не раздумывая:
– Говорю тебе сразу, Феспий, можешь собираться в Кекропию, но… поскольку предприятие это сопряжено с немалым риском, позвольте мне как полагается вопросить богов, чтобы быть окончательно уверенным.
– Телеф, друг, но как же я поеду? Я ведь головы поднять не могу, – заголосил Феспий.
– Не беспокойся, к вечеру тебе будет лучше.
– Скажи мне, Телеф, – вступил в разговор Креонт, – как же ты так быстро все понял?
– Если бы я мог это объяснить, о царь, прорицателем мог бы быть каждый, как каменотесом или рыбаком.
– Но понимаешь ли ты, какая тайна тебе доверена и что, покидая нас сейчас, ты неминуемо попадаешь под подозрение?
– О царь, подозрений я не боюсь. Я под подозрением с тех пор, как еще отроком, движимый голосом богов, покинул родные места и пришел в Фивы к уже тогда старому Тиресию. Не только ты, сами небеса доверяют мне свои тайны.
– Так откуда же ты родом, Телеф?
– Я из небольшой деревни в окрестностях Иолка. И… если позволите, я вас покину на некоторое время. Чем быстрее я узнаю ответ богов, тем быстрее Феспий сможет отправиться в путь.
Это не вызвало ни у кого возражений. Телеф быстрым шагом направился к своему дому. Креонт, впрочем, скрепя сердце отпускал его: Телеф ведь оказался минием! Да, это было большое племя. От Фив его земли простирались далеко на север до владений дорян и лапифов. Впрочем, узкий проход Фермопил разделил минийский народ надвое. Одни считали своей столицей Орхомен, а другие Иолк. Несмотря на это, жили они между собою в мире.
– Что же мы с тобой наделали, Амфитрион? – с тревогой в голосе спросил Креонт. – Сами без принуждения и не под пыткой отдали тайну своего плана в руки врага. Феспий, неужели ты не знал об этом?
– Клянусь Зевсом, что нет. Для чего мне это знать? Он отличный прорицатель, много раз меня выручал.
– Ты же должен это лучше меня понимать. Сердце человека там, где он родился!
– Во-первых, Креонт, я не собираюсь ни с кем воевать в отличие от тебя, и единственное, что мне нужно, это чтобы сердце человека было предано мне. Во-вторых, я не могу сказать, что мое сердце в Кекропии. Я нисколько не тоскую о ней. Моя жизнь там, где мой дом. Посмотри на мой сад. Нигде мне уже не вырастить такого. Здесь мои дочери, мои женщины. Я здесь до конца моих дней.
– Ну это ты. А он-то?
– Он? А чем он не такой, как я? Он построил дом… самостоятельно в отличие от меня. Разбил виноградник, делает вино. Здесь он уважаем. Как-то будет в другом месте? Ведь он не единственный прорицатель на земле.
Доводы Феспия до конца не убеждали Креонта.
– Но послушай, у меня сложилось ощущение, что и весь план Геракла он знал наперед. Ты понимаешь, как это могло получиться?
При упоминании имени Геракла у Феспия по всему телу прошла дрожь. Этот вездесущий мальчишка, оказывается, был замешан и в этом деле.
– Я думаю, что ничего удивительного в этом нет, – вступил в разговор Амфитрион. – Он был здесь, общался с Телефом. От того тот и знает, чем Геракл жил и дышал.
Персеид, знавший о причастности сына к божеству, понял, что Телеф абсолютно безопасен, и потому перевел разговор в другое русло. Он вспомнил о том, как впервые приехал к Феспию договариваться о своих коровах и каким прекрасным вином тот его напоил. Кекропиец в свою очередь вспомнил, что то вино сделал Телеф, и что в тот год все вино у них в округе вышло необыкновенным. Беседа потекла так, будто никакой войны не было и впомине. Несчастной Эрато боги дали отдохновение. Она уснула и своим истовым плачем больше не досаждала друзьям. Феспию неожиданно стало лучше. Голова его стала ясной, нездоровая краска спала с лица. Он попросил дочерей принести вино. Наливали друзья, не разбавляя, правда, больше двух чаш не успели выпить. Уже вечерело, когда во внутренний дворик феспиева дома вбежал Телеф.
– Торопись, Феспий, – обратился он, запыхавшись, к хозяину, – тебе нужно отбыть до рассвета.
Креонт и Амфитрион и вправду задержались. Царская стража томилась от безделья. Хозяин дома встал с ложа, чтобы проводить их. Он еще чувствовал слабость в теле, но с другой стороны уже представлял себя несущимся на коне через Киферон.
– Послушай, Феспий, – полушепотом сказал Креонт, когда они стояли уже на дороге, – а ты не мог бы как-нибудь твоего Менандра придержать дома? У меня и к прорицателям-то нет доверия, а уж к торгашам и подавно: за деньги кому угодно продадутся. О том, что мы здесь были никто не должен знать.
