– Это мумие, оно тебе подможет, милок. Вот, прочти, что пишет обо мне в газетах, – она протянула несколько вырезок, я взял отрывок из газеты «Известия», которым доверял, и прочел о том, что бабкин сын на все лето, месяца на три, уходит в горы, лазит по скалам и там, в недоступных местах собирает это самое мумие, которое образуется за десятки или сотни лет из кала летучих мышей вкупе с минералами этих самых скал, а в результате получается вот этот вот продукт, в котором имеется двадцать пять элементов таблицы Менделеева!
– Я, бабуля, должен пить это мышиное говно, значит? – расстроился я.
– Попей, голуба душа, попей, точно поможет!
Короче, стал пить я говнецо, подбирая дозировки, и были моменты, когда виделась мне после этого всякая чертовщина. Это один момент.
Глава восьмая
Женитьба
Рыжая, веснущатая Лея, шатенка с серо-голубыми глазами, привлекла к себе внимание Давида своей точеной фигуркой – дело было в далекой молодости. Они были одногодками: судьба свела их в девятнадцать лет.
Впервые он увидел ее поднимавшейся в гору впереди себя, метрах в десяти. Полные ножки мягко толкали ее фигурку и поблескивали матово на солнышке, когда она приподнимала хитон. Рыжая коса плотно облегала голову.
Он обогнал ее и заглянул в лицо.
– Откуда ты, девушка, как тебя зовут?
Молча, она отвела его руку и без улыбки продолжила путь.
– Какая строгая! – все еще пытался познакомиться юноша, но, увы, на этом встреча и завершилась.
Через месяц, примерно, он снова встретил ее, и снова – промах!
Тогда он настойчиво стал преследовать упрямицу и, совершенно неожиданно для себя, овладел ею уже на третьем свидании.
Оказалось, что она рано вышла замуж, в шестнадцать лет, но через два года муж погиб, сорвавшись в каменоломню, где работал. Овдовев, Лея не очень горевала и, к ужасу родителей, заводила одно знакомство за другим.
Давид ей сразу понравился и, покрутив ему голову совсем недолго, она стала его любовницей.
И лишь когда забеременела, поняла, что его-то упускать не стоит. Парень серьезный, очень хотел выучиться мастерству скульптора только в Греции, «-Это ведь центр мира» – говорил он, и собирал на поездку деньги. Работал, где придется – ради достижения цели он мог работать от зари и до зари.
Поженились они скромно. Родители Леи, дистанцируясь от личной жизни дочери, поздравили молодых и, никак не комментируя начавший округляться животик, просто пожелали счастья. Мать жениха только охнула и, все поняв, тихо заплакала, когда сын привел в дом женщину и сказал, отведя глаза в сторону:
– Знакомься, мама, это – моя жена.
Свадьбы не было, все посчитали церемонию излишней, и странная семья вступила в новую жизнь.
Через два месяца внезапно у Леи случился выкидыш, и Давид, опустошенный и расстроенный, вдруг осознал, что он одинок и не любит эту красивую, желанную, но такую далекую от него и пустую, в общем – то, женщину.
Лея, в отличие от него, не была, мягко говоря, трудоголиком. Валяться в постели, часами подправлять что-то на лице, болтать с соседками – тут она была вне конкуренции. Правда, блеснуть иногда поварским искусством в ожидании важных гостей – этого отнять у нее нельзя было: дар достался ей от матери, большой искусницы в кулинарии. Но в остальном – пустое место. Поговорить о жизненных планах, поделиться мыслями, решать сложные проблемы – это не для нее!
– Это ты сам, ты мужчина и не морочь мне голову, решай сам! И оставь меня в покое, у меня сегодня болит голова!
Он вдруг остро почувствовал, что жизнь проходит мимо, не оставляя приятных ощущений, не оставляя зарубок для будущих приятных воспоминаний. Примитивные бытовые заботы день за днем, как крылья сломанной мельницы, раскручивали впустую воздух, и само существование порой теряло для него смысл и вкус. Только работа да встречи с друзьями встряхивали монотонную, лишенную красок, жизнь.