– Не беспокойся, я попрошу его остаться на время моего отсутствия. Дальше тоже придумаю что-нибудь.
– Хорошо. Еще что-то хотел тебе сказать, Феспий.
Креонт, будучи немного навеселе, подозвал его ближе пальцем и прошептал на ухо:
– А с дочерью твоей все же что-то не так.
– Все в порядке, переживем, – заверил его кекропиец и по-дружески похлопал по плечу.
– Самое главное, Креонт, мы чуть не забыли, – сказал вполголоса Амфитрион, и спросил у Феспия: – Как называется бухта на заливе, что недалеко от тебя.
– Ты имел в виду Креусу?
– Да, точно. Доставка туда кораблем. Мы пришлем своих людей на повозках. Ни в коем случае по земле и ни в ком случае в Авлиду – там везде орхоменские посты.
– Понял, сделаю.
Фиванцы уже оседлали коней и готовы были тронуться, как услышали позади себя окрик Телефа:
– Стойте! Подождите!
Все обернулись. Телеф вместе с каким-то окрестным юношей нес штук наверное тридцать луков.
– Вот, – сказал он, – это большее, что мы можем для вас сделать. Я собрал их по окрестным домам. Мы все равно не охотимся каждый день. Вам эти луки нужнее.
– Спасибо, Телеф! – ответил ему Амфитрион.
Двое стражников взяли луки – половину один и половину другой, – перевязали толстой веревкой и повесили на коня. Телеф с юношей разошлись, а Феспий, попросив друзей немного подождать, вернулся из дома тоже с двумя луками. Он удивлялся, как это ему самому не пришла в голову такая простая мысль.
Процессия Креонта уходила дальше и дальше. Стесняемое горами закатное солнце причудливо играло в озеленившихся кронах деревьев, в стенах домов и блестящих доспехах фиванских стражников. Феспий благодарил богов за свое выздоровление, как телесное, так и душевное. Уже очень давно, пожалуй с тех пор, как родилась его первая дочь, он не испытывал столь сильных движений души. Кекропиец был готов уже простить и Геракла. Правда, о беременности дочерей он ведь тогда еще не знал. Он перебирал в памяти свои разговоры с Телефом, и вспомнил разговор о нимфах, состоявшийся как раз тогда, когда Геракл только-только оказался у него в доме. Феспию казалось теперь, что горы и деревья и вправду небезучастны к нему.
За игру одной из таких нимф он принял и приблизившийся к нему вдруг запах оливковых цветов и ощущение на плече женской руки.
– Что они хотели от тебя? – спросила супруга Мегамеда, которая все это время провела в невероятном волнении, разрываясь мыслью между страданиями Эрато и догадками о целях визита фиванцев. Увидев ее, Феспий очень обрадовался.
– Мне нужно ехать в Кекропию, – с радостью ответил он.
– Я думала, ты ненавидишь этот город. Как надолго?
– Я должен обернуться как можно быстрее. Приплыву в бухту Креусы на корабле.
– Так что же им все-таки нужно?
– Оружие. Они хотят победить Орхомен.
– Послушай, Феспий. Я не хочу препятствовать твоим планам, но хочу чтобы ты знал: мне и девочкам ни Фивы, ни Орхомен не дороги, нам нужен ты, живой и здоровый. Когда ты едешь?
– Сейчас.
– Ты с ума сошёл! Ты ведь только что едва не умер!
– Но я уже отлично себя чувствую. Телеф сказал, что надо торопиться.
– Телеф сказал…, – обиделась Мегамеда и отвернула от мужа лицо. – Все его слушаешь. Хоть бы жену родную послушал…
– Мегамеда, ну что ты! – уговаривал ее Феспий. – Я ведь правда тебя люблю. Ну Телеф, ты ведь знаешь, никогда не ошибается.
– Знаю… А что будет, если затея фиванцев окажется неудачной?
– Я думал об этом. Корабль будет стоять в Креусе пока дело не разрешится.
– Два корабля, Феспий! У тебя только дочерей пятьдесят если ты еще помнишь.
– Хорошо, будет два.
– Ну вот, ты опять забыл о нас…
С этими словами Мегамеда направилась к дому, но Феспий догнал ее, обнял и развергул лицом к заходящему солнцу. Она была немного выше супруга, и ему, как всегда, пришлось тянуться к ее губам.
– Прощай, – сказала ему Мегамеда после поцелуя.
Некоторое время посмотрев на него, она развернулась и скрылась за дверью. Феспий заметил у нее зарождающиеся в уголках глаз морщины. Родинка на ее шее, которой он не мог налюбоваться, выросла и стала выпуклой. Телом супруга старела вместе с ним. Лишь их преданность друг другу не знала износа.