Первый раз он изменил ей случайно.
На одной из вечеринок он был один, Лея заболела и осталась дома. Танцующие образовали круг, музыка обволакивала их вязким коконом и нити ее, проникая в толпу вокруг танцующих, то острыми звуками раздирали душу, то мягкими волнами качали в неизбывной печали и уносили в высокое черное небо, где уже появились первые звезды.
Спиной он вдруг почувствовал, как к нему прижалось что-то мягкое и ласкающее, он обернулся: ему улыбалась совершенно незнакомая девушка. Маленького роста, пышнотелая, она, как бы извиняясь, показала милым движением на тесно стоящих, подпрыгивающих в такт музыке людей, словно хотела сказать: а я не хотела, это все они…
Милая брюнеточка то смотрела пристально, словно проникая в глубину зрачков, то отводила красивые подкрашенные карие глаза и странно, прерывисто дышала.
Танцы были организованы другом Давида в его красивом поместье на берегу озера, окруженного пальмовой рощицей, часть которой была естественной, но большую часть составляли аккуратно ухоженные насаждения, плавно переходящие в посыпанные крупной галькой дорожки, которые в свою очередь заканчивались потаенными закутками с заботливо поставленными беседками, оборудованными скамеечками.
Шорох пальмовых листьев в порывах налетавшего ветерка и отдаленно звучавшая музыка после изрядно принятых порций крепкого виноградного вина сделали свое романтическое дело: по дороге к беседке Давид поднял искусительницу на руки, и к описанным звукам добавилось шуршание гальки под ногами бегущего с ношей, его тяжелое дыхание да нежное мурлыкание и нервные смешки брюнетки.
То ли дорожки были слишком длинными, то ли девушка была слишком уж пышнотелой, но, прижимая и тиская ее на бегу в ответ на страстные поцелуи, он устал, и когда, запыхавшись, разгоряченный вином и запахом молодого женского тела с нежнейшим ароматом натираний и умасливаний, он повалил ее на скамейку, у него ничего не получилось.
Девица смирно лежала, полностью готовая к дальнейшему развитию событий, но кавалер, пыхтя, что-то возился и копошился, нервно пришептывая: сейчас, сейчас…
Время шло, а копошения не кончались, и красавица стала было уже беспокоиться и тоже нервно отталкивать неудачника, стаскивая его со своего разгоряченного и полуобнаженного тела.
Борьба приняла затяжной характер, но после кратких реплик, шумного дыхания и вскриков все кончилось, наконец, благополучно.
Разошлись быстро, она в недоумении, а он в ужасе: это что? такая слабость в двадцать два года? это что же будет дальше? Но затем, поразмыслив, понял, что перенос тяжестей перед совокуплением не способствует процессу – и успокоился.
На том кратковременная любовь и закончилась, но эту первую измену Лее Давид долго переживал, мучился, не мог забыть, потом плюнул и…
Он все понял: зря женился! Не на той женщине! И – рано!
Но понял и еще нечто важное: он душевно отвлекся, расслабился в мимолетной любви, а значит, можно продолжать!
Во время учебы на интрижки почти не было времени, но мимолетные встречи с девушками продолжались, а после возвращения он с новой силой принялся за любовные похождения, стараясь доводить все атаки до быстрых побед. Это стало почти навязчивой идеей: познакомиться, покорить и овладеть!
Себе он объяснял это нелюбовью к жене и борьбой с комплексом неполноценности: только победами, хотя бы над египтянками, можно было загасить горькое понимание второсортности в этой стране.
Его светлая кожа, кудрявые волосы и имя с детства причиняли ему массу неприятностей.
Он с малых лет остро ощущал, что не такой, как все окружающие – и знал, что это – навсегда! Внутренняя напряженность никогда не покидала его. Иудей! Как несмываемое пятно это сидело внутри.
А египтянок как раз и привлекало его отличие от других, привычных для них, мужчин. Его острый ум и превосходная речь завораживали девушек, и он после нескольких первых побед разработал свою систему обольщения.
Каждой новой пассии он часами рассказывал о своих приключениях, зачастую выдуманных, обвораживая не столько сутью описания, сколько методом подачи материала. Затем подбавлял для приправы несколько слов о неудовлетворенности семейной жизнью – и получал очередную любовную жертву!
Иногда он был противен сам себе: безотказность метода практически всегда давала победу, но удовлетворение доставлял сам процесс подчинения человека потоку красиво скомпонованных слов!
Несколько раз было и такое: он сам увлекался созданным самим собой мифом и в результате на какое-то время влюблялся в образ, созданный его же воображением. И в красивой девушке он уже видел не только внешнюю оболочку, но – тайну! созданную им самим же!
Глава девятая
Москва – Будапешт – Тель-Авив
В аэропорту Шереметьево дети были мрачны и неразговорчивы. Давид старался выглядеть бодрячком, подтрунивал над ними, хотя сердце ныло: может, не увидимся больше? Светлана тоже держалась, хотя слезы душили и ее. И вот, обняли, поцеловали детей, взрослых уже ребят, но выглядевших сейчас так жалко, так одиноко, что на минуту захотелось бросить все и…
Пограничник показал жестом: проходите, не задерживайте остальных! Еще несколько шагов, обернулись, помахали детям руками и скрылись за углом.
Все! Прощай, Союз! Они были уже за его границей!
Еще в консульстве выяснилось, что из трех самолетов, подготовленных к перелету Москва – Будапешт – Тель-Авив, полетит один, да и тот заполненный наполовину. Народ струхнул. На войну ехать было страшновато.
В самолете было буднично, обычный рейс, деловая обстановка, но внутри, в себе Давид чувствовал полное опустошение: не хотелось говорить, думать и анализировать.
Что нас ждет? Отрезана дорога назад, вот мы со Светой, да еще четыре сумки с барахлом. Это весь мой мир на сегодня! Вокруг сидят чужие люди, странные, строгие лица, даже дети малые сидят притихшие, словно понимая: рубеж пройден! Впереди – полная неизвестность.
В Будапеште их провезли по заснеженному городу на перевалочную базу, разместили в каких-то то ли казармах, то ли общежитии, накормили в столовой, а там оказалось, что народу едет уйма и даже мест за столами недоставало, и пришлось обедать в два захода.
Потом на ночь разместили по комнатам, и пришлось ночевать с какой-то парой из Харькова, которые всю ночь не спали и бурчали: заели клопы! Комната была пустой, лишь две кровати, давно не беленые стены да покосившийся шкаф. Давид тоже не мог заснуть: черт возьми, куда меня занесло? Эмигрант! Малая кроха в огромной массе копошащихся, ищущих свое место людей с отрезанным прошлым и непонятным будущим!
Вечером следующего дня всех рассадили по автобусам и повезли в аэропорт. Спереди и сзади колонны ехали вооруженные охранники, то ли венгерские, то ли израильские.
Но вот на взлетном поле, при подходе к самолету, у Давида перехватило горло! Огромный Боинг со звездами Давида на плоскостях и два ряда израильских солдат в касках, военной форме, с короткими автоматами Узи на груди встречали его, только его!
Ощущение, что он выделился из толпы, и это его приветственно встречает, охраняя от врагов, такой эскорт, враз переменили настроение, и впервые за последнее время, наверное, за годы, он вдруг почувствовал чью-то мощь за своей спиной, как будто новая, неведомая раньше, сила мягко обхватила его в объятия и дала понять: спокойно, парень, я тебя никому не позволю обидеть, здесь свои!
В Боинге стало еще спокойнее, люди раскованно стали переговариваться, знакомиться, а обильный обед с вином закрепил и повысил тонус.
– Главное, – говорил Светлане захмелевший муж, – это чтобы нас иракцы не сбили до Израиля! Посмотреть бы, что это за страна, а там – хрен с ним, пусть сбивают!