Взяв с собой факел, мешок денег, флягу с водой и ломоть хлеба, переодевшись в добротную, но грубо сшитую дорожную хламиду и помолившись у священных камней Эроту, Феспий направил свой путь к Киферону. Услышав еще до полной темноты пронесшегося всадника, Телеф спокойно уснул. Все его молитвы возымели желаемое действие – значит он продолжал быть угодным богам. Отправив Феспия в ночную дорогу, он не ошибся. Наутро в дом кекропийца постучался гонец от Эргина, но Менандр сообразил, в чем дело, и с привычной торговцу изворотливостью отговорился тем, что хозяин отбыл в дальнее путешествие не то в Фокиду, не то в Этолию.
Креонт и Амфитрион по дороге домой сошлись во мнении, что Феспий вел себя временами странно. Говорили они и о Телефе.
– А ты говорил, что он миниец! – говорил Амфитрион, намекая на услугу, которую оказал им прорицатель.
– Да как его понять, Амфитрион? Как он добыл эти луки? Ведь наверняка разболтал по всей округе.
– Думаю, – отвечал персеид, – он знает, что делает.
«Он-то знает, а с минийцем воевать нам,» – не переставал волноваться царь, но вслух своих сомнений он больше решил не высказывать. Пути назад все равно не было.
Глава 4.
Как сообщил из Орхомена фиванский соглядатай, выступление Эргина было намечено через семь дней, – настолько минийский царь был уверен в себе. Феспий же, напротив, возвратился очень быстро. Кекропийские корабли, нагруженные луками, стрелами и дротиками, стояли в Креусе уже после третьего восхода солнца. Так что в Фивах могли еще раз обдумать все детали. За день перед выступлением орхоменцы сменили все посты. После этого за дело взялись воины Амфитриона.
Только что обновленные посты были сняты царскими стражниками, причем так, что ни один пост не заметил исчезновение другого. В течение семи дней Промах подготовил ликерийский флот. Так он назвал десяток самых широких на озере лодок, которые перед захватом протоки должны были по нему плавать и создавать видимость рыбной ловли, а на деле их потихоньку нагружали камнями. Угорь исчез с фиванских рынков на несколько дней. Его скупали за счет казны, чтобы доверху нагрузить им три лодки. На всякий случай Промах припас для своего флота и свежепойманной рыбы.
Пока это творилось на озере, Геракл с Лаодамантом и другими молодыми воинами сняли оружие с ареевых алтарей. Они сделали это настолько быстро и организовано, что когда особо ярые ревнители опомнились, им противостоял уже большой вооруженный отряд. Круглые сутки работавшие мастерские заканчивали изготовление легких щитов. День перевалил уже далеко за середину, когда в Фивах все было готово, и Амфитрион начал вооружать народ. Люди, конечно, были сильно обеспокоены, но все подчинились и, как велели прорицатели, никто из города не уехал. Сын военачальника тем временем мог приступить к самому главному – овладению протокой. Усердно помолившись Зевсу и принеся жертву, он поскакал к озеру.
На берегу его встретил Промах.
– А боги, похоже, воюют за нас, – сказал он Гераклу, показывая ему влево.
Еще около полудня на до того чистом небе со стороны гор стали то и дело появляться белые облака. Теперь же вершина Парнаса уже была плотно ими окутана, а за ней виднелась черная, протянувшаяся вдоль всего горизонта полоса, сулившая и фиванской области, и владениям Феспия и его соседей, и Орхомену добрую бурю.
– Ничего удивительного, – продолжал Промах, – я приказал всем рыбакам помолиться так, как если бы речь шла об их собственных детях. Затем мы принесли в жертву козленка и принялись за дело.
– Скорее, Промах, надо отплывать. До того, как буря прийдет сюда, мы должны оказаться на месте.
Все шло как нельзя лучше. Буря означала сильный дождь, а значит разлив Копаиды должен был быть многократно усилен. Принесенные Кефисом с гор сосновые ветви могли только помочь фиванским рыбакам. Геракл пребывал в возбуждении, коего дотоле никогда не испытывал. Он едва мог усидеть на веслах, пока Промах говорил, что ему делать, чтобы их передвижения больше походили на рыбацкие.
– А у тебя там угорь? – спросил стражника юный герой.
– Ах, Геракл, смотрю я на это, и сердце кровью обливается, – Промах приподнял ткань, которой была накрыта лодка. – Неужели чтобы справиться с минийцем, нужно было непременно извести столько рыбы?
Геракл сморщился от увиденного. Рыбы действительно была целая гора. Часть ее была выловлена несколько дней назад, и уже изрядно воняла.
– Как бы там ни было, по мне это лучше, чем наших людей изводить. Вот скольких воинов мы положим – это меня куда больше заботит. И вообще, добьемся ли, чего хотели? Ведь если где-то что-то сорвется, нам всем конец. Не могу я как-то сейчас о рыбе думать.
– Нет, я согласен с тобой тысячу раз, Геракл, но все же, если вот так ни за что ни про что… ведь хотя бы съели бы ее, уже было бы не так обидно, на дело пошла бы, на пользу человеку…
– Ладно, Промах, надо править к протоке. Тучи уже над нами. Покажи мне, куда грести.
– Вот там, видишь крышу на холме? Это минийский пост.