Подлетели к Тель-Авиву ночью. Внезапно в заоконной черноте появилась масса разноцветных огоньков: желтые, белые, голубоватые. Затем, по мере приближения, они стали приобретать фор-мы: вот это улицы с двумя рядами фонарей, а это – дома со светящимися окнами, а там – площади, залитые светом…
Странно, идет война, а тут – никакой светомаскировки! Чудеса! Сердце заколотилось сильнее: вот оно! Долетели до земли обетованной! Получилось!
Мягко ударились шины самолета о бетон, и вдруг – аплодисменты! Евреи ударили в ладоши! В груди разливалось ощущение счастья: добрался я до земли предков! Здесь, именно здесь, и двадцать, и тридцать веков назад жили, дышали, ходили по этой вот самой земле мои пра-пра-пра-пра-родители, здесь они дрались за эту землю, здесь умирали, отсюда их разогнали по всему миру, аж до самой Сибири! Где она сейчас, эта Сибирь? Далеко-далеко…
В здание аэропорта имени Бен-Гуриона зашли в час ночи и ахнули: огромное здание, сверкающее огнями, полное народу – и никакой паники: все буднично и спокойно. Завели в помещение, рассадили по местам и только тут прибывшие обнаружили, что в углу стоит девушка-солдатка, а вокруг нее – множество коробок с противогазами.
Началось оформление документов. Теудат-оле – удостоверение нового репатрианта, гражданина государства Израиль был первым документом в новой стране, на исторической Родине.
Выдали деньги на первое время, попросили подойти к девушке в углу, забрать свои противогазы и прослушать инструктаж по их использованию, сказали, что внизу ждет такси, которое отвезет бесплатно в любую точку страны, что предварительно можно один раз бесплатно позвонить в любой город Израиля, пожали руку, поздравив с возвращением на родную землю – и отпустили в свободное плавание: делай что хочешь, иди, куда хочешь, валяй, израильтянин, действуй теперь сам, мы помогли тебе, чем могли! Устраивайся на новом месте, шалом тебе!
Для Давида это была вторая подряд бессонная ночь, но если первая была вызвана ощущением потерянности и одиночества в Будапештском клоповнике, то эта – переполненностью впечатлени-ями и возбуждением: новая страна, за окнами – война, документы, противогазы, а главное, что дальше? Светлана же, обессиленная, спала на стуле, облокотившись на стол, зная, что муж все сделает сам. Он разбудил ее под утро, часов в шесть.
– А что теперь? – спросила она, зевая.
– Пойдем звонить Бэлле в Кармиель, поедем сначала туда, а дальше – увидим.
Бэлла, двоюродная сестра, приехала с двумя детьми в прошлом году и жила в Центре абсорбции. Это она два года тому назад организовала ему вызов, за что он вначале чуть не разорвал ее на куски, крича и вопя:
– Я тебя просил? Какого черта? Я никуда не собираюсь! Какой – такой Израиль?
Но зато потом извинялся и благодарил ее.
Это она показала ему первый в Энске ульпан по изучению иврита, где впервые он увидел живых израильтян, а точнее, израильтянок – преподавательниц, не знавших русского языка, но сумевших дать первые представления о Стране.
Глава десятая
О медитации, аутотренинге и инкарнации
… Второй момент заключался в том, что в той же Белокурихе я проходил сеансы аутотренинга с медитацией у тамошнего зав. отделением, пожилого, поджарого доктора, который был здоров как бык, потому что каждое утро вставал спозаранку и до работы успевал пешком делать до десяти километров каждый божий день! И эти сеансы мне здорово помогли, вероятно, вместе с мумие, разведенным на спирту, такой вывод я сделал тогда.
И помню, что дело доходило то ли до галлюцинаций, то ли до состояний, которым я в те времена не нашел разумного объяснения. Но недавно я достал конспекты лекций этого доктора и вычитал там интересные вещи, очень подходившие к тому, что я увидел в Гурьевском бору